Казачество в художественной литературе

В "Записках кавалерист-девицы" Надежды Андреевны Дуровой есть интересное описание ее побега в 1806 году из родительского дома и пребывания с отрядом казаков,временно находившихся в Сарапуле. Те очень тепло встретили "юношу" и даже назвали его "камским найденышем", разрешив следовать за собой.


"Матушка не ездила еще в Пермь лечиться, когда в город наш пришел полк казаков для усмирения беспрерывного воровства и смертоубийств, производимых татарами. Батюшка часто приглашал к себе обедать их полковника и офицеров; ездил с ними прогуливаться за город верхом; но я имела предусмотрительность никогда не быть участницею этих прогулок: мне нужно было, чтобы они никогда не видали меня в чекмене и не имели понятия о виде моем в мужском платье. Луч света озарил ум мой, когда казаки вступили в город! Теперь я видела верный способ исполнить так давно предпринятый план; видела возможность, дождавшись выступления казаков, дойти с ними до места, где стоят регулярные полки.

Наконец настало решительное время действовать по предначертанному плану! Казаки получили повеление выступить; они вышли 15-го сентября 1806 года; в пятидесяти верстах от города должна была быть у них дневка. Семнадцатого был день моих именин, и день, в который судьбою ли, стечением ли обстоятельств, или непреодолимою наклонностию, но только определено было мне оставить дом отцовский и начать совсем новый род жизни. В день семнадцатого сентября я проснулась до зари и села у окна дожидаться ее появления: может быть, это будет последняя, которую я увижу в стране родной! Что ждет меня в бурном свете! Не понесется ли вслед за мною проклятие матери и горесть отца! Будут ли они живы! Дождутся ли успехов гигантского замысла моего! Ужасно, если смерть их отнимет у меня цель действий моих! Мысли эти то толпились в голове моей, то сменяли одна другую! Сердце мое стеснилось, и слезы заблистали на ресницах. В это время занялась заря, скоро разлилась алым заревом, и прекрасный свет ее, пролившись в мою комнату, осветил предметы: отцовская сабля, висевшая на стене прямо против окна, казалась горящею. Чувства мои оживились. Я сняла саблю со стены, вынула ее из ножен и, смотря на нее, погрузилась в мысли; сабля эта была игрушкою моею, когда я была еще в пеленах, утехою и упражнением в отроческие лета, и почему ж теперь не была бы она защитою и славою моею на военном поприще? "Я буду носить тебя с честию", - сказала я, поцеловав клинок и вкладывая ее в ножны. Солнце взошло. В этот день матушка подарила мне золотую цепь; батюшка триста рублей и гусарское седло с алым вальтрапом; даже маленький брат отдал мне золотые часы свои. Принимая подарки родителей моих, я с грустию думала, что им и в мысль не приходит, что они снаряжают меня в дорогу дальнюю и опасную.

День этот я провела с моими подругами. В одиннадцать часов вечера я пришла проститься с матушкою, как то делала обыкновенно, когда шла уже спать. Не имея сил удержать чувств своих, я поцеловала несколько раз ее руки и прижала их к сердцу, чего прежде не делала и не смела делать. Хотя матушка и не любила меня, однако ж была тронута необыкновенными изъявлениями детской ласки и покорности; она сказала, целуя меня в голову: "Поди с богом!" Слова эти весьма много значили для меня, никогда еще не слыхавшей ни одного ласкового слова от матери своей. Я приняла их за благословение, поцеловала впоследнее руку ее и ушла.

Комнаты мои были в саду. Я занимала нижний этаж садового домика, а батюшка жил вверху. Он имел обыкновение заходить ко мне всякий вечер на полчаса. Он любил слушать, когда я рассказывала ему, где была, что делала или читала. Ожидая и теперь обычного посещения отца моего, положила я на постель за занавес мое казацкое платье, поставила у печки кресла и стала подле них дожидаться, когда батюшка пойдет в свои комнаты. Скоро я услышала шелест листьев от походки человека, идущего по аллее. Сердце мое вспрыгнуло! Дверь отворилась, и батюшка вошел: "Что ты так бледна? - спросил он, садясь на кресла, - здорова ли?" Я с усилием удержала вздох, готовый разорвать грудь мою; последний раз отец мой входит в комнату ко мне с уверенностью найти в ней дочь свою! Завтра он пройдет мимо с горестью и содроганием! Могильная пустота и молчание будут в ней! Батюшка смотрел на меня пристально: "Что с тобою? Ты, верно, не здорова?" Я сказала, что только устала и озябла. "Что ж не велишь протапливать свою горницу? Становится сыро и холодно". Помолчав несколько, батюшка спросил: "Для чего ты не прикажешь Ефиму выгонять Алкида на корде? К нему приступа нет; ты сама давно уже не ездишь на нем, другому никому не позволяешь. Он так застоялся, что даже в стойле скачет на дыбы, непременно надобно проездить его". Я сказала, что прикажу сделать это, и опять замолчала. "Ты что-то грустна, друг мой. Прощай, ложись спать", - сказал батюшка, вставая и целуя меня в лоб. Он обнял меня одною рукою и прижал к груди своей; я поцеловала обе руки его, стараясь удержать слезы, готовые градом покатиться из глаз. Трепет всего тела изменил сердечному чувству моему. Увы! Батюшка приписал его холоду! "Видишь, как ты озябла", - сказал он. Я еще раз поцеловала его руки. "Добрая дочь!" - примолвил батюшка, потрепав меня по щеке, и вышел. Я стала на колени близ тех кресел, на которых сидел он, и, склонясь перед ними до земли, целовала, орошая слезами, то место пола, где стояла нога его. Через полчаса, когда печаль моя несколько утихла, я встала, чтоб скинуть свое женское платье; подошла к зеркалу, обрезала свои локоны, положила их в стол, сняла черный атласный капот и начала одеваться в казачий униформ. Стянув стан свой черным шелковым кушаком и надев высокую шапку с пунцовым верхом, с четверть часа я рассматривала преобразившийся вид свой; остриженные волосы дали мне совсем другую физиономию; я была уверена, что никому и в голову не придет подозревать пол мой. Сильный шелест листьев и храпенье лошади дали знать мне, что Ефим ведет Алкида на задний двор. Я впоследнее простерла руки к изображению богоматери, столько лет принимавшему мольбы мои, и вышла! Наконец дверь отцовского дома затворилась за мною, и кто знает? может быть, никогда уже более не отворится для меня!..

Приказав Ефиму идти с Алкидом прямою дорогою на Старцову гору и под лесом дожидаться меня, я сбежала поспешно на берег Камы, сбросила тут капот свой и положила его на песок со всеми принадлежностями женского одеянья; я не имела варварского намерения заставить отца думать, что, я утонула, и была уверена, что он не подумает этого; я хотела только дать ему возможность отвечать без замешательства на затруднительные вопросы наших недальновидных знакомых. Оставив платье на берегу, я взошла прямо на гору по тропинке, проложенной козами; ночь была холодная и светлая; месяц светил во всей полноте своей. Я остановилась взглянуть еще раз на прекрасный и величественный вид, открывающийся с горы: за Камою, на необозримое пространство видны были Пермская и Оренбургская губернии! Темные, обширные леса и зеркальные озера рисовались как на картине! Город, у подошвы утесистой горы, дремал в полуночной тишине; лучи месяца играли и отражались на позолоченных главах собора и светили на кровлю дома, где я выросла!.. Что мыслит теперь отец мой? говорит ли ему сердце его, что завтра любимая дочь его не придет уже пожелать ему доброго утра?..

В молчании ночном ясно доходили до слуха моего крик Ефима и сильное храпенье Алкида. Я побежала к ним, и в самую пору: Ефим дрожал от холода, бранил Алкида, с которым не мог сладить, и меня за медленность. Я взяла мою лошадь у него из рук, села на нее, отдала ему обещанные пятьдесят рублей, попросила, чтоб не сказывал ничего батюшке, и, опустив Алкиду повода, вмиг исчезла у изумленного Ефима из виду.

Версты четыре Алкид скакал с одинакою быстротою; но мне в эту ночь надобно было проехать пятьдесят верст до селения, где я знала, что была назначена дневка казачьему полку. Итак, удержав быстрый скок моего коня, я поехала шагом; скоро въехала в темный сосновый лес, простирающийся верст на тридцать. Желая сберечь силы моего Алкида, я продолжала ехать шагом и, окруженная мертвою тишиною леса и мраком осенней ночи, погрузилась в размышления: Итак, я на воле! свободна! независима! я взяла мне принадлежащее, мою свободу: свободу! драгоценный дар неба, неотъемлемо принадлежащий каждому человеку! Я умела взять ее, охранить от всех притязаний на будущее время, и отныне до могилы она будет и уделом моим и наградою!

Тучи закрыли все небо; в лесу сделалось темно так, что я на три сажени перед собою не могла ничего видеть, и, наконец, поднявшийся с севера холодный ветер заставил меня ехать скорее. Алкид мой пустился большой рысью, и на рассвете я приехала в селение, где дневал полк казаков.


ЗАПИСКИ

Полковник и его офицеры давно уже проснулись и собрались все в полковничью квартиру завтракать; в это время я вошла к ним. Они шумно разговаривали между собою, но, увидя меня, вдруг замолчали. Полковник, с видом изумления, подошел ко мне. "Которой ты сотни?" - спросил он поспешно. Я отвечала, что не имею еще чести быть в которой-нибудь из них; но приехал просить его об этой милости. Полковник слушал меня с удивлением. "Я не понимаю тебя! Разве ты нигде не числишься?" - "Нигде".> - "Почему?" - "Не имею права". - "Как! Что это значит? Казак не имеет права быть причислен к полку казачьему! Что это за вздор!" Я сказала, что я не казак. "Ну, кто же ты, - спросил полковник, начинавший выходить из терпения, - зачем в казачьем мундире, и чего ты хочешь?" - "Я уже сказал вам, полковник, что желаю иметь честь быть причислен к вашему полку, хотя только на то время, пока дойдем до регулярных войск". - "Но все-таки я должен знать, кто ты таков, молодой человек, и сверх того разве тебе не известно, что у нас никому нельзя служить, кроме природных казаков?" - "Я и не имею этого намерения, но прошу у вас только позволения дойти до регулярных войск в звании и одеянии казака при вас или при полку вашем; что ж до вопроса вашего, кто я таков, скажу только то, что могу сказать: я дворянин, оставил дом отцовский и иду в военную службу без ведома и воли моих родителей; я не могу быть счастлив ни в каком другом звании, кроме военного, потому я решился в этом случае поступить по своему произволу; если вы не примете меня под свое покровительство, я найду средство и один присоединиться к армии". Полковник с участием смотрел на меня, пока я говорила. "Что мне делать? - сказал он вполголоса, оборотясь к одному седому есаулу. - Я не имею духа отказать ему!" - "На что же и отказывать, - отвечал равнодушно есаул, - пусть едет с нами". - "Не нажить бы нам хлопот". - "Каких же? Напротив, и отец и мать его будут вам благодарны впоследствии за то, что вы дадите ему приют; с его решимостью и неопытностию он попадет в беду, если вы его отошлете". В продолжение этого короткого переговора полковника с есаулом я стояла, опершись на свою саблю, с твердым намерением, получа отказ, сесть на своего питомца гор и ехать одной к предположенной цели. "Ну хорошо, молодой человек, - сказал полковник, оборотясь ко мне, - ступай с нами; но упреждаю тебя, что мы идем теперь на Дон, а там регулярных войск нет. Щегров! дай ему лошадь из заводных!" Высокого роста казак, вестовой полковника, пошел было исполнить приказание. Но я, спеша пользоваться возможностью играть роль подчиненного воина,сказала: "У меня есть лошадь, ваше высокоблагородие! Я буду ехать на ней, если позволите". Полковник рассмеялся: "Тем лучше, тем лучше! Поезжай на своей лошади. Как же твое имя, молодец?" Я сказала, что меня зовут Александром! "А по отчеству?" - "Васильем звали отца моего!" - "Итак, Александр Васильевич, на походе ты будешь ехать всегда при первой сотне; обедать у меня и квартировать. Иди теперь к полку, мы сейчас выступаем. Дежурный, вели садиться на коней". Вне себя от радости, побежала я к своему Алкиду и как птица взлетела на седло. Бодрая лошадь, казалось, понимала мое восхищение; она шла гордо, сгибая шею кольцом и быстро водя ушми. Казацкие офицеры любовались красотою Алкида моего и вместе хвалили и меня; они говорили, что я хорошо сижу на лошади и что у меня прекрасная черкесская талия. Я начинала уже краснеть и приходить в замешательство от любопытных взоров, со всех сторон на меня устремленных; но такое положение не могло быть продолжительно; я скоро оправилась и отвечала на расспросы учтиво, правдоподобно, голосом твердым, покойным, и казалась вовсе не замечающею всеобщего любопытства и толков, возбужденных появлением моим среди войска Донского.

Наконец казаки, наговорясь и насмотревшись на коня моего и на меня, стали по местам. Полковник вышел, сел на черкесского коня своего, скомандовал: "Справа по три!" - и полк двинулся вперед. Переднее отделение, нарочно составленное из людей, имеющих хороший голос, запело: "Душа добрый конь" – любимую казацкую песню. Меланхолический напев ее погрузил меня в задумчивость: давно ли я была дома! в одежде пола своего, окруженная подругами, любимая отцом, уважаемая всеми как дочь градоначальника! Теперь я казак! в мундире, с саблею; тяжелая пика утомляет руку мою, не пришедшую еще в полную силу. Вместо подруг меня окружают казаки, которых наречие, шутки, грубый голос и хохот трогают меня! Чувство, похожее на желание плакать, стеснило грудь мою! Я наклонилась на крутую шею коня своего, обняла ее и прижалась к ней лицом!.. Лошадь эта была подарок отца! Она одна оставалась мне воспоминанием дней, проведенных в доме его! Наконец борьба чувств моих утихла, я опять села прямо и, занявшись рассматриванием грустного осеннего ландшафта, поклялась в душе никогда не позволять воспоминаниям ослаблять дух мой, но с твердостию и постоянством идти по пути, мною добровольно избранном.

Поход продолжался более месяца; новое положение мое восхищало меня; я научилась седлать и расседлывать свою лошадь, сама водила ее на водопой, так же, как и другие. Походом казацкие офицеры часто скакались на лошадях и предлагали и мне испытать быстроту моего Алкида против их лошадей; но я слишком люблю его, чтоб могла согласиться на это. К тому ж мой добрый конь не в первом цвете молодости, ему уже девять лет; и хотя я уверена, что в целом казачьем полку нет ни одной лошади, равной моему Алкиду в быстроте, точно так же, как и в красоте, но все-таки не имею бесчеловечного тщеславия мучить своего товарища от пустого удовольствия взять верх над тощими скакунами Дона. Наконец полк пришел на рубеж своей земли и расположился лагерем в ожидании смотра, после которого их распускают по домам; ожидание и смотр продолжались три дня; я в это время ходила с ружьем по необозримой степи Донской или ездила верхом. По окончании смотра казаки пустились во все стороны группами; это был живописный вид: несколько сот казаков, рассыпавшись по обширной степи, ехали от места смотра во всех направлениях. Картина эта припомнила мне рассыпное бегство муравьев, когда мне случалось выстрелить холостым зарядом из пистолета в их кучу.

Щегров позвал меня к полковнику: "Ну вот, молодой человек, нашему странствию конец! а вашему? что вы намерены делать?" - "Ехать к армии", - смело отвечала я. "Вы, конечно, знаете, где она расположена? знаете дорогу, по которой ехать, и имеете к этому средства?" - спросил полковник, усмехаясь. Ирония эта заставила меня покраснеть: "О месте и дороге я буду спрашивать, полковник, что ж касается до средств, у меня есть деньги и лошадь". - "Ваши средства хороши только за неимением лучших; мне жаль вас, Александр Васильевич! Из поступков ваших, более, нежели из слов, уверился я в благородном происхождении вашем; не знаю причин, заставивших вас в такой ранней юности оставить дом отцовский; но если это точно желание войти в военную службу, то одна только ваша неопытность могла закрыть от вас те бесчисленные затруднения, которые вам надобно преодолеть прежде достижения цели. Подумайте об этом". Полковник замолчал, я также молчала, и что могла я сказать! Меня стращают затруднениями! Советуют подумать... Может быть, хорошо было бы услышать это дома; но, удалясь от него две тысячи верст, надобно продолжать, и какие б ни были затруднения, твердою волею победить их! Так думала я и все еще молчала. Полковник начал опять: "Вижу, что вы не хотите говорить со мною откровенно; может быть, вы имеете на это свои причины; но я не имею духа отпустить вас на верную гибель; послушайтесь меня, останьтесь пока у меня на Дону; покровительство опытного человека для вас необходимо; я предлагаю вам до времени дом мой, живите в нем до нового выступления нашего в поход; вам не будет скучно, у меня есть семейство, климат наш, как видите, очень тепел, снегу не бывает до декабря, можете прогуливаться верхом сколько угодно; конюшня моя к вашим услугам. Теперь мы поедем ко мне в дом, я отдам вас на руки жене моей, а сам отправлюсь в Черкасск к Платову; там пробуду до нового похода, который не замедлится; тогда и вы дойдете вместе с нами до регулярных войск. Согласны ли вы последовать моему совету?" Я сказала, что принимаю предложение его с искреннею благодарностью. Надобно было не иметь ума, чтоб не видеть, как выгодно для меня будет дойти до регулярного войска, не обращая на себя внимания и не возбуждая ни в ком подозрения.

Полковник и я сели в коляску и отправились в Раздорскую станицу, где был у него дом. Жена его чрезвычайно обрадовалась приезду мужа; это была женщина средних лет, прекрасная собою, высокого роста, полная, с черными глазами, бровями и волосами и смугловатым цветом лица, общим всему казачьему племени; свежие губы ее приятно улыбались всякий раз, когда она говорила. Меня очень полюбила она и обласкала; дивилась, что в такой чрезвычайной молодости отпустили меня родители мои скитаться, как она говорила, по свету; "вам, верно, не более четырнадцати лет, и вы уже одни на чужой стороне; сыну моему осьмнадцать, и я только с отцом отпускаю его в чужие земли; но одному! ах боже! чего не могло б случиться с таким птенцом! Поживите у нас, вы хоть немного подрастете, возмужаете, и, когда наши казаки опять пойдут в поход, вы пойдете с ними, и муж мой будет вам вместо отца". Говоря это, добрая полковница уставливала стол разными лакомствами - медом, виноградом, сливками и сладким только что выжатым вином: "Пейте, молодой человек, - говорила доброхотная хозяйка, - чего вы боитесь? это и мы, бабы, пьем стаканами; трехлетние дети у нас пьют его, как воду". Я до этого времени не знала еще вкусу вина и потому с большим удовольствием пила донской нектар. Хозяйка смотрела на меня, не сводя глаз: "Как мало походите вы на казака! Вы так белы, так тонки, так стройны, как девица! Женщины мои так и думают; они говорили уже мне, что вы переодетая девушка!" Говоря таким образом, полковница хохотала простодушно, вовсе не подозревая, как хорошо отгадали ее женщины и какое замирание сердца причиняют слова ее молодому гостю, так усердно ею угощаемому. С этого дня я не находила уже никакого удовольствия оставаться в семействе полковника, но с утра до вечера ходила по полям и виноградникам. Охотно уехала бы я в Черкасск, но боялась новых расспросов; я очень видела, что казачий мундир худо скрывает разительное отличие мое от природных казаков; у них какая-то своя физиономия у всех, и потому вид мой, приемы и самый способ изъясняться были предметом их любопытства и толкования; к тому же, видя себя беспрестанно замечаемою, я стала часто приходить в замешательство, краснеть, избегать разговоров и уходить в поле на целый день, даже и в дурную погоду. Полковника давно уже не было дома, он жил по делам службы в Черкасске; единообразная бездейственная жизнь сделалась мне несносна; я решилась уехать и отыскивать армию, хотя сердце мое трепетало при мысли, что те же расспросы, то же любопытство ожидают меня везде; но по крайности, думала я, это будет некоторым образом мимоходом, а не так, как здесь я служу постоянным предметом замечаний и толкованья.

Решась ехать завтра на рассвете, я пришла домой засветло, чтобы уведомить хозяйку о своем отъезде и приготовить лошадь и сбрую. Входя на двор, я увидела необыкновенную суетливость и беготню людей полковника; увидела множество экипажей и верховых лошадей. Я вошла в залу, и первою встречею был возвратившийся полковник; толпа офицеров окружала его; но между ними не было однако ж ни одного из тех, с которыми я пришла на Дон. "Здравствуйте, Александр Васильевич! - сказал полковник, отвечая на поклон мой, - не соскучились ли вы у нас? Господа, рекомендую, это русский дворянин; он будет спутником нашим до места". Офицеры слегка поклонились мне и продолжали разговаривать о своем походе. "Ну как же вы проводили ваше время, Александр Васильевич? Полюбился ли вам Дон и не полюбилось ли что на Дону?" Говоря это, полковник лукаво усмехался. Поняв смысл последнего вопроса, я покраснела, но отвечала вежливо и сообразно шутке, что старался не прилепляться слишком к прекрасной стороне их, чтоб не заплатить за это поздним сожалением. - "Вы очень хорошо сделали, - сказал полковник, - потому что завтра чуть свет и мы, и вы должны сказать прости нашему тихому Дону! Мне вверен Атаманский полк, и мы имеем повеление идти в Гродненскую губернию; вот там вы будете иметь случай вступить в какой угодно регулярный полк, их там много".

В три часа утра я оседлала своего Алкида и привела его к строю казаков; но как полковника тут еще не было, то я, привязав свою лошадь, пошла в ту залу, где собрались все офицеры. Множество молодых казачек пришли проходить своих мужей; я была свидетельницею трогательного зрелища. Щегров, бывший всегда при полковнике в походе, был с ним же и на Дону; его отец, мать, жена и три взрослые и прекрасные дочери пришли проводить его и еще раз проститься с ним. Умилительно было видеть, как сорокалетний казак, склонясь до земли, целовал ноги своего отца и матери, принимая их благословение, и после сам точно так же благословил дочерей своих, упавших к ногам его; обряд этого прощанья был совершенно нов для меня и сделал на душу мою самое горестное впечатление! "Вот, - думала я, - как должно расставаться детям с отцом и матерью! а я убежала! Вместо благословения неслись за мною упреки раздраженных родителей, а может быть... ужасная мысль!.." Погрузясь в эти печальные размышления, я не слыхала, как все уже вышли и зала сделалась пуста. Шорох позади меня пробудил мое внимание и извлек из горестных мечтаний очень неприятным образом; ко мне подкрадывалась одна из женщин полковницы: "А вы что ж стоите здесь одни, барышня? Друзья ваши на лошадях, и Алкид бегает по двору!" Это сказала она с видом и усмешкою истинного сатаны. Сердце мое вздрогнуло и облилось кровью; я поспешно ушла от мегеры! Казаки были уже в строю; близ них Алкид мой рыл землю копытом от нетерпения. Поспешая взять его, я встретила строгий взгляд полковника: "В вашем положении надобно всегда быть первым; для вас это необходимо, Александр Васильевич", - сказал он, выезжая перед фронт. Наконец обычное "справа по три" двинуло полк с места. Скоро опять раздалось: "Душа добрый конь!" Опять возобновились сцены прежней походной жизни; но я теперь уже не та; сделавшись старее несколькими месяцами, я стала смелее и не прихожу более в замешательство при всяком вопросе. Офицеры Атаманского полка, будучи образованнее других, замечают в обращении моем ту вежливость, которая служит признаком хорошего воспитания, и, оказывая мне уважение, ищут быть со мною вместе.

В начале весны пришли мы в местечко Дружкополь, на берегу Буга; здесь же квартирует и Брянский мушкетерский полк генерала Лидерса; офицеры обоих полков часто бывают вместе; род жизни их мне кажется убийственным: сидят в душной комнате, с утра до вечера курят трубки, играют в карты и говорят вздор. Полковник спрашивал меня, не хочу ли я определиться в Брянский полк? "Сохрани боже, полковник, - отвечала я, - если б на всем Шаре Земном была одна только пехота, я никогда не пошел бы в службу; я не люблю пешую службу". - "Ну, как хотите, ваше от вас не уйдет, вы еще слишком молоды"…..
………………………………………………………………………………………………………………

Атаманский полк идет в Гродно; казаки острят пики и сабли; к моему Алкиду приступа нет! храпит, прыгает, брыкает! Добрый конь! какая-то будет наша участь с тобою! Мы пришли в Гродно; полк пробудет здесь только два дня, а там пойдет за границу. Полковник призвал меня: "Теперь вы имеете удобный случай определиться в который угодно из формирующихся здесь кавалерийских эскадронов; но последуйте моему совету, будьте откровенны с начальником того полка, в который рассудите определиться; хотя чрез это одно не примут вас юнкером, по крайней мере, вы выиграете его доброе расположение и хорошее мнение. А между тем, не теряя времени,пишите к своим родителям, чтоб выслали вам необходимые свидетельства, без которых вас могут и совсем не принять, или, по крайней мере, надолго оставят рядовым". Я поблагодарила его за совет и за покровительство, так долго мне оказываемое, и наконец простилась с ним. На другой день казаки ушли за границу, а я осталась в Гродно".

Книга Чиркова В. Песчанские истории.
C:\fakepath\peschanskieistorii.pdf

Галина, спасибо за книгу, но вложение почему то нет

Вложение C:\fakepath\peschanskieistorii.pdf - не найдено

На Великой войне
В настоящей исторической повести Евгений Киринчук рассказывает о героическом участии алтайских казаков в Первой мировой войне 1914-1918 годов, которая в России до Великой Отечественной Войны называлась «германской» или «Великой войной».
Глава первая

1.

1915 год, осень. Уже год идёт Великая война, косит ливнем в Восточной Пруссии и Польше, завязла в литовских и белорусских болотах, носится горным ветром по крутым отрогам Карпат и Кавказа, спускается песчаной бурей в оазисы Персии. И не видно ей конца. Нескончаемым потоком поступают на поля войны русские полки. Из центральных губерний, из Сибири и Урала, с Дальнего востока спешат полки на кровавую свадьбу. Прошлогоднее наступление русской армии было провалено и германские войска накопили достаточно сил для своего рывка на всех фронтах, от Балтийского моря до Карпат. На полях Восточной Европы русская армия с большими потерями остановила немецкие и австро-венгерские войска и перешла к обороне на своей территории. На Кавказском фронте иное, союзница Германии, Турция, терпит одно поражение за другим, но сдаваться турки не собираются и упорно ведут бои за каждый перевал Кавказа.
В августе 1915 года шестой и девятый полки Сибирского казачьего войска по прибытию на Северо-Западный фронт, были сведены в Отдельную Сибирскую казачью бригаду. Почти сразу бригада очутилась в гуще боевых событий. Выгрузившись из эшелонов на станции Уцяны, Отдельная Сибирская казачья бригада получила приказ двигаться походным порядком вдоль линии фронта за город Вильно и присоединиться к 1-му кавалерийскому корпусу генерала Орановского. Пройдя три дня маршем, 9-й полк получил приказ командования повернуть на северо-восток и прикрыть отступление частей 5-й армии, попавших под удар германских войск в районе города Свенцяны. Согласно приказу, командир полка, войсковой старшина Первушин рассредоточил полк вдоль линии железной дороги у станции Подбродзье и по реке Вилейке. Сотням полка было приказано рыть окопы для отражения прорыва германских войск.
Есаул Михаил Александрович Меньков. Фото предоставлено Николаем Южаниным, правнуком офицера.
Есаул Михаил Александрович Меньков.
Фото предоставлено Николаем Южаниным, правнуком офицера.
(на рамке – реквизиты дореволюционного фотосалона).
2.

Туманным, августовским утром, командир 6-й сотни есаул Анатолий Дмитриевич Баженов медленно шёл вдоль окопов, вырытых казаками его сотни. Позиция сотни проходила правым берегом речки по краю литовского села. На защитном френче ярко алел орден Святой Анны 2-й степени, полученный за прошлогодние бои с турками на Кавказе. Есаул Баженов попал в полк после болезни полученной им на Кавказском фронте в 1914 году, где он командовал 5-й сотней 1-го Ермака Тимофеевича Сибирского казачьего полка. В 9-й Сибирский казачий полк есаул прибыл уже перед отправкой полка на фронт. В пригороде Омска, станице Атаманской, есаул Баженов успел хорошо узнать казаков своей сотни, и был в них уверен. Казаки его сотни были в основном из алтайских станиц Бийской казачьей линии и Баженов знал их по японской компании 1904-1905 годов, где он был командиром 1-й сотни 9-го полка.
Есаул вглядывался в лица казаков, пытаясь угадать настрой казаков перед боем. Не привыкшие копать окопы, казаки негромко поругивались, но без злобы, с шутками. Подыскав подходящую канаву у берега, казаки углубляли её. Неумело зарывались лихие кавалеристы в болотистую почву. Проходя мимо группы казаков первого взвода, Баженов услышал.
– Едрит твою куму, – сквозь усы ворчал пожилой казак Ефим Петров, – кому дома в Яровском скажешь, что на войне окопу в болотине капал – засмеют! Надо в коноводы попроситься, чтобы ни позориться на старости лет!
– Ты, Ефим Палыч, хочь и старый вояка, разговоры эти бросай, – отвечал Петрову урядник Деев, – Это тебе фронт, а не киргизов в степе гонять.
– Деев, а ты хочь и урядник, а молодой мне советы давать. Я с твоим батьком в Корее японца бил, а ты в енто время на Зайсане рыбу, небось, тягал бреднем.
– А я, Ефим Палыч, просился тогда в 9-й полк. Не пустили, на границе сказали, тоже кто-то служить должен, – с обидой в голосе ответил Деев. – А ты дядька Ефим должон понимать, что паникав сейчас нельзя пусщать. И так уныло, а ты ещё жути нагоняешь. Германец видал, как пехоту пнул? Пообделались солдатики. Не зря же из Сибири столько казаков и стрелков понагнали, будет нам мясорубка здеся.
– А ты не бзди, Афоня, ты же цельный урядник. Вот и поднимай нам боевой дух, – с улыбкой не унимался Петров, – Ладно, Деев, не кручинься, японца били и ерманца в капусту пошинкуем!
Есаул не стал останавливаться, но про себя подумал: «Шутят казаки, значит ничего, можно воевать».
Казаки, тем временем вырыв окопчики, присели перекурить. В сотне, как и во всём полку, были казаки третей очереди призыва. Почти всем за тридцать, домовитый серьёзный народ, но были и молодые казаки, добровольцами записавшиеся в 9-й третьеочередной полк. Достав трубки, станичники забили в них казённую пахучую и горькую махорку, опустившись на дно окопов, раскурили.
– Опачки! А енто кто табак домашний курит? – Ефим Петров, зажав трубку в большой кулак, высунулся из укрытия и, как пёс на охоте, повёл по сторонам носом. – А ну говори крещёные, как на духу, кто душу родным дымом выворачивает?
– А ведь и правда, братцы, домашним бийским табачком потянуло! – Казаки стали высовываться из укрытий.
– Ежлив кто не признается! – ерепенился дальше Петров – Не будет ему удачи всю оставшуюся жизню!
Из соседнего окопа поднялся молодой казак Василий Тарский.
– Да у меня это, с дому табак остался на пару жменек, – Тарский виновато опустил голову.
– Васька, а ну давай в нашу окопу! Быстро, как на учении! – крикнул Петров.
Тарский быстро перебрался в соседний окоп.
– Ну, рассказывай, Вася, как тебя учили уважать старших! – Петров прижал Тарского к глиняной стене окопа, – Мы заслуженные геройские казаки казённую махорку курим! Да, Вася, давимся и курим, а ты, малолеток, родной табачок героям корейского похода жалеешь!
– Да не жалко мне, дядька Ефим! – оправдывался Тарский, спешно доставая кисет с табаком, – Ить никто не спрашивал!
– Ты, Вася, не из кержаков-староверов? – не унимался Петров, – Откель родом, не с кержатского Топольного?
– Да нет, казак же я! С Тигирека!
– Андрей Тарский, не батька твой? – Петров уже спокойней набивал табаком Тарского свою трубку.
– Он и есть – батя! – радостно отвечал Тарский.
– Вот мы с твоим батей в Корее японца били, а ты мне табак пожалел! – увидев, что Тарский хочет возразить, Петров взял Василия за плечо и встряхнул, – Ладно, казак, ладно, шуткую я! Я, Вася, отсыплю себе твого знатного табачку, а бате писать будешь, от односума привет передавай! Ну всё, давай в свою нору, казак, видишь, урядник кулаком грозит? Беги, Вася, к себе с Богом!
Тарский, не до конца понимая произошедшего, мигом перемахнул в свой окоп. Урядник Деев с укоризной покачал головой и уже строго сказал.
– А ну замолч, станичники! Германец рядом, а вы здеся скочите, как косули по горам! Смотри внимательно, карабины на бруствер!
Посмеявшись и перекурив, казаки взвода уже внимательней смотрели на другой берег речки в сторону германца.
Через брод, напротив вырытых казаками окопов, медленно переправлялись потрёпанные немцами стрелковые части и обозы 5-й армии. Казаки-сибирцы, видя потрёпанные пехотные части, невольно напряглись, предчувствуя надвигающийся бой. С запада приглушенно доносилась орудийная канонада и ружейные выстрелы.
3.

К вечеру, когда прошли основные отступающие русские части, командир сотни есаул Баженов отправил казаков второго взвода в разведку на ту сторону речки. Вахмистр Астафьев взял из взвода четверых казаков, и разъезд медленно продвигался по сосновому бору в сторону неприятеля.
Казаки ехали медленно, держа карабины на седле. Первый раз казаки сотни шли на прямое соприкосновение с врагом. Напряженные лица и фигуры казаков выдавали тревогу.
Вахмистр Иван Фёдорович Астафьев, казак сорока лет, родом из Верх-Алейской станицы, был опытный вояка и командир. Как и все казаки бийской линии, срочную службу проходил в 3-м Сибирском казачьем полку на границе с Китаем. В русско-японскую войну служил в 6-м полку. В Корее был ранен японцами и, получив чин вахмистра, был отправлен домой, но не долго казак прожил мирной жизнью, после начала войны с Германией добровольцем записался в 9-й полк и пошли по-новому служивые казачьи будни. Спокойное открытое лицо с чёрными поседевшими усами, казалось, было невозмутимо и сосредоточенно. Зорко вглядываясь сквозь вековые стволы сосен, вахмистр тихим голосом отдавал приказания.
– Портнягин, смотри по левой стороне, не зевай! Шестаков, правая сторона твоя, гляди зорче! Хлыновсий, Корнилов, не зевай, держись за мной. Кто германца увидит, крикни филином и жди приказа. Стрелять только в крайнем случае!
Казаки молча рассредоточились и пустили коней шагом. Вечерний сосновый бор шумел лапами, и в сумерках казалось, что за каждым кустом притаились вражеские солдаты.
Через версту дозор выехал на большую поляну, поросшую дикой смородиной. Вахмистр поднял руку, казаки замерли на краю леса.
– Спешится! Корнилов за коновода. Отведи коней назад в бор и жди. Я с Хлыновским пойду вперёд, остальным залечь и ждать! – спрыгнув с коня и снимая шинель, приказал Астафьев.
Корнилов, взяв коней за поводья, повел их назад в бор, Портнягин с Шестаковым залегли за поваленной сосной на краю поляны. Хлыновский, скинув шинель, двинулся за Астафьевым.
Держась в двух метрах друг от друга, Астафьев с Хлыновским осторожно пробирались сквозь кусты смородины. Вечерний осенний туман молоком стелился над землёй, ватой окутывал ноги казаков и как бы мешал продвижению. Так казаки подошли к небольшому ручейку и остановились. Вдруг впереди послышался шум ломаемых кустов и казаки присели, держа карабины наизготовку.
К ручью из кустов почти бегом вышли двое русских солдат. Один был с винтовкой в руках, второй тесаком прорубал проход в кустах, а винтовку, наверное, потерял при бегстве. Грязные и оборванные пехотинцы постоянно оглядывались назад и не заметили притаившихся казаков впереди себя.
– А ну стой, православные! – крикнул вахмистр и поднялся из зарослей смородины.
Один солдатик от неожиданности резко повернулся на окрик и, зацепившись за корень куста, упал в ручей, выронив винтовку. Второй солдат резким выпадом выкинул тесак вперёд на голос и застыл.
– Да свои мы, православные! Кинь тесак, а то поранишь, не дай Бог! – с улыбкой проговорил Хлыновский.
– Слава Богу, свои, крещёныя! – радостно проговорил солдат и опустил тесак.
Второй, барахтаясь в грязи ручья, всё же поднял винтовку, и, встав на ноги, вытянулся во фронт, как на параде.
– Кто такие, драпуны, и откель бигим? – строго спросил вахмистр Астафьев.
– 10 пехотного полку рядовые, Сидоркин и Кожемяк, господин вахмистр – заметив отличия на погонах Астафьева, ответил солдат с тесаком и вытянулся перед казаками. – Я Сидоркин, а вона он – Кожемяка! Мы, как полк в отступление пошел, заплутали в бору и на хуторок вышли. А тут германец…
– Дальше что? – прервал солдата Астафьев.
– Германец прямо за нами гнался, мы, господин вахмистр, перед поляной оторвались от них. Там за борком хутор литовский, там они нас чуть и не защемили, – и, сплюнув на землю, Сидоркин начал ругаться. – Чтобы их чёрт в ад забрал! Да чтобы они дома не увидали! Да раскудри их мать ерманскую…
– Хорош, завёлся, «аника-воин». Ты где винтовку потерял, вояка? – Астафьев строго рыкнул на солдата.
– Так эта… Тама, на хуторке, – Сидоркин виновато опустил глаза, – Ерманец как зачил пулять с ружьев, я как раз в хате провиянт искал. Винтовку у шкапа прислонил. Тут как пули завизжат. Я в окошку и выпрыгнул.
– Вы ешё и мародёры? – Хлыновский поднял карабин.
– Не-не... – замахал руками Сидоркин – в хате ни кого не было! Хозяива, видать, раньше нашего от германца сбежали! Мы не того, не марадёрили. Ей Богу, братцы, как на духу!
– И сколько германцев было, заметили?
– До взвода пожалуй было, – отвечал уже Кожемяк, – Я, как отстреливался, обойму выпустил, а они всё пёрли!
– Ну, хоть ты отстреливался. Ладно, бегите далее вояки! Там вас наши казаки встретят, скажите, что вахмистр Астафьев приказал к сотенному направить, пусть укажут дорогу. Всё поняли, не забудете?
– Никак нет, господин вахмистр! Запомнили! – ответил за двоих Кожемяк.
Солдаты быстро пошли в показанном направлении и скрылись в кустах. Казаки, проводив взглядом солдат, переглянулись.
– Ну, и что далее, Иван Фёдорыч? – спросил Хлыновский.
– А далее я пойду, насколько можно, вперёд. Надо глянуть, сколько там, на хуторе, германцев. Ты, Хлыновский, обожди здесь немного и, если не услышишь шуму, двигай к нашим. Пусть с конями сюда бегут по-тихому, и ждите меня здеся, у ручья. Если через час не приду, двигайте за мной. Ну всё, я пошёл!
– С Богом! – Хлыновский, взяв карабин наизготовку, прислонился к осине.
Астафьев, пройдя поляну, вошёл в бор и через двести метров вышел к хутору. Литовский хутор был небольшой, огороженный со всех сторон добротным сосновым тыном и находился на перекрестке дорог. Дом, рубленный из сосны, был продолжением тына, и маленькие окна как бойницы пусто смотрели на лес. Астафьев ползком пробрался к тыну и заглянул во двор. Внутри просторного двора пылал большой костер, и были видны фигуры в серой немецкой форме. Германские солдаты, около двух десятков, спокойно сидели у костра и что-то выпивали, несколько солдат обшаривали хозяйственные постройки и двор. У больших ворот хутора сидели два солдата и спокойно курили, поглядывая на дорогу, ведущую на запад от хутора.
Вахмистр хотел было уже возвращаться к своим, как вдруг услышал конский топот с дороги. По направлению к хутору ехало четверо германских драгун, меж ними, подгоняемый пиками, бежал русский офицер. Из дома хутора вышел немецкий офицер и направился воротам. Драгуны, подъехав к хутору, о чём-то переговорили с пехотным офицером и, оставив русского пленного, галопом направились по дороге на север. Офицер о чём-то спросил пленного, русский молча, отрицательно мотнул головой. Германский офицер подозвал двух солдат и они повели пленного к сараю. Открыв ворота сарая, солдаты штыками загнали русского внутрь, закрыли ворота, и один остался часовым при пленном.
Услышав позади себя шорох, Астафьев обернулся и увидел крадущихся к себе Портнягина и Хлыновского.
– Вовремя, братцы! – шёпотом проговорил вахмистр, – Где остальные?
– Корнилов с конями, Шестаков левее нас пополз, – Так же шёпотом ответил Хлыновский.
– Вот и славно! Тут, братцы, такое дело. Германцы нашего офицера пригнали и в сарай закрыли, – Астафьев показал рукой в сторону сарая, – Тут хош плачь, а свого офицера спасать нужно. Ты, Хлыновский, давай к Шестакову и ползите к воротам, мы с Портнягиным прокрадёмся к задней стороне сарая. Как будете у ворот хутора, крикните филином и открывайте огонь по германцу. Мы же попробуем разбить решётку у сарая и вытащим офицера. Залпа три сделаете и к коням лесом уходите, в бой не ввязывайтесь. Мы к тому времени думаю, успеем офицера вытащить. Всё поняли? Ну, давайте, казачки, с Богом!
Хлыновский направился к Шестакову, а вахмистр с Иваном Портнягиным стали пробираться вдоль тына к окошку сарая. Подобравшись к окошку сарая, Портнягин поднялся и попробовал руками решётку.
– Ну как, Иван, сорвём? – спросил Астафьев.
– Сорвём, она на четырёх гвоздях прибита!
– Кто здесь? – послышался голос из глубины сарая.
– Ваше благородие, свои… казаки 9-го полка, – тихо ответил Портнягин, – вы к окошку подойдите и, как только услышите стрельбу, давите решётку на улицу.
– Понял, братцы! Слава Богу, свои! – прошептал пленный офицер из сарая.
Тут со стороны послышался крик филина и залп из двух карабинов ударил в вечерней тишине бора. Один часовой у ворот хутора упал замертво, второй со стоном медленно опускался на землю, выронив винтовку. Германские солдаты кинулись к воротам, и тут раздался второй залп казаков. Немцы упали на пыльную землю двора и открыли беспорядочный огонь в сторону ворот. Из хаты выскочил офицер и, размахивая пистолетом, стал поднимать своих солдат, указывая им в сторону ворот. Германцы поднялись было, но третий залп казаков положил их вновь на землю. Часовой у сарая, во время второго залпа, упал на землю и пополз вдоль тына, прячась от выстрелов.
В это время Портнягин с Астафьевым рванули на себя решётку, и она с небольшим усилием поддалась и выпала из окна. Из проема показалась голова и плечи пленного офицера, казаки, схватив его за плечи, вытащили наружу.
– Спаси Бог, братцы! Век не забуду! Разрешите представиться, поручик 10-го пехотного полка Марков, – радостно заговорил освобождённый.
– Не до разговоров сейчас, поручик, – разглядев погоны, проговорил Астафьев, – Давай быстрее веди Портнягин к коням! Быстрее, пока они Вас не кинулись проверять!
Казаки с поручиком быстро побежали в сторону, где их ждал Корнилов с конями. В это время Хлыновский с Шестаковым дали ещё залп и стали лесом отступать к коням. Германские солдаты ещё минут двадцать палили во все стороны, не рискуя выходить за ворота хутора. Это и помогло казакам с освобождённым поручиком благополучно добраться да коней и отправится к расположению своей сотни.
По дороге в разговоре поручик рассказал, как их полк был внезапно атакован превосходящими силами германских войск и, не выдержав напора, вынужден был отступить к бору. Отступая к полоске леса, полк был атакован кавалерийским полком германцев и рассеян. Он, поручик, прикрывал со своим взводом санитарные двуколки. Взвод Маркова, сколько мог, держал у кромки бора оборону, но внезапная атака немецких драгун отрезала его и трёх солдат взвода от основных сил и в рукопашной его бойцы полегли. Его же оглоушили прикладом карабина и в бессознательном состоянии взяли в плен.
Прибыв в место расположения сотни, вахмистр Астафьев доложил о результатах разведки и, получив благодарность от командира сотни и поручика Маркова, отправился к своим казакам.
Глава вторая

1.

Ночью к реке, за которой были окопы сибирских казаков, подошли пехотные части германцев. Около роты противника попыталась перейти брод, но были встречены огнём казаков. Потеряв восьмерых солдат убитыми и раненными, отступили и окопались на противоположном берегу речки. Началась вялая перестрелка. К полудню подошли в подмогу две роты финляндского полка и заняла оборону левей казачьих окопов.
Утром с неприятельского берега велся прицельный огонь по окопам и трое казаков были ранены. Фельдшер сотни Максимов, осмотрев раны казаков, доложил командиру сотни, что германцы стреляют разрывными пулями и, скорее всего, огонь вёлся с какого-то высокого места. Осмотрев позиции противника, есаул понял, что неприятельские стрелки засели на крыше скотного двора, находившегося на другом берегу. С левого фланга сотни окопы соприкасались с сельским амбаром. Есаул Баженов собрал из сотни алтайских казаков-зверобоев и направил их на крышу амбара для обстрела позиций противника.
Десять казаков сотни из алтайских станиц собрались вечером в окопах, напротив амбара, чтобы по темноте скрытно забраться на крышу и попробовать сбить вражеских стрелков-снайперов. Старшим был приказной Алексей Шестаков из Чарышской станицы.
– Ну, братцы, как стемнеет, ужом ползём до амбара и потихонечку на крышу – наставлял своих стрелков Шестаков. – Шухавцов с Серебрениковым со мной наверх, остальные по амбарчику рассредоточьтесь и прикрывайте. Всем понятно?
– Да чё тут непонятного-то, понятно конечно! – Ответил за всех Фёдор Шухавцов.
– Кто курит, курите сейчас, – продолжал Шестаков – Там курить не разрешаю, кисеты и трубочки оставим сдеся.
– А почто так? – спросил казак Назаров.
– А по то, Назаров! По дыму тебя, балду, узреют и голову твою бестолковую разрывной пулькой оторвут! – приказной строго посмотрел на Назарова.
– А вона чё! – и Назаров полез за кисетом с трубкой.
Ещё шесть казаков набили трубки табаком и с удовольствием закурили присев на дно окопа. Через минуту в бруствер окопа прямо над головами курящих врезалось несколько пуль, поднимая фонтанчики пыли. Казаки попадали и стали спешно тушить трубки. Одна из пуль сбила фуражку с головы высокого казака Снигирёва, тот присел ниже и зачертыхался.
– Вот ить как, я же не курю, а чуть голову из вас, куряг, не потерял! – поднимая пробитую фуражку, ворчал Снигирёв.
– А я вам, полудуркам, гутарил! Немец на дым стреляет! А ну давай все свои курилки с кисетами бросай прямо сейчас! – Шестаков, матерясь, поднимался с пыльного дна окопа, – Снигирёв, ты как увидишь, еслив ешё кто закурит, бей, не стесняйся.
Казаки невольно посмотрели на пудовые кулаки Степана Снигирёва. Снигирёв был родом из посёлка Смоленского станицы Антоньевской и славился силищей своей на всю бийскую линию. Так же Степан был известен как отличный охотник и стрелок. Он один из немногих казаков посёлка Смоленского, бил птицу влёт без промаха.
Рядом в окопе казаки сотни постреливали в сторону германских окопов вроде как с ленцой, но стоило кому-то из солдат противника показаться над бруствером, как тут же дружный залп казаков загонял германца в свой окоп. Неприятель не оставался в долгу и то там, то здесь слышался русский мат и ругань раненного казака.
Как стемнело, германцы подожгли крестьянские скирды на своём берегу и при свете полыхающих костров усилили обстрел русских позиций. К казакам, вызвавшимся идти охотниками под началом Шестакова, подошёл командир первого взвода, сотник Борис Новосёлов.
– Ну, братцы, пора, – скомандовал сотник Новосёлов, – Сейчас на правом фланге третий взвод начнёт шуметь. Вы в это время двигайте, с Богом!
Тут же, справа прогремел оглушительный залп, за ним второй и немецкие стрелки перенесли свой огонь на правый фланг.
– Пошли, братушки! – и приказной Шестаков первым перевалил через бруствер и ползком по-пластунски двинулся к амбару.
Казаки по одному последовали за старшим. Амбар находился левее вырытых окопов и чуть выдвигался в сторону неприятельского берега. Через пять минут казаки были в амбаре и распределились по позициям, назначенным заранее. Шестаков с Шухавцовым и Серебрениковым забрались на крышу и заняли позиции для стрельбы по углам и по центру крыши.
– Эй, внизу! Сидите смирно, огонь открывать, только если германец начнёт вести по крыше огонь! Поняли? – крикнул сверху Шестаков.
– Так точно, поняли – ответили снизу казаки.
– Шестаков, а, Шестаков! – крикнул наверх казак Егоров.
– Ну что тебе?
– Разреши к вам наверх подняться? Здеся внизу и шестерых хватит, а?
– Ладно, давай! И Назарова захвати!
Двое казаков залезли на крышу и взяли на прицел постройку на другом берегу. Через минут десять со строения на берегу противника мелькнула вспышка выстрела, затем другая и третья.
– Заметили, соколики, – спросил Шухавцов – Давай, братцы, без команды по вспышкам огонь!
Тут же раздались четыре выстрела по противнику и в отблеске огня горящих скирд было видно, как два германских солдата упали с крыши скотного двора. Казаки усилили огонь и ещё три вражеских солдата упало замертво. На том берегу к строению из окопов выскочило около десятка солдат и бегом бросились к упавшим товарищам. Казаки с крыши вели такой сильный и точный обстрел, что шестеро германцев упало, не добежав до здания. Заметив это, противник усилил огонь, но, не поняв, откуда снимают их стрелков, сосредоточил весь огонь по окопам казаков.
Вторая партия германцев выскочила из-за укрытий и бегом направилась в сторону лежавших товарищей. И снова точный огонь алтайских казаков-зверобоев положил ещё четверых врагов. После этого залпа казаков, немецкие наблюдатели, наконец, увидели, откуда ведётся стрельба, и через минуту стройный залп врага изрешетил амбар, где прятались казаки. Казаки ответили нестройным залпом и кубарем все пятеро скатились вниз с крыши.
– Все живы? – прохрипел Шестаков.
– Вроде все! – ответили приказному.
– Меня задело, в плечо… – простонал Назаров.
– Тяжело? Братцы, кто рядом, перевяжите его и оттащите в безопасное место!
К Назарову под градом пуль противника подполз Снигирёв и перевязал товарища. Тем временем противник усилил огонь по амбару, и пулями задело ещё двоих казаков. Кое-как перевязавшись, казаки начали отвечать выстрелами на вспышки с противоположного берега. Так продолжалось часа два и к рассвету казаки увидели, что в сторону амбара, скрываясь за буграми, двигается до взвода противника. Подойдя к воде, противник бросился через речку к амбару, надеясь захватить стрелков и отомстить за своих, погибших в ночной перестрелке. Выстрелы из окопов мало приносили вреда нападавшим, и они уже со штыками на перевес бросились к амбару.
– Снигирёв, хватай на плечо Назарова и, как только мы дадим залп, бегом к нашим, в окопы. Братцы, как германец подойдет шагов на тридцать по моей команде огонь. После второго залпа в шашки. Всем понятно? – прокричал сквозь шум выстрелов Шестаков.
– Понятно! – Раздалось со всех концов амбара, где казаки из всех окон и щелей вели огонь по противнику.
До приближающихся германских солдат оставалось шагов пятьдесят и Шестаков поднял руку.
– Приготовились, – стрелки замерли, беря на прицел врага. – Не торопись, ещё чуть-чуть! Снигирёв, готов?
– Готов! – ответил Снигирев, поднимая раненого Назарова на могучее плечо.
– Огонь!
Раздался стройный залп из восьми карабинов и шестеро германцев, запнувшись, упало на землю. Тут же прозвучал второй залп, германцы остановились, и восемь казаков с шашками наголо выскочили из амбара, и началась рукопашная. Не ожидавшие такого отпора, немцы растерялись, и казаки буквально врубились в строй врага, положив сразу четверых на месте.
Увидев это, сотник Новосёлов выскочил из окопа и крикнул.
– Взвод, за мной в атаку, марш! – и побежал к амбару на помощь казакам Шестакова.
До амбара от окопов было шагов сто пятьдесят и казаки первого взвода, с криками «Ура», свистом и гиканьем бросились на помощь товарищам. На середине пути их встретил Снигирёв и, передав раненного Назарова фельдшеру взвода, кинулся обратно на подмогу к своим стрелкам.
В это время казаки Шестакова начали отступать от амбара под натиском превосходящего противника. Двое казаков было убито, остальные шестеро получили ранения штыками и пулями. У Шестакова, пулей раздробило кисть правой руки, и он левой отбивался от германцев шашкой. Казак Шумских, получив ранение штыком в плечо, также отбивался шашкой, изрубив троих противников. Серебреников, раненый в ногу, стоял на одном колене и стрелял по противнику, как на стрельбище. Германские пехотинцы окружили стрелков и готовились к последнему штыковому рывку, чтобы добить раненных казаков. И как раз в это время подоспели казаки первого взвода с сотником Новосёловым во главе.
Первым подскочил Снигирёв, орудуя прикладом карабина как дубиной, уложил троих противников и встал рядом с раненным Серебрениковым, размахивая оружием. Сотник Новоселов, выпустив все патроны из револьвера, шашкой отбил удар штыка направленный на упавшего Егорова. Неприятельские солдаты начали отступать, теряя бойцов, и казаки, вновь заняв амбар, открыли огонь по отходившему врагу.
– Вот спасибо, сотник, если бы не Вы, искололи бы нас ерманцы штыками, как того тайменя острогой, – пытался пошутить Шестаков и упал, потеряв сознание от потери крови.
– Казаки, раненых выноси за позиции, амбар спалить к чёртовой матери! – Приказал сотник и трое казаков бросились к амбару. Остальные казаки помогали раненным выходить под огнём к своим окопам. Вывели всех и вынесли двоих убитых казаков.
2.

Два следующих дня прошли в перестрелке из окопов. К вечеру третьего дня, к командиру сотни есаулу Баженову подошёл сотник Новосёлов и предложил атаковать ночью противника в конном строю.
– Ну и как, сотник, вы себе это представляете? – спросил есаул у Новосёлова.
– Я всё продумал, господин есаул! Мы с казаками взвода присмотрели сарайчик тут один, брёвна длинные и их хватит перекинуть через речку. Примерно с полверсты от моих позиций, напротив финляндцев, речка уже и берега позволяют перекинуть переправу! Если ночью потихонечку наладим проходы через реку и к рассвету ударим по германским позициям с левого фланга.
– Ну, пойдемте, сотник, посмотрим, что можно придумать, может и проведём утреннею атаку.
Осмотрев место переправы и опробовав крепость брёвен разобранного сарая, есаул Баженов поддержал план Новосёлова и приказал набрать в каждом взводе по десятку казаков для усиления первого взвода в утренней конной атаке. Сам же Баженов направился в штаб полка доложить о готовящемся ночном деле.
Баженов доложил командиру полка Первушину о готовящейся конной атаке и тот одобрил вылазку и направил в помощь для наведения переправы сапёрный взвод.
По прибытию на место проведения вылазки сапёры полка в полной темноте и без шума перекинули брёвна через речку, связав их канатами. Ширина переправы была пригодна для прохода по ней казаков попарно. Новосёлов же, оставив в окопах десяток казаков, с остальными собрался в балке недалеко от переправы. Туда же прибывали казаки других взводов. Набралось полсотни для ночной атаки при двух хорунжих. Осмотрев переправу, сотник приказал казакам оставить всё лишнее, пополнить запасы патронов и ждать приказа. Подозвав к себе хорунжих Кузнецова и Дмитриева, сотник вполголоса отдавал приказания.
– Хорунжий Кузнецов, возьмете с собой десять казаков и пойдёте первыми. Как переправитесь, займите позиции с левого фланга от окопов противника и ждите переправы остальной группы. Как только остальные переправятся, оставайтесь на месте и по выстрелу готовьтесь в конную атаку. Понятно?
– Так точно, господин сотник!
– Хорунжий Дмитриев, со своим десятком переправляетесь за основной группой и выходите на правый фланг атаки. После атаки собираем трофеи, забираем пленных и быстро обратно. Вашему десятку переправляться последними и после полной переправы разрушить мост полностью.
– Понял, господин сотник! – ответил Дмитриев.
– Начало вылазки в 4:00. Прошу к своим людям, господа офицеры!
Хорунжие направились к своим казакам.
В ожидании атаки казаки собрались в группы и разговорились, чтобы отвлечься от волнения, перед ночной вылазкой.
– Скоро осень! Дома казаки сейчас лучат тайменя по ночам! – глядя на звезды, говорил урядник Поливаев, – Эх, домой бы в Чарышскую! Люблю я по ночам с острогой поохотиться!
– Да какой там лучить! Вот с ружьишком бы по полям, да по пойме побродить! – возбуждённо прервал Поливаева Шухавцов, – Щас у нас по пойме Оби гусей да уток уйма! Хочь палкой сбивай! Отожрались на зерне, как твои параси, жирные жуть!
– Это где такие поросята с крылами? – с ехидцей проговорил пожилой казак Ефим Петров.
– Да у нас возле Терской, – отвечал Фёдор Шухавцов.
– Ты вона Тарскому Ваське расскажи, можа он и поверит! Васька, веришь? – Ефим повернулся к Тарскому.
– Верю, дядька Ефим, а чё? – молодой Тарский пододвинулся к спорящим.
– Тьфу, балда, – Петров сплюнул от досады, – А ты был у их в Терской-то, а, Васюта?
– Нет, не был, я из Тигирека, только в сторону Усть-Каменогорской ездил.
– А чё тада гутаришь, бестолочь? Я-то бывал в ихних местах! Тама поля да овраги, откель тама столько живности-то? Вокруг мужицкие сёла, а те всё бьют, не давая вырасти да жир нагулять!
– Ты что, Ефим? – взвился орлом Шухавцов, – Мы мужиков-то не пускаем на свои угодья! У них свои места для охоты.
– Ну-ну! – отвечал Петров, – Помню, как припёрли доброходы с Рассеи, так они у вас по посёлкам всех гусей поворовали! Нас, помню, погнали к вам мужичков успокаивать, да хорошо сами мужики угомонились, а то поободрали бы у вас всё до портков исподних.
– Да, была буза, – отвечал Фёдор, – Коих споймали да пороли, а иных и в Бийскую тюрьму свезли.
– А чё это за доброходы-то? – спросил Тарский.
– Да тут видишь что, Васюта. В Рассее у мужика всю землю-то помещики отобрали, потому как лентяи и пьяницы! Вот их Столыпин к нам на Алтай и погнал, мол земли на Алтае много, а людишек мало. Они, переселенцы, по дороге деньгу подъёмную прогуляли да проели, и припёрли они к нам, босота-горемычная. А исть, Вася, всем охота. Вот и пошли они у казаков да старожилов подворовывать.
– Прямо воровство было? Вона как! – Тарский удивлённо развёл руками.
– Было, Василий, было. Мы до того, как их к нам пригнали, дома не запирали, скотина с птицей вольно паслась по лугам. А как понаехали переселенцы, в станичной лавке замки все скупили, всё закрывать начали на пудовые засовы.
– И что, все воры? – не унимался Тарский.
– Да нет, не все конечно. Есть и справные хозяива из переселенцев. А воровать, думаю, с голодухи стали. Голод, Вася, не тётка. Когда детишки пухнут, иной и на убийство пойдёт!
– Да тут не поспоришь, – задумчиво проговорил Ефим Егоров, – Помню, перед японской войной, мор у нас в Яровском случился. Почти вся скотина издохла! Так только охотой и выжили, спасибо Господу маралов и косуль в горах тьма. Я хорошо, в Бийск ореха кедрового воз повёз, продал, да хлебушка купил. А некоторые и кору в муку добавляли для сытности. Ну не чё, выжили, воровать не пошли.
– Ну так, тайга – кормилица! Мы как раз в это время на Бахаревский хребет ездим, – вступил в разговор казак Фролов, – Почитай все казаки Слюдянки сейчас в тайге – шишкуют, да зверя бьют. В тайге сейчас красота! Как там мои сейчас? Два сына в шестом полку, один в третьем, дома Федька малолеток шешнадцати лет, да бабы. Справятся или нет? – Яков Фролов повернулся к сотнику Новосёлову, – Ваше благородь, до зимы-то побьём германца, а?
– Думаю, побьём, Яков, – ответил сотник, но как-то неуверенно.
– Ну-ну, скорее бы! А то дома бабы да ребятишки малые, а хозяйство без казака захереет. Помню с японской кода пришли, я до домой прибыл и осерчал. Вроде и не долго были со старшими сынами в Корее, а хозяйство в упадке. Два года поднимали. Эх!
Так за разговорами пролетело время. Сотник Новоселов посмотрел на часы.
– Пора! Хорунжий Кузнецов выдвигайтесь со своими людьми!
Десяток казаков вмести с хорунжим, начали переправу. Остальная группа последовала за ними. Переправиться удалось тихо, и противник не заметил полусотню на переправе. Рассредоточившись, казаки, взяв пики наперевес, ждали только сигнала для атаки.
Новосёлов поднял револьвер и крикнул, обращаясь ко всем казакам.
– Братцы! Не посрамим имени сибирцев! На окопы противника! В атаку, арррш!!! – и выстрелил в воздух.
Вытянувшись дугой, казачья лава понеслась на окопы германской пехоты. В утренних сумерках раздалось русское «Ура» и пронзительный свист казаков.
В окопах противника, услышав наступающих казаков, из землянок стали выбегать германские пехотинцы и нестройный залп прогремел в сторону казаков. Но уже поздно было остановить лихую атаку сибирцев и казаки оказались над окопами немцев. Первые пики нашли свою добычу и окрасились кровью врага.
Казаки, заскочив на позиции противника, метнув пики как дротики, начали работать шашками. Затрещали германские шлемы, ломаясь под ударами Златоустовской стали, почернели серо-синие мундиры от крови. С десяток казаков соскочили с коней и из карабинов расстреливали врага в окопах. Сотник Новоселов, расстреляв все патроны из револьвера, крутился верхом и рубил шашкой начинавших покидать окопы германцев. Выскочивший из землянки немецкий офицер напоролся на выстрел Егорова и упал на дно окопа с простреленной грудью. Василий Тарский, расстреляв обойму из карабина, шашкой отбив штык, развалил до груди напавшего на него противника. Шухавцов ударил с такой силой вражеского фельдфебеля, что клинок шашки переломился об крепкий шлем германца. Бросив сломанный клинок, Шухавцов руками схватил за горло здоровенного баварца и свалил его на дно окопа, душа врага.
Германские солдаты, не выдержав напора казаков, стали покидать окопы и побежали. Оставшихся германцев, казаки добили в рукопашной.
– Братцы, собирай трофеи и пленных, и мигом назад к своим! – Прокричал хриплым голосом сотник и казаки начали собирать добычу.
С правого фланга прискакал посыльный от хорунжего Дмитриева и доложил Новосёлову.
– Господин сотник, на нашем фланге противник напирает и вот-вот прорвётся сюда.
– Скоро уходим. Потери есть? – спросил сотник.
– Двое ранены тяжело и так, по малости, четверо – ответил посыльный.
– Понял, давай обратно и скажи хорунжему, чтобы отводил людей к переправе.
Посыльный кивнул и помчался обратно, погоняя коня нагайкой.
– Всё! Отходим! Кузнецов со своими, прикрывает! – крикнул сотник.
Казаки быстро вскакивали на коней и с двумя пленными и трофеями стали быстро переправляться через речку. Последними, отстреливаясь от наседавших с обоих флангов германских пехотинцев, отходили казаки Кузнецова.
Не успев до конца опомниться, от утренней атаки, германские пехотинцы вяло преследовали казаков, боясь попасть в засаду. И, заняв потерянные в утреннем бою окопы, постреливали в отходивших, не выходя из укрытий.
Когда последние казаки Кузнецова перешли через реку, пехотинцы роты финляндского полка усилили огонь по противнику, не давая подойти к месту переправы. Сапёры подорвали мостик и полусотня Новосёлова, отправив пленных в штаб полка, направилась по своим позициям.
Потеряв двух убитыми и около двадцати раненными в утренней вылазке, казаки Новосёлова, уничтожили около пятидесяти баварских стрелков, двоих захватили в плен и нашли ценные документы, у убитого Егоровым немецкого офицера.
Отправив раненных в лазарет полка, командир сотни построил участников утреннего дела и поблагодарил за храбрость. Так же есаул Баженов направил командиру полка представления на награды отличившимся.
3.

В конце августа германское командование собрало в кулак все свои кавалерийские части для броска к станции Молодечно. Цель прорыва – перерезать железную дорогу и с удержанием Молодечно, начать наступление на Минск. В результате прорыва германской кавалерии 9-й Сибирский казачий полк войскового старшины Первушина попал в окружение и был вынужден оставить позиции и с боями прорываться из германского котла. После очередного боя полк занял белорусское местечко Плещаница. Не смотря на пожары и разрушения после боя, в местечке работал телеграф, и командир полка связался с командованием 10-й армии. По телеграфу от командования Первушин получил приказание соединиться с частями кавалерийского корпуса генерала Орановского и походным порядком выдвинуть полк к станции Молодечно. Полк тут же выступил для соединения с основными силами корпуса и на следующее утро благополучно прибыл в распоряжение генерала Орановского. В составе своей родной Отдельной Сибирской казачьей бригады, 9-й полк участвовал в отражении атак кавалерии противника на станцию Молодечно. В этих боях казаки получили огромный боевой опыт, и не раз конные атаки сибирских казаков сбивали мощный напор баварской и саксонской конницы противника.
В конце октября 1915 года полк направляется на уничтожение конных групп противника, прорвавшихся в сторону города Борисова, и успешно выполняет приказ командования. В боях на подступах к Борисову сибирские казаки уничтожили полностью одну группу германцев и вынудили другую уйти за линию фронта.
До конца 1915 года 9-й Сибирский казачий полк участвует в позиционных боях на Северо-Западном фронте и ранней весной 1916 года полк перебрасывается в район города Рига, где несёт охрану побережья и всё лето находится при 2-м Сибирском армейском корпусе. В августе 1916 года полк отзывают с германского фронта и направляют в Туркестан, где начались вооруженные выступления киргиз-кайсаков и сартов. На восстание против русского правительства их подбили германские и турецкие агенты, чтобы подорвать поставки продовольствия и людей на действующие фронта войны.
В Туркестане казаки полка простояли до января 1917 года. Совместно с Акмолинским отрядом, казаки полка очищали семиреченские и сибирские станицы от взбунтовавшихся азиатов. Прибыв в Семиречье, 9-й полк за две недели усмирил озверевших киргиз и сартов и, после подавления восстания, полк был направлен на Персидский фронт.
Глава третья

1.

В Персии ситуация была такова. Британские войска, союзники России по войне с Германией и Турцией, попали в затруднительное положение. В прошлом 1916 году разбитый у Ктезифона английский экспедиционный корпус генерала Таунсена численностью в четыре дивизии отступил от Багдада и укрылся в крепости Кут-Эль-Амар. Турки, воспользовавшись ситуацией, заблокировали тридцатитысячный корпус британцев одной дивизией, притом войск у турок было почти втрое меньше чем у британцев. Британский генерал Таунсен посчитал, что его корпус продержится до 13 апреля и сообщил об этом в Лондон.
Русское командование, исполняя свой союзнический долг, направило на помощь англичанам конный корпус генерала Баратова, находившийся в Персии. Имея всего семь тысяч шашек и штыков кубанских и терских казаков, при двадцати двух орудиях, генерал Баратов начал поход на помощь 30 тысячам британцам. В первых числах апреля корпус генерала Баратова, занял город Керинд, пройдя горными перевалами, спустился в Месопотамскую долину, ведя непрерывные бои с турками. Но напрасным был поход русского корпуса, британцы сдались туркам, как и обещали, 13-го апреля. Турки же воспользовавшись позорной сдачей англичан, начали своё наступление против корпуса Баратова, перебросив против него 25 тысяч штыков при 80 орудиях. Силы были слишком неравны и Баратов был вынужден оставить город Ханекен и с боями отходить в Персию. В конце мая турки вошли в Персию и заняли город Керинд, а в июле русские оставили город Хаманад, турки, заняв его, остановились. До конца 1916 года кубанские казаки Баратова в тяжелейших боях заставили турок остановиться и вели бои местного значения, не давая турецким войскам продвинуться дальше к Тегерану. Англичане же, как у них ведётся, не помогли ни чем казакам корпуса Баратова, отсиживаясь в крепостях и отступая на всём Месопотамском фронте.
В начале 1917 года 9-й Сибирский казачий полк был переброшен по морю в помощь казакам корпуса Павлова и сразу же приступил к выполнению боевых задач. После высадки в порту Энзели в полк обратился русский консул в городе Реште и попросил командира полка Первушина отправить сотню казаков уничтожить банду Кучук-хана, который грабил караваны и обозы, направляемые к корпусу генерала Павлова.
Кучук-хан, подкупленный германскими и турецкими агентами, нападал на тыловые части русских и грабил мирное население Энзели и его окрестностей. Местные персидские власти сами были не в силах поймать бандита и тот, пользуясь безнаказанностью и поддержкой турок, властвовал в приморской долине. Собрав около пятисот разбойников из курдов и персов, Кучук-хан не только грабил караваны, но и уже несколько раз нападал на пригородные районы Энзели и Решта, разбил отряд правительственных войск шаха, посланных на его поимку. Очень затрудняло поимку бандита то, что его основная база была в болотистом месте, покрытым густым тропическим лесом. Командир полка Первушин, выполняя просьбу русского консула и губернатора, отправил на поимку Кучук-хана первую сотню под командованием есаула Менькова. Взяв местных проводников, сотня выдвинулась в плавни реки Сефид-Руд выполнять приказ.
2.

Казаки первой сотни продвигались по широкой тропе в прибрежных зарослях орешника и дикого винограда. Проезжая через пригород Энзели, непривычно было видеть сибирякам в январе утопающую в зелени долину реки. Ещё больше казаки поражались тому, что в садах у персов в это время спели апельсины, лимоны и другие фрукты и ягоды.
– Глянь, братцы! Живут же басурмане, почитай весь год с провиантом! – восторгался молодой казак Андрей Гиганов, – Ить работать не надо, ходи по садику да хрукту ешь во всё пузо!
– Она хрукта-то вкусна, разговоров нету, а хлебца-то с мяском твоя пуза тожа затребует, – отвечал ему пожилой казак Пётр Мокин, – А хлеб, Андрейка, лентяев не любит! Ты видал, они на полях-то не разгибаясь с мотыгами робят. Они и скотинку держут, вона, видал, козлы да овцы гуртом ходют и чабан с имя. Так что работать везде надоть, хоть в Персии, хоть у нас в Сибири.
– Так-то оно так. Только у нас урожай раз в год, а у них круглый год собирай.
– Сразу видать, молодой да глупый ты, Гиганов! – вмешался в разговор Никифор Булатов.
– Это почему я глупый?
– А потому! Вот ты, Андрей, чтобы сейчас зимой дома делал? – продолжал Булатов.
– Ну как, на охоту бы пошёл, а нет, так на вечёрки к девкам! – весело отвечал Гиганов.
– То бишь отдыхал бы, да на охоту бегал, так?
– Ну да!
– Так вот, балда, ты бы отдыхал, а персы круглый год, как муравьи робють, без продыху. Понял?
– А ведь точно! Прав ты Никифор! – Гиганов улыбнулся. – Лучше я дома зимой на печи буду – чем здеся круглый год на жаре с мотыгой крючком ходить!
– А ведь тут, братцы, когда-то казаки селиться собирались, – вступил в разговор командир 1-го взвода хорунжий Усов.
– Во как, это когда же, Виктор Миколаич, а? – спросил Андрей Гиганов.
– При царе Алексее Михайловиче в 1668 году погулял здесь атаман Стенька Разин со своими повольниками, – отвечал хорунжий.
– И чего? – не унимался Андрей.
– Насколько я помню историю, отправил Разин к шаху Персидскому послов. Послы атамана попросили шаха: «Разреши селиться казакам у Решта для торговли, а казаки за это служить шаху будут». Шах послов Разина казнил и за это Стенька сжёг Решт и ешё города Фарабад и Астрабад. Потом разбили казаки флот шаха и ушли на Волгу.
В голову колонны подъехал есаул Меньков с проводником и прервал разговор приказом.
– Хорунжий Усов, со взводом в передовое охранение! Возьмите проводника и с Богом!
– Слушаюсь, господин есаул! – Усов привстал в стременах и крикнул, – Взвод, в шеренгу по трое рысью, арррш!
Казаки первого взвода быстрой рысью двинулись за хорунжим с проводником. Выехав за город, казаки оказались на перекрёстке дорог.
Проводник, не останавливаясь, повел взвод по левой, плохо укатанной дороге, уходящей в заросли речной поймы. Хорунжий Усов ехал рядом с проводником и оценил вооружение и внешность проводника. Проводник был одет в старую серую черкеску, на голове была козья мохнатая папаха. Через плечо, на узком ремне, висел маузер в деревянной кобуре-прикладе, а на узком наборном поясе висел дорогой кавказский кинжал. На ногах были мягкие сапоги горца. Проводнику было лет сорок, открытое бородатое лицо внушало доверие. Звали его Невид и его предки аварцы, двести лет назад приехали в Решт из Дагестана, так здесь и остались. В разговоре узнал, что проводник Невид десять лет жил в Астрахани и очень хорошо говорил по-русски. Ещё Невид рассказал, что, разбогатев в России, торгуя коврами, он вернулся на родину в Решт, построил большой дом в пригороде и начал торговать русскими товарами. Год назад разбойники Кучук-хана сожгли его дом и все товары сгорели. После этого Невид поклялся отомстить Кучук-хану и пошёл на службу к русскому консулу.
– А скажи, Невид, кто он, этот Кучук-хан и почему пошёл в разбойники? – Спросил проводника Усов.
– Раньше его звали Мирза Кучек, сын чиновника из Фумена. Лет десять назад Мирза Кучек выступил против правительства Мохамед Али-шаха и, после разгрома восстания, ушёл в леса и собрал банду из лентяев и проходимцев Гиляни, начал грабить купцов. Несколько раз солдаты шаха разгоняли его банду, но он уходил опять в леса Фумена, где набирал новых людей и снова грабил всех подряд. Сейчас он везде говорит, что воюет за веру и Аллаха и назвал себя Кучук-ханом. Очень плохой человек и лжец.
– Почему лжец? – поинтересовался хорунжий.
– Потому, что говорит, что воюет за Аллаха, а грабит и правоверных мусульман, и русских, и инглидов. Не жалеет ни кого, и какой веры человек ему наплевать.
Взвод углубился в заросли леса и казаки взяли карабины наизготовку. Дикий виноград и лианы выползали на дорогу и сбивали конский шаг. По бокам дороги были непролазные заросли лиственного леса, травы настолько высоки, что всадник спокойно мог спрятаться в зарослях. Многочисленные птичьи стайки с шумом взлетали из-под копыт сибирских коней. На дороге казаки замечали многочисленные следы косуль и кабанов. К полудню становилось жарко и душно.
– Взвод, снять шинели и приторочить к сёдлам, – приказал хорунжий.
Сибиряки с удовольствием сняли шинели и, перекурив, тронулись дальше, углубляясь в густой тропический лес.
– Через полверсты будет поляна с озером. В старом заброшенном караван-сарае разбойники постоянно собирают дань со всех проезжих. Там, скорее всего, будет пикет Кучук-хана. – Тихо проговорил проводник. – Пошлите со мной троих людей для разведки.
– Урядник Бородухин, ко мне! – Приказал хорунжий Усов. – Возьмёшь Осипова и Редозубова и давай с проводником. Там не шумите, стреляйте в крайнем случае, понятно?
– Так точно, господин хорунжий! Не впервой в разведку ходить! – браво ответил урядник.
– Ну с Богом, братцы!
Казаки с проводником спешились и исчезли в зарослях леса. Проводник-аварец кошкой крался через кусты и траву, казаки едва поспевали за ним.
– Слышишь, Невидка, – шёпотом заговорил с ним Дмитрий Бородухин. – Ты бы это, не спеши! Не поспеваем за тобой.
Невид обернулся к уряднику и молча кивнул. Через версту разведчики оказались на краю поляны с озерком и залегли.
На другой стороне поляны, на краю небольшого лесного озера, виднелись разрушенные строения караван-сарая. Старые глинобитные стены, местами поросшие вьюном и виноградом, и развалившаяся стена вокруг караван-сарая скрывали разбойничий лагерь. Только дым костра и гортанная речь персов, доносившаяся из руин, выдавала присутствие людей. Проводник подполз к уряднику и заговорил.
– Здесь они, шакалы. Не боятся ни кого, сыны гиены!
– Вижу, Невид, как думаешь, сколько их будет? – отвечал проводнику Бородухин.
– Думаю с десяток. Но нужно смотреть. – Невид снял кобуру с маузером и положил на землю. – Я подползу ближе и посчитаю их.
– Ну давай, мы прикроем, если что! – Урядник взял карабин наизготовку. – Осипов, Редозубов, давай на фланги от меня и смотри в оба! Если Невида заметят, стреляй прицельно, чтобы дать ему отойти!
Казаки молча расположились по обеим сторонам от урядника и взяли на прицел разрушенные строения. Проводник как змея ловко пополз в сторону караван-сарая и исчез в высокой траве. Примерно через полчаса Невид вернулся.
– Их там полтора десятка, – негромко начал рассказывать проводник. – По разговорам я понял, что ждут ещё много людей. Кучук-хан услышал, что пришли русские казаки и хочет ночью напасть на обозы. Хвалятся шакалы, что турки и германцы им оружие привезли. Говорят: «Урусов вырежем и турки денег дадут, каждому по сто золотых». – Вот что я услышал.
– Так, а ну, братцы, в обрат ко взводу! – Бородухин первым тронулся в сторону, где их ждали остальные казаки с хорунжим.
Добравшись до своих, разведчики доложили Усову о задумке разбойников. Хорунжий послал казака к сотне и приказал взводу занять позиции по краю дороги.
– Братцы, залечь в кустах и при приближении на пятьдесят шагов бандитов огонь по моей команде. Коноводы, уведите коней на полверсты в тыл по дороге и ждать. На позиции, сибирцы!
Казаки, не суетясь, занимали позиции по краю зарослей у дороги. В этом месте дорога делала поворот влево, место для засады было удачное. Два десятка казаков хорунжий поставил прямо напротив поворота с правой стороны дороги. Десяток казаков расположился по левой стороне, чтобы ни дать противнику уйти в заросли при отступлении. Сам хорунжий Усов ходил среди казаков и наставлял своих станичников.
– Сиди смирно, станичники, оно хоть и разбойники это, а по слухам их германцы обучали. Так что на лёгкий бой не рассчитывай, это вам не киргизы с сартами. Оружие у них германское. Винтовки и пистолеты системы Маузера, да и в сабельном бою персы вояки добрые. Так что не спи, братцы, и действуй по команде.
Казаки молча кивали, взяв дорогу на прицел карабинов. Проводник Невид остался со взводом и присоединив приклад к своему «маузеру» расположился на левой стороне дороги с отделением урядника Бородухина.
Примерно через пол часа на дороге послышался шум и показались всадники Кучук-хана. Разбойники ехали не скрываясь, привыкли, что местные их боятся и стараются не связываться или откупиться. Пёстро одетые, в ярких халатах и чалмах и шароварах, разбойники были похожи скорее на купцов, чем на воинов. Почти у каждого новые винтовки и пистолеты Маузера, разномастные старинные сабли, кое у кого кавказские шашки и кинжалы. В передних рядах ехал знаменосец с зелёным стягом, прикрепленные к знамени конские хвосты развивались на ветру. Рядом со знаменем ехала группа персов в чёрных чалмах и одеждах, среди них выделялся высокий перс в белой чалме.
– Видишь вон того, в белой чалме, – толкнул урядника аварец Невид. – Его не трогай, это и есть Кучук-хан. Я сам его убью, он мой кровник.
– Лады, твой – значит твой! – шёпотом ответил Бородухин.
– Видал, – шёпотом проговорил Осипов, – Ить не боятся, едут как на прогулке!
– Тише ты, Архип! – тоже шёпотом проговорил урядник и погрозил Осипову пудовым кулаком. – Ешё раз вякнешь, голову в плечи вобью.
Осипов невольно поежился и замолчал.
В это время всадники Кучук-хана подъехали к повороту, не подозревая о засаде.
– Взвод! – громко раздалась команда хорунжего. – Залпом! Пли!
Громовой залп из тридцати карабинов разорвал тягучий, жаркий воздух. Передние ряды разбойников повалились в рыжую пыль, раненные кони и люди истошно закричали, корчась на лесной дороге. Несколько всадников повернуло в кусты, пытаясь уйти с линии огня, но здесь их встретил залп казаков урядника Бородухина.
Растерявшись, люди Кучук-хана развернули коней и бросились наутёк, сметая задние ряды своих товарищей. Сам Кучук-хан, подняв коня на дыбы, стрелял из «маузера» в воздух и криком пытался остановить своих вояк. Телохранители главаря банды помогали ему и плетьми пытались собрать в ряды рассыпавшихся в разные стороны разбойников.
Третий залп сибиряков уложил несколько персов и все разбойники с предводителем, бросились назад по дороге.
Проводник, аварец Невид выскочил из укрытия и с криком «Шайтан» бросился на Кучук-хана с кинжалом. Подскочив к коню, аварец ловко вскочил на круп коня и ударил кинжалом в спину Кучук-хану. Предводитель разбойников крикнул от боли, но удержался в седле, кинжал Невида попал во что-то твёрдое и сломался напополам.
– А-а-а-р-р-р! – Неистово зарычал Невид и попытался задушить Кучук-хана руками.
Но тут на счастье перса подскочили двое телохранителей и ударами прикладов сбили Невида со спины Кучук-хана. Аварец упал на дорогу и попытался вскочить на ноги, но выстрел из «маузера» Кучук-хана уложил его в пыль. И тут бы ему и смерть, но выскочившие из кустов казаки выстрелами отогнали от Невида Кучук-хана с телохранителями, поднявшими сабли над раненным аварцем. Разбойники, увидев подбегающих сибирцев, ударами плетей погнали своих коней вслед своим убегавшим товарищам. Казаки подбежали к раненному проводнику. Осипов с Петровым, подхватив Невида, понесли его с дороги, остальные казаки взвода вели огонь по убегающим разбойникам.
В это время к месту засады рысью подходила сотня с есаулом Меньковым. Есаул, выхватив шашку из ножен, привстав в стременах, громко крикнул.
– Сотня! Шашки вон! За мной рысью, а-р-р-рш!
И казаки сотни, сверкнув вынутыми клинками, помчались за своим есаулом вслед за разбойниками.
Догнав последних убегающих разбойников, казаки врубились в их ряды и пошла лихая казачья рубка. Десятка четыре разбойников, видя, что им не уйти, спешилась и начала вести огонь по казачьей лаве. Меньков видя это, приказал сотне отойти назад и, спешив сотню, разделил её на две группы. Первая группа в составе двух взводов вела огонь во фронт засевшим бандитам, вторая пошла в обход по зарослям леса по левому флангу. Через десять минут перестрелки в зарослях тропического леса казаки сотни Менькова смели оставшихся разбойников, но дальше преследовать есаул запретил, боясь ещё одной засады в дебрях непроходимых зарослей.
Начало смеркаться и Меньков не решился преследовать разбойников в темноте. Собрав сотню, командир приказал расположиться казакам на развалинах караван-сарая и выставить дозоры. Казаки собрали трофеи, убитых разбойников и подсчитали свои потери. Двое убитых и десять человек ранеными, потеряли сибиряки в этом бою.
3.

Сырое туманное утро Гиляни наступило быстро и солнце белым конём устремилось в прорыв между тучами и туманом. Переждав ночь в развалинах, сотня готовилась к преследованию отряда Кучук-хана.
Выслав взвод Усова в охранение, есаул Меньков готовил сотню к выступлению. Казаки сотни, ворча, поили коней из озерка, бывшего рядом с караван-сараем.
– От ить, водица здеся, мать её! – ворчал пожилой казак Достовалов, – Болота и есть! Эх, дома в Яровском водица чистая как Божья слеза! Пьешь и как на небушке побывал!
– Да, у нас вода, что твоя лекарства! – Вторил ему одностаничник Спиглазов Никита. – Помню, фершал с Бийска приезжал, так он кажное утро выбегал в исподнем и в речку бултых! Я его как-то встренил на берегу и поспрашал, какого лешего он в холоднючую воду сигает. Так он мне: «Темнота ты таёжная, у вас же не вода, а лекарство. Ты бы лучше, Никита, со мной обливался, все хвори отойдут!». Вона как!
– Ну и? – спросил Спиглазова Достовалов.
– Чё, ну и? – переспросил Никита.
– Сиганул ты с ём в речку-то?
– Да я чё, с коня упал головой о каменюку! Не-е, вода-то холоднючая!
Рядом стоявшие казаки засмеялись, но урядник Измайлов строго прошипел.
– А ну не ржать, коняки необъезженные! Не дома, едрит вашу маманю, на походе, тише мне!
Казаки, приглушенно покряхтывая, отводили коней от озерка для построения.
– Сотня! На конь! – раздался в утреннем тумане звонкий голос есаула Менькова, – В колонну по три! Повзводно! Рысью! А-р-р-рш!
Колонна на рысях выходила на дорогу и черные папахи казаков замелькали черной змеёй по лесной узкой дороге.
Есаул Меньков с трубачом сотни Петровым ехали впереди сотни, чуть обогнав основную колонну. Правая рука есаула висела плетью вдоль тела и нудно ныла.
– Проклятая немчура! – с гримасой от боли пробурчал есаул.
– Что? Ваше благородие? – переспросил трубач.
– Ничего, ничего, Степан, – ответил Меньков. – Рука опять ноет. От сырости, наверное.
– Знамо дело, от сырости, – отвечал Петров, – Вы бы, господин есаул, побереглись. Это ж не шутка, сразу после госпиталя, да с такой раненией в болота Гиляни кинули! Эх!
Есаул промолчал, кривясь от навязчивой боли. Ранение в руку он получил ещё на германском фронте. Пробиваясь из котла окружения, его сотня шла в разведке и напоролась на баварских стрелков в лесах Литвы. В атаке на баварцев Меньков и получил рану в правую ключицу разрывной пулей. Пуля прошла, раздробив ключицу, и вырвала лопатку есаулу. И всё бы ничего, но рука срослась как-то не правильно и выше плеча не поднималась, да ещё и добавились страшные боли в сырую погоду. Из госпиталя в Петрограде есаула хотели списать в чистую из полка, но он добился возвращения в 9-й полк и через 8 месяцев его вернули в свою, родную первую сотню.
Взвод хорунжего Усова шёл версты две впереди сотни. Казаки после вчерашней стычки с бандитами были напряжены и внимательны, потеря товарищей в бою и жаркое персидское солнце не располагало к разговорам. Сибирские низкорослые кони шли шагом, изнывая от жары. Через полчаса марша взвод вышел на большую поляну, которая раскинулась вдоль лесной реки версты на полторы. Дорога пересекала поляну и уходила на север, пропадая в дебрях прибрежного леса.
– Осипов, Бородухин, – позвал хорунжий казаков. – Давайте-ка, ребятки, вперед до конца поляны. Если что, в бой не вступать, если противника увидите, пулей ко мне. Мы со взводом расположимся здесь и будем держать поляну на прицеле.
Казаки, кивнув, молча стали продвигаться по дороге. Внимательно смотря по сторонам, Бородухин и Осипов пересекли поляну и остановились. Осипов спешился и осмотрел придорожные кусты, через минуту вышел и Бородухин махнул папахой хорунжему.
– Ну, ребятки, вроде тихо! – хорунжий вытер пот с лица и приказал, – Взвод рысью, марш! Давай ребятки на тот край поляны и по быстрому!
Казаки, быстро переехав поляну, остановились и хорунжий приказал спешится и занять позиции по краю поляны. Усов послал десяток казаков, углубится дальше по дороге в лес и охранять дорогу до прибытия сотни.
– Редозубов! Давай верхами к сотне! Доложишь, что на поляне спокойно и обратно. Остальные, внимательно смотри! Если увидит, кто неприятеля, стрелять без приказа!
Казаки взвода молча рассыпались вдоль края поляны, взяв карабины на прицел, зорко осматривали местность.
Река в этом месте выходила с северо-запада и, сделав петлю по поляне, резко уходила на запад, теряясь в зарослях тропического леса. Пойменные заросли лиственного леса скрывали восточную часть поляны. Высокий кустарник, островком выходил с западной стороны леса и углублялся в поляну метров на двести.
К Усову подошел казак Корболин и, показывая в сторону кустарника, сказал.
– Ваше благородь, дозволь глянуть, что-то мне не нравится кусточки эти. Видишь, и птица молчит, а ить лес, должна горланить! Как бы не было там басурмана?
– Давай, Корболин. – ответил Усов, вытирая едкий пот папахой. – Возьми с собой Пичугина и осмотрите кусты эти.
– Пичугин Архип! Давай со мной! – позвал Корболин и казаки пешими, пригибаясь, двинулись в сторону кустарника.
Заросли травы были по пояс казакам и они с трудом добрались до кустов. Хорунжий увидел, как казаки остановились и через пару минут исчезли в зарослях. Тягучая тишина повисла над поляной и только нудные москиты и другие насекомые своим пищанием нарушали безмолвие поляны. Усов внимательно наблюдал за кустами и рука хорунжего непроизвольно сжимала рукоять шашки.
В это время с южной стороны дороги появились первые шеренги сотни с есаулом Меньковым во главе. От сотни отделился казак и галопом помчал к взводу Усова. В одиночном всаднике хорунжий узнал посланного им Редозубова.
Преодолев полпути до края поляны, Редозубов вдруг поднял коня на дыбы и правой рукой начал быстро снимать карабин с плеча. Со стороны островка кустарников вдруг раздался выстрел и на поляну выскочили Корболин с Пичугиным. Усов увидел, как Пичугин упал, подкошенный пулей, а Корболин с разворота навскидку выстрелил из карабина в сторону кустов. В ответ на одинокий выстрел из кустов раздался громовой залп и Корболин упал, подкошенный несколькими пулями. На поляну в конном строю выскочило не меньше сотни людей Кучук-хана. Редозубов выстрелил в сторону врага и направил коня в сторону упавшего товарища. Подскакав к Корболину, Редозубов быстро подхватил его и, перекинув через седло, помчал в сторону казаков Усова. Вслед ему раздалось несколько выстрелов, но ни одна пуля не задела казака.
– Сотня! В лаву! – услышал Усов голос Менькова, – В атаку, марш!
Выходящая на поляну сотня быстро перестраивалась и, развернувшись, казачья лава помчалась на разбойников Кучук-хана.
– Взвод, огонь! – крикнул Усов, но казаки уже без приказа открыли прицельную стрельбу по противнику.
Со стороны реки на поляну тоже стали выскакивать всадники Кучук-хана не меньше трёх сотен и в плотном строю они врезались в левый фланг наступающей сотни Менькова. Есаул Меньков успел развернуть коня и, стреляя из револьвера, поскакал на скакавших от реки всадников врага. С есаулом успело развернуться в сторону засады десятка два казаков сотни и их шашки уже начали рубить напирающих бандитов.
В грохоте выстрелов команды были не слышны, и сотня рубилась отчаянно на два фронта. Отбивая фланговую атаку, есаул Меньков расстрелял все патроны из револьвера, выхватил шашку и, превозмогая боль, поднял её до плеча.
– Ребята, – громко крикнул есаул, – Второй и третий взвод, атака левого фланга! Четвёртый по фронту! За мной в атаку! – с шашкой бросился на первые ряды нападавших врагов.
Казаки быстро развернулись, два взвода ушло влево и смяло основной удар персов. Четвёртый взвод шел аллюром по фронту, сметая шашками выскочивших из кустарника разбойников. Началась рубка, и замелькали казачьи шашки и сабли разбойников на поляне, смелость сибирцев против коварства азиатов! Бой! Вой персов! Свист и мат казаков! Рубка, кровавая пища клинков!
Взвод Усова, сделав три залпа, по приказу хорунжего «На конь!» вскочили на коней и врубились по центру, поддержав атаку четвертого взвода сотни. Из леса в пешем строю выскакивали казаки, посланные Усовым для охраны дороги и открыли огонь из карабинов. Метким огнём казаки сбили атаку по фронту и конные казаки начали теснить разбойников к лесу.
На левом фланге Меньков с двумя взводами врубался в основные силы противника и здесь дрогнули всадники Кучу-хана. Меньков, работая раненной рукой, не мог поднять шашку выше плеча и так отбивал наседавших разбойников. Трубач Петров сражался рядом с есаулом и помогал отбивать боковые выпады врагов. Вдруг на Петрова выскочило четверо нукеров Кучук-хана и оттеснили его от Менькова. Ещё четверо нукеров вместе с самим Кучук-ханом бросились на есаула. Меньков отбил два удара саблями и боковым ударом снёс голову одному телохранителю Кучук-хана.
– А-а-а, шайтан! – прорычал предводитель разбойников и выстрелил в Менькова из маузера.
Есаул покачнулся в седле и выронил шашку, подскакавший сзади нукер, нанёс страшный удар саблей и есаул с разрубленной головой упал с коня.
– Братцы! Есаула срубили! – крикнул трубач Петров и в ярости кинулся на нукера срубившего его командира.
Не ожидая удара, убийца есаула не успел развернуться и рухнул с коня разваленный ударом шашки трубача почти надвое. Казаки сотни, увидев срубленного Менькова, с яростью бросились на врага и изрубили в секунды, не меньше десятка нукеров Кучук-хана. Увидев это, предводитель разбойников что-то крикнул и разбойники начали спешно отступать к зарослям леса.
Вырубив почти полностью врага на фронте боя, казаки четвертого и первого взвода кинулись на помощь на левый фланг и рубили с ожесточением отступающих врагов. Не выдержав напора, разбойники пустились наутёк, бросая раненых и отставших. Казаки сотни рубили остатки банды на поляне и несколько десятков открыли ружейный огонь по отступающим. Пленных в этом бою не было!
После гибели есаула Менькова командование над сотней принял сотник Распопов и сотня уже под его командованием ещё сутки преследовала остатки банды Кучук-хана. Сутки казаки первой сотни гоняла по болотам и зарослям Гиляни разбойников и потеряла 10 казаков убитыми и 34 ранеными. Видя бессмысленность дальнейшего преследования, командир полка Первушин отозвал сотню к полку и после двухдневного отдыха весь 9-й Сибирский казачий полк выдвинулся к корпусу генерала Павлова, который с боями преследовал турецкие части, отступающие к Багдаду.
Глава четвёртая

1.

Уже два месяца 9-й Сибирский казачий полк находится на персидском фронте. Отдаляясь от берегов Каспия и поднимаясь в горы западной Персии, казаки почувствовали смену погоды и морозы, почти как родные, сибирские, всё чаше стали одолевать станичников. Горными перевалами и узкими тропами преследовали сибирцы турецкие части, постепенно выдавливая их из Персии в Турцию. Действуя в авангарде, казаки полка не раз доказывали своё право называться потомками славного Ермака и его дружины. Два месяца боёв в горах и долинах Персии, два месяца потерь и побед. И вот полк с боями подошел к перевалу перед городом Керинд. Две недели два полка кубанских казаков пытались взять город, но турки с остервенением обороняли перевал и подходы к городу. Настал час сибирским казакам показать свою удаль.
К 9-му полку прикрепили артиллерийскую батарею терских казаков и пулеметную команду с пулемётами системы «Кольт». Усиленные тяжёлым вооружением, сибирцы подступили к перевалу, через который открывалась дорога на город Керинд. Сибиряки сменяли на позиции два полка кубанцев, обрадованные сменой кубанцы оставили припасов и указали опасные места в обороне турок.
– Турок, братцы, вояка лютый и злой, – говорили кубанские казаки. – Турок, он может стоять до последнего и голыми руками биться. Но как только хоть один побежит, тут братцы всё, считай, нет турка, бегут все! По ночам стерегитесь, любят янычары по ночам вылазки делать. Неделю назад вырезали наш пикет без шума. Утром пришла смена и нашла убитых, турки всем головы отрезали и унесли в свои окопы. Насадили на штыки головушки наших станичников и высунули из окопа, нас пугали, гады! Мы через день к ним наведались и взвод турок вырезали, да головы своих хлопцев забрали. Так-то, станичники, берегитесь по ночам.
Кубанцы ушли, казаки 6-й сотни занимали позиции, переговаривались в окопах.
– Вона турка чё творит! Головы режет, гад! – набивая трубку турецким трофейным табаком говорил казак Серебряков.
– Да! – затягиваясь, прохрипел Степан Снигирёв.
– Стёпа, едрит твою! Ты же не куришь? – удивился Никита Серебряков.
– Закурил – ответил Степан, молча затягиваясь крепким турецким табаком.
– Да, поменяла война народ, – продолжал Никита. – Вона в Россее царя спихнули, это как? Совсем народец одичал, скоро друг дружку резать зачнут. И что им там не жилось в Россее, у нас в Сибири потруднее будет, а ни чё, живём и слава Богу. Зажралися они там, точно говорю.
– Слыхал на марше, грузинцы-драгуны говорили, что по домам треба, а не с туркой воевать! – подхватил разговор казак Шухавцов. А как ни воевать-то? Или хотят, чтобы турка с немцем и до нас дошёл? Помните, братцы, в Туркестане, сарты бунтовали и киргизы? Вот говорят, что турка и немчура их подбила бунтовать-то! Они же поганки в Семиречье со станиц баб наших к себе угоняли. Помню, нагнали отряд киргиз, так они всех русских, что гнали, порубили, в степь ушли, сволочи!
– Во–во! Какая та временна правительства теперь в Питере! – продолжал Серебряков. – Керенский какой-то правит, интересно, не из жидов ли он?
– А что тебе жиды-то? – переспросил Шухавцов.
– Так они вечно всех мутят на свару! Помнишь, Федя, в Риге приходил один в казармы к нам? Так он все гитировал, мол войну бросайте станичники, мол скоро скинем царя и свою власть наладим! Видать наладили поганки. Да и фамилия у правителя, Киренский, жидовская похоже. И-э-эх, скорее бы турку добить, да домой в Андреевский.
Так за разговорами сибирцы обживались на новых позициях.
2.

На следующий день пришел приказ командира полка о наступлении и атаке в конном строю. Командиры сотен осматривали перед боем свои подразделения. И вот в утреннем тумане раздался звук трубы «Атака» и полк начал разворачиваться для атаки. Первой пошла четвёртая сотня есаула Дорохова, за ней 6-я есаула Баженова, остальные сотни ждали приказа.
Атакующие сотни пошли рысью, затем намётом и вдруг перешли снова на рысь, а передние ряды 4-й сотни вообще остановились. Оказалось, что ниже к позициям турок почва была глинистая и влажная и от этого кони казаков начали завязать в мокрой глине. Турки открыли огонь из пушек, но их снаряды глубоко входили в глину и разрывались, раскидывая грязь и не принося урона завязшим в грязи казакам. Видя неудачную атаку, командир полка отвёл сотни на прежние позиции.
Казаки возвращались в окопы, ругая грязь и турок. После отхода сибиряков Терская батарея открыла огонь по позициям турок, но и русские снаряды не принесли большого урона туркам.
К обеду поступил приказ начальника дивизии возобновить атаку. Командир 9-го полка Первушин посоветовался с офицерами сотен, бывших в сорвавшейся атаке, и разрешил вести наступление в пешем строю. Сотни полка растянулись цепью и пошли в атаку. Позиции турок представляли собой горный увал, нависший над правой стороной дороги к городу Керинду. Как только казаки подошли на расстояние выстрела, турки открыли частый ружейный огонь. Казаки залегли и открыли ответный огонь. Есаул Дорохов, командир 4-й сотни получил ранение в шею, но не покидал цепи своей сотни.
– Ваше высокоблагородие, Вам бы в лазарет, – говорил денщик есаула Карыпов, перевязывая шею Дорохову. – Крови много потеряли, не равён час, упадёте без памяти!
– А ты получше перевяжи, Кузьма, – отвечал есаул. – Сотню в атаке не брошу!
– Есаул, Вы как? – спросил подошедший к раненому командир 6-й сотни Баженов.
– Нормально, даже прекрасно! Если Вы, Баженов, пришли уговаривать меня уйти в тыл, не получится! До конца атаки остаюсь с сотней!
– Вы не барышня, есаул, – отвечал Баженов. – Покажите, где на вашем направлении турки держатся?
– Смотрите левее скалы и вдоль увала. Если я не ошибаюсь, там их до батальона. Это нам ещё везет, что турок стреляет плохо, а так бы мы с вами положили бы сотни как пить дать!
Осмотрев в бинокль позиции противника, Баженов хотел было идти к своей сотне, залегшей правее сотни Дорохова, но тут появился посыльный от командира полка с приказом отложить атаку до ночи. Так же в приказе указывалось, что 4-я и 6-я сотни сводятся в дивизион и к дивизиону прикрепляется Терская полубатарея. Командиром дивизиона назначен есаул Баженов.
– Ну вот и славно, – прочитав приказ, сказал Баженов. – Есаул Дорохов, приказываю Вам, немедленно отправится в лазарет полка. Командовать 4-й сотней до возвращения есаула назначаю сотника Осипова!
– Слушаюсь, – стиснув зубы от боли в ране, ответил Дорохов. – Ну, Карыпов, пошли в тыл.
– Вы там не засиживайтесь в тылу, есаул. – Вслед уходящим крикнул Баженов. – По возвращению сотня ваша! Сотник Осипов, ко мне!
Через минуту подошёл Осипов.
– Сотник, отберите у себя лучших стрелков в сотне, человек двадцать. Выбирайте из казаков бийской линии, они зверобои славные. К вечеру подойдут охотники из 6-й сотни, и попробуем взять вон ту скалу, – Баженов указал на скалу, возвышающуюся правее над занятыми турками увалами. – С этой высоты попробуем прицельно выбить турок с их позиций. Всё поняли? Я к 6-й сотне, вечером буду здесь! Всё сотник, выполнять!
К вечеру набралось 50 стрелков из алтайских станиц, готовых идти на вылазку.
3.

В горах зимой темнеет быстро и, к девяти часам вечера, команда охотников была готова выдвинуться для занятия скалы. Командовать охотниками есаул назначил хорунжего 6-й сотни Плавского. Подошедшую терскую батарею Баженов расположил левее позиций 4-й сотни, приказав командиру терцев, хорунжему Бокову, огонь отрывать, как только встанет солнце.
– Ну, братцы, с богом, – Баженов обратился к Плавскому, – Виктор, веди охотничков. Как займёте скалу, пошли посыльного. Да смотри, не начинай обстрел раньше того, как я поведу сотни в атаку. А мы начнём с рассвета, после обстрела турецких позиций терской батареей.
– Всё ясно, господин есаул! – И, повернувшись к стрелкам-охотникам, хорунжий приказал. – Команда! За мной, марш! – И хорунжий первый пропал в темноте персидской ночи.
Тропа, по которой двинулись охотники Плавского, резко уходила вверх и, поворачивая за скалу, змейкой поднималась к ее вершине. Ещё вчера разведчики полка заметили на вершине скалы движение турецкого дозора. Пройдя по тропе вверх с версту, хорунжий Плавский послал вперёд команду из пяти разведчиков для снятия дозора противника, старшим разведчиков был назначен урядник 6-й сотни Портнягин. Сняв с себя шашки и оставив карабины в основном отряде, казаки Портнягина, взяв с собой только револьверы и кинжалы, быстро выдвинулись вперед основной группы охотников Плавского.
Разведчики тихо забрались на скалу, четверо турок, не ожидая русских, спокойно сидели у костра, расположенного в углублении на вершине. Только одинокий часовой дремал на краю площадки, изредка посматривая в сторону расположения русских позиций.
– Снигирёв, – шёпотом позвал Портнягин. – Бери с собой Авдеева и снимите дозорного. Смотри, ребята, не шуметь!
Степан Снигирёв молча кивнул и вместе с Авдеевым пропали в ночи. Урядник с остальными двумя казаками стали медленно продвигаться в сторону турецкого часового. Вдруг из темноты, с правой стороны от турка взвилась огромная фигура Снигирёва и часовой пропал во тьме. Подождав немного, Портнягин с казаками, быстро забрались на площадку, где расположились ничего не подозревающие турки. В молниеносном броске сибирцы бросились с кинжалами на врага и перекололи противника в считанные секунды. Дело сделано, площадка после броска казаков была в руках алтайских казаков-зверобоев.
Портнягин послал Авдеева к хорунжему и через полчаса, вся полусотня стрелков расположилась на площадке скалы.
Вершина скалы показалась Плавскому идеальной позицией для обстрела турок. Площадка вытянулась неправильным блюдцем и, как раз нависала над турецкими позициями небольшим выступом. Начало светать и хорунжий на глаз определил, что турецкая батарея была как раз под скалою метров в двухстах.
– Ребята, – негромко обратился Плавский к казакам. – Как только наши начнут стрелять из пушек, весь огонь обратить по орудийным расчетам турок. Собьем турецких батарейцев и наши смогут идти в атаку. Стрелять метко! Не торопись, как на полковом стрельбище. Выбирайте мишени наверняка, и бить без промаха! С Богом, сибирцы!
В это время орудия терских казаков разорвали залпом утренний рассвет. На позиции турецкой батареи начали выбегать артиллеристы и готовить орудия для ответного удара.
– Ребята не давай туркам открыть огонь из пушек! – звонко прокричал Плавский. – По орудийным расчетам противника! Бегло огонь!
И залп пятидесяти карабинов охотников-казаков раздался над головами турок. Пятеро артиллеристов противника упало, не добежав до орудий, остальные отпрянули от орудий, прячась от выстрелов сибирских казаков. Плавский увидел, как на позицию турецкой батареи выбежал офицер с револьвером в руке и, крича, погнал прислугу к орудиям.
– А ну-ка ребятки, кто видит офицера? – Плавский показал рукой в сторону турок. – По офицеру огонь!
Раздался залп и хорунжий увидел, как офицер присел, но тут же, держась за раненную руку, встал и продолжил командовать вражескими пушкарями. Ещё залп казаков поднял фонтанчики пыли вокруг турка, офицер лишь пригнулся и, не обращая внимания на выстрелы, руководил орудийными расчётами.
– От ить как! – бурчал, загоняя патрон в патронник, казак Сотников. – Заговорённыя турка, ей Богу! – и прицелившись, выстрелил во вражеского офицера. – Опять промазал, едрит твою бабушку! – и с остервенением снова дослал патрон и выстрелил.
Внизу турки обнаружили, откуда русские обстреливают их орудийные расчёты и открыли ответный огонь. Пули засвистели над казаками и заставили прятаться за камнями алтайских стрелков. Огонь русских ослаб.
В это время, внизу сотни дивизиона есаула Баженова в пешем строю пошли в атаку. Растянувшись на всю ширину ущелья, по которому шла дорога в город сибирцы медленно, прячась за камнями, продвигались на турецкие позиции. Турки усилили огонь и их батарея начала обстрел русских, несмотря на старания алтайских стрелков. Есаул Баженов, шедший впереди сотен, при первых разрывах вражеских снарядов был вынужден спрятаться за большой валун у дороги, оценив обстановку есаул прокричал.
– Сотни! Залечь! Вести огонь из укрытий! Вахмистр Астахов, ко мне!
Старый вояка Астахов через мгновение был рядом со своим командиром.
– Астахов! Пошли казака к терцам-батарейцам. Пусть попробуют накрыть орудия турок.
– Слушаюсь, Ваше Высоко Бродь! – вахмистр бегом бросился к залёгшей сотне. – Тарский, ко мне! – через минуту Баженов увидел, как Тарский бегом, прячась за камнями и ныряя в канавы, побежал в направлении терской батареи.
А уже минут через десять разрывы снарядов начали ложиться за цепью турецкой пехоты рядом с орудиями противника. Батарея турок умолкла и есаул поднял цепи казаков в атаку.
На скале стрелки Плавского усилили огонь по туркам. Турки, понявшие, откуда по ним стреляют, в сторону скалы по тропе двинули на зверобоев Плавского до двух рот пехоты.
– Ваше благородие! Смотри, турок на нас пошёл! – урядник Шухавцов указывал на тропу, петляющую со стороны противника.
– Шухавцов, бери два десятка, займи позиции ниже от нас в сторону турок, и ни в коем случае не пропусти турка сюда! Понял? – хорунжий взволнованно взял Щухавцова за руку.
– Так точно! Как не понять! Не сумлевайся, Виктор Северьяныч, не пустим.
– С Богом, урядник! – пожав крепко, по-мужски, руку уряднику, проговорил Плавский.
Урядник развернулся и, окликнув с десяток земляков с бийской линии, двинулся с казаками вниз по тропе, навстречу турецким пехотинцам, быстро поднимающимся на скалу.
Спустившись метров на двести вниз, Шухавцов приказал казакам занять позиции и громко сказал.
– Братушки! Можа настал наш последний бой! Смотри, казаки, ежели турка пропустим и нам конец, и на скале турок наших вырежет… – Шухавцов снял папаху и вытер пот, стекающий из-под буйного светлого чуба. – Да нет же! Не возьмёшь, турка, сибирцев! Патроны береги, стреляй, как дома по соболю, в голову и наверняка! Ну, помолясь, браты, огонь!
Залп казачьих карабинов как пчелиный рой врезался в наступающих по тропе турок. Поднимающиеся первыми, вражеские пехотинцы споткнулись и начали валиться на тропу загораживая проход наверх к скале.
– А, чё, встали? – весело крикнул Тарский в сторону турок. – Получай басурмане казачий гостинец! – сдержанный смех волной прокатился по позициям сибиряков.
Турки залегли и открыли ответный огонь, завизжали пули над головами казаков.
– От ить, мать вашу, огрызаются гололобые! Не ндравится подарочек? А ну ещё, получи да с подвыподвертом! – раздались крики казаков и залп десяти карабинов вновь заставил турок залечь.
На мгновение турки прекратили огонь, но гортанные крики офицеров подняли их и они вновь начали подъем, стреляя на ходу. Казаки стали отвечать редкими выстрелами, но каждая пуля находила свою мишень и уже десятка два турецких пехотинцев нашли покой в горах Персии. Тропа заполнилась убитыми, турки остановились, но стрелять не прекратили. Залегши за телами убитых товарищей, турецкие стрелки начали пристреливаться и трое казаков получили ранения.
– Братцы, как, сдержим турка? – крикнул урядник Шухавцов. – Тяжёлые есть?
– Да нет, урядник! По лёгкому ранило! Держимся! – ответили казаки.
– Держись, ребята, нужно держаться!
Перестрелка продолжалась ещё с полчаса, но сибиряки турок дальше не пропускали. Ведя меткую стрельбу, казаки, как на охоте, выслеживали турецких солдат, как только появлялась часть тела врага, казачья пуля тут же находила свою добычу.
Яркое солнце поднималось над горами, как будто гром орудий и хлопки выстрелов разбудили его и заставили подняться над дорогой ведущей в славный город Керинд.
Цепи казаков дивизиона есаула Баженова медленно, но упорно продвигались вперёд к подступам персидского города. Пулемётная команда полка открыла шквальный огонь по туркам и прижала их к земле. Наконец турки не выдержали атаки сибиряков и стали отступать, оставляя дорогу к Киринду открытой.
Бой за скалу, на которой расположилась полусотня Плавского, пошёл на спад и Шухавцов заметил как роты, которые его атаковали, начали отступать обратно на свои позиции у города.
– Ну всё, братцы! Выстояли! – Шухавцов устало поднялся и сел на валун. – Снигирёв! Собери раненых и давай к хорунжему. Передай, турка отходит. Остальные пока здесь останемся, на всякий случай!
Раненых было четверо из десяти, один Сотников тяжело. Турецкая пуля пробила ему грудь навылет, и он сам не мог идти. Соорудив из карабинов носилки, Снигирёв с ранеными отправился вверх по тропе. Добравшись до хорунжего, Снигирёв доложил об отходе турок и Плавский, обняв его, сказал.
– Спасибо казаки! Молодцы, не пропустили! По прибытию в полк всех представлю к Георгию! Да и мы тут не просто сидели! Смотри братец, турки батарею сняли и в город погнали! Победа братцы!
Снигирёв посмотрел вниз и увидел пыль, поднятую отходящей турецкой батареей.
– Рады стараться ваше благородие! – вытянувшись во фронт, бойко пробасил огромный Снигирёв.
– Ты сам-то братец не ранен? – Спросил хорунжий Снигирёва. – Нет? Ну, тогда давай вниз, к есаулу! Доложи, что задачу выполнили, заставили противника отвести орудия в город! Давай, братец, не мешкая!
В это время внизу сотни есаула Баженова уже в полный рост преследовали отходящие батальоны турок. Дорога к городу Керинд, через которую шёл единственный путь в долину Бованидж, была открыта для прохода бригады генерала Баратова.
Уже по вхождению в город в дивизион прибыл командир полка Первушин с взводом конвоя и, спрыгнув с коня, обнял есаула Баженова и радостно сказал.
– Браво есаул! До вас три полка кубанцев с батареей не могли взять город и два дня штурмовали Керинд безрезультатно! Браво! Есаул, я горд, что всего две сотни сибирцев моего полка, за день освободили город от турецких войск!
– Рады стараться, Ваше Высоко Благородие! Но не забывайте про терскую батарею и пулемётную команду полка!
– Конечно, есаул! Я прекрасно помню и об этих героях! Прикажите казакам дивизиона продолжать атаку и занять город до подхода основных сил дивизии!
– Слушаюсь! – и, обращаясь к офицерам и казакам дивизиона, есаул приказал, – Занять город и осмотреть на наличие противника! Вперёд, сибирцы! Славные потомки Ермака! С Богом!
Город заняли без выстрелов, турки ушли, больше не принимая боя. Сибирцы вступали в город под радостные крики персов. Персы несли казакам чай, чебуреки, приглашали в дома откушать плова и были рады освобождению от турок. В подвалах крепости казаки нашли шестерых пленных французских солдат с врачом. Освободив французов, офицеры полка узнали, что турки захватили их на Галлиполийском фронте и пригнали в Керинд, где заставили работать по укреплению крепости города.
К вечеру в город прибыл командир дивизии генерал Раддац. Построив дивизион Баженова лично поблагодарил сибирских казаков за взятие города, пообещав представить отличившихся и раненных к Георгиевским крестам и медалям.
4.

После славного взятия города Керинда 9-й Сибирский казачий полк ещё пять месяцев учувствовал во всех боях с турками, в которых был корпус генерала Павлова. За эти пять долгих месяцев полк почти всегда находился в авангарде и лишь два раза был отведён на отдых в тыл корпуса. Казаки полка прошли через все горы восточной Персии в постоянных стычках с турецкими войсками и их курдскими союзниками. Сибиряки дошли до древних городов Месопотамии и спустились в долину реки Диала. За это время полк принял присягу Временному правительству России и, не смотря ни на что, продолжал драться с турками, выполняя обязательства перед союзниками-британцами. Пять долгих, изнурительных месяцев сибиряки достойно несли славу предков и мужественно исполняли свой воинский долг в далёкой от родных станиц Персии.
В августе 1917 года полк покинул Персию и был отправлен в город Баку по морю. В Баку, погрузившись в эшелоны, полк был отправлен домой, в родную Сибирь, в родные станицы. А в России уже бушевала революция и казаки с удивлением смотрели на распоясанные пехотные полки, бродившие по станциям и полустанкам толпами. Не раз по пути эшелон с сибирскими казаками останавливали и пытались разоружить, но казакам удавалось прорваться.
В Самарканде всё же их задержали надолго. Разнузданные и опьянённые свободой и анархией солдаты-резервисты окружили вагоны сибирских казаков и потребовали выдать офицеров полка для расстрела. Две недели полковой эшелон простоял на станции Самарканда, ощетинившись карабинами и пулеметами. Две недели люди в кожаных куртках и обвешанные пулемётными лентами уговаривали казаков сдать офицеров. Две недели орудия красной гвардии держали на прицеле сибирцев, но не забыли казаки полка, как их офицеры сражались вместе с ними. Не забыли казаки, как их офицеры заботились о своих казаках и порой делились последним с рядовыми станичниками. Не забыли, что все они славные потомки Ермаковой дружины и простые казаки и офицеры. Не отдали своих старших товарищей сибирцы, не запятнали имена свои предательством. Уговорили командиров красной гвардии и вместо офицеров отдали им пулемёты и часть карабинов. И поехали сибирцы домой в Сибирь, не сдав ни одного офицера!
А дома уже бушевала кровавая каша революции и начала делить казаков на красных и белых. И разошлись пути казаков Славного 9-го Сибирского казачьего полка. Позже сходились бывшие односумы, но уже в страшной рубке, забыв, что все они сыны Сибирского Казачьего Войска. Позже Великая Война была названа «Империалистической» и почти забыта…
Но вспомним мы сегодня тех сибирских казаков героев, которые отдали жизнь за Отечество на полях Великой Войны 1914 – 1918 годов. Вот малый список погибших на полях той войны казаков бийской линии Третьего отдела Сибирского казачьего войска, которых мне удалось найти. Смотрите, потомки славных станичников, и, может, найдёте своих прадедов и родственников, и вновь вспомните, что мы потомки славных сынов Ермака и его дружины, и вновь мы начнем гордиться своей казачьей родовой историей!
Список казаков бийской казачьей линии

погибших на полях Великой войны.
Ст. Верх-Алейская:
Казак Бутурлин Никифор Васильевич – умер от ран в 9 полку.
Казак Гутов Ермолай Григорьевич – убит в Акмолинском отряде киргизами.
Ст. Ключевская
Урядник Гиганов Степан Иванович – убит в 9 полку.
Казак Шестаков Артемий Васильевич – убит в 9 полку.
Казак Бутин Василий Петрович – убит в 9 полку.
Казак Гиганов Михаил Степанович – умер в 6 полку.
Ст. Андреевская
Казак Семибратов Иван Ефимович – убит в 6 полку.
Казак Казаков Николай Дмитриевич – убит в 1 отдельной Сибирской казачьей сотне.
Казак Иванов Петр Николаевич – умер от болезни в 1 отдельной Сибирской казачьей сотне.
Ст. Антоньевская
Вахмистр Мокин Яков Иванович – убит в 8 полку.
Казак Гончаренко Александр Павлович – убит в 6 полку.
Урядник Карыпов Петр Александрович – убит в Акмолинском отряде киргизами.
Казак Булатов Константин Георгиевич – умер в 4 полку.
Ст. Терская
Казак Скоков Архип Иванович – убит в 9 полку.
Казак Вязигин Григорий Иванович – умер в 9 полку в Персии.
Ст. Бобровская
Казак Кочнев Федор Иванович – убит в 9 полку.
Казак Кочнев Владимир Степанович – убит 9.10.1915 г. в 9 полку.
Ст. Талицкая
Казак Шевченко Иван Анисимович – убит в 9 полку.
Казак Доставалов Александр Петрович – умер от болезни в 9 полку.
Ст. Яровская
Казак Спиглазов Никита Яковлевич – убит в 6 полку.
Казак Шпигальский Роман Иванович – умер в 6 полку.
Казак Ананьин Спиридон Иванович – умер дома по прибытии из 6 полка.
Ст. Пьяноярская
Урядник Измайлов Алексей Яковлевич – умер от ран в 4 полку.
Казак Измайлов Никифор Васильевич – умер от ран во 2 полку.
Трубач Шелков Василий Иванович – 9 полк, умер от болезни дома.
Ст. Тигирецкая
Казак Нехорошев Лев Михайлович – убит в Акмолинской области.
Ст. Маральевская
Приказный Карболин Александр Николаевич – умер от болезни в 9 полку.
Казак Сажин Федот Алексеевич – умер от болезни в 9 полку.
Казак Михайлов Алексей Александрович – убит в 9 полку.
Казак Васильев Василий Степанович – умер от болезни в 6 полку.
Казак Пахаруков Павел Васильевич – умер от болезни по прибытии из 6 полка домой.
Ст. Тулатинская
Казак Вязигин Василий Петрович.
Казак Иванов Андриан Иванович.
Казак Стрельцов Андрей Михайлович.
Казак Чирков Георгий Иванович.
Ст. Чарышская
Казак Коломин Иван Михайлович – умер в 6 полку.
Казак Иевлев Андриан Егорович – убит во 2 полку.
Казак Коломин Иоким Леонтьевич – убит во 2 полку.
Казак Михайлов Павел Матвеевич – умер во 2 полку от болезни.
Ст. Сосновская
Казак Черемнов Роман Тимофеевич – убит в 4 полку.
Пропавшие без вести

Ст. Антоньевская
Урядник Вишняков Дмитрий Дмитриевич – 9 полк.
Казак Угрюмов Степан Алексеевич – 9 полк.
Ст. Яровская
Казак Трошков Викентий Тихонович – задержан на службе в Кавказском кавалерийском корпусе.
Ст. Маральевская
Казак Недозрелов Павел Петрович – 6 полк.
Ст. Чарышская
Трубач Серебрянников Андрей Дмитриевич – 9 полк.
Источники

ИАОО (Исторический архив Омской области). Ф.1706. Оп.1. Д.419. Л.26-37об.
ИАОО (Исторический архив Омской области). Ф.1706. Оп.1. Д.419. Л.42-43.

Как казаки Белоярскую крепость ставили

Глава первая

1.

Карта Белоярской волости
Карта Белоярской волости.
Апрель, 1717 год. Славно весной в Кузнецке, сосны над берегом раскинули лапы и, напитавшись солнцем, отдают золото стволов и пьянящий запах хвои всему свету. По сопкам вокруг острога чернели пихты пахучие и кедры кормильцы. Лёд сошёл, Томь и Кондома, радуясь свободе, кружатся в омутах, шумят и, как девчонки вырвавшись из зимней избы на весенний лужок, разлились журчанием своим как смехом. Берёзки жмурятся от лучей, сбившись в околки, нарядились в серёжки и ждут зелени кучерявой. Под горой острог, как строгий дядька следит, чтоб не шалили, и щерится бойницами на солнышке, разговевшись. Не простые были последние годы у острога Кузнецкого, неспокойные. То калмыки, то джунгары пытались спалить, отбились, пушками да смелостью казаки отогнали. Ныне же спокойно часовому земли Русской, отошли в горы и степи инородцы воинствующие и Слава Богу.
На берегу Томи, в версте от острога сидит казак служивый, лет ему тридцать не более, видно рыбалить собрался тальменя, да призадумался и забыл о рыбалке. По справе и одежде не из простых, видать, казак-то. Кафтан малиновый, не новый да богатый, да кушак синий, да шапка соболиная с алым верхом. Сапоги новые с вострыми носками и мягкими ноговицами. За поясом пистоль в серебре и нож хорошей работы, рядом сабля туркменская, видно у кыргыз с боем взята. Сам казак роста чуть выше среднего, широкой кости. Лицо загорелое, почти черное, хиусом копчёное, и поэтому глаза голубые и волос русый бороды и усов, как-то ярко и не по-местному выделяются. Нос прямой, высокий лоб с сабельным шрамом. В руках крутит лесу, видно так и не приладил к удилищу, в думе казак: «Яков говорил ныне, с Томску конный нарочный прибёг с грамотой. Не уж-то опять поход на джунгаров? Царь Пётр не простит сожжённого Бикатунского острога телеутам. Если поход, буду проситься, хоть в десятники, да поди-ка возьмут, должны взять, я дорогу знаю, с Яковом ходил. Языки ихние разумею, малым выучил, да и поквитаться с косоглазыми ой как надо» – казак не нарочно погладил шрам на лбу и вспомнил тот удар кочевника, полученный в бою с калмыками.
– Иван, а ,Иван, ты где? Да что б тебя, э-эх!
Казак вскочил, и рука зараз схватилась за рукоять сабли.
– Кто там? Кого черти несут? Выходь, а то срублю!
Из кустов вывалился, как гора, казак, перепачканный грязью.
– Не шали, Ваня, я это, Стёпка Серебренников, саблюку убери, наколишь.
– Здорова, Стёпа, а ты, чёй это в грязюки-то, а? – Иван не зло засмеялся.
Серебренников вытирая грязь ворчал:
– Пока тебя найдёшь, все лужи облазишь, посклизнулся, вот и в грязюки, мать её! Тебя, Иван, Яков с Синявиным зовут, говорят срочно. Пойдем бросай своих тальменей, да их и нет. Ну и рыбак Ваня из тебя.
Степан, наконец-то обтерся от грязи и стоял перед Иваном, улыбаясь.
– Пошли.
Казаки вышли из прибрежных кустов и направились в сторону острога. Недолго пройдясь, подошли к воротам, Степан остановил Ивана и заговорил:
– Вы Максюковы на походы везучие. Если куда пошлют, ты, Ваня, меня возьми, засиделся я тут, мхом покрылся.
Иван Максюков оглядел Степана. Здоровенный казачина тридцати пяти лет, с чернявыми кучерявыми волосами и бородой, Степан походил на цыгана и, если бы не серые глаза, то сошёл бы за басурмана. Серебренников был казак шальной, известный своей силой и хитростью. Когда три года назад джунгары держали в осаде Кузнецк, Степан вызвался охотником за языком и один притащил двух князьков, правда, один задохнулся в смерть по дороге. За смелость, был назначен пятидесятником пеших казаков. Тоже чин не малый, дворянский.
– Да я-то, Стёпа, с великим удовольствием, если меня пошлют.
– Смотри, Иван, пообещал казак – держи слово. Давай к воеводе Овцину, там тебя ждут.
2.

В воеводской избе собрались на совет: комендант полковник Борис Синявин, голова конных казаков Яков Максюков, войсковых дел подьячий Степан Тумашев и сам воевода Михаил Васильевич Овцин. Иван зашёл, перекрестился на образа и поклонился собравшимся:
– Доброго здоровья воевода…
– Проходи, Иван, садись и слушай – ответил воевода Овцин – Бумага пришла от князя Гагарина, надобно острог Бикатунский ставить вновь. Слушайте, Тумашев, чти.
Подьячий начал читать грамоту: «Воеводе Кузнецкому Михаилу Овцыну и коменданту полковнику Борису Синявину, вскорости на Бии и на Катуни построить город в крепком месте и посадить служилых людей и начального человека доброго, також острог на Алтыне-озере из которого течёт Бия-река, и в иных местах – на Чумыше и в ясачных волостях остроги строить же…».
Воевода прервал подьячего:
– Бориска, ты писал князю Гагарину?
– Я, Михайла Васильевич, – полковник Синявин встал.
– Дак, где я тебе людишек-то наберу, сами год с небольшим только без осады, да сядь ты ужо.
– Великий государь Пётр Алексеевич…
– Знаю всё, полковник, и про гнев государев по сожжённому Бикатунску и, что писать ты талант превеликий имеешь, сядь, сказал, не доводи до греха!
«Да с людишками-то у нас туго» – подумал Иван и тут же не утерпел:
– Пошли меня воевода, не пожелтею живота.
– Молчи, Иван, – старший Максюков дёрнул брата за рукав. Он-то знал все трудности предстоящего похода. Бикатунский острог он ставил, да не удержал его Андрейка Попов, оставленный там за приказчика. Хоть и хороший вояка Попов, а с сотней казаков против четырёх тысяч джунгар не устоять ни кому. В осаде Бикатунска казаки и младшой Иван героями стояли, но против силы не попрёшь. Девять дней стойко оборонялись казаки кузнецкие. Пришлось уйти.
Воевода посмотрел на братьев и сказал:
– Ходили ужо, казачки, и что? Ладно, идите, думать буду. А ты, Ванька, коли выскочил тебе и быть головой в походе. Всё, не до вас, буду ответ князю Гагарину писать, идите с Богом.
3.

Братья Максюковы вышли на площадь. Яков схватил Ивана за грудки и в бешенстве заговорил:
– Ну куда ты лезешь, братушка, совсем голову потерять хочешь. Джунгары – это тебе не телеуты или кыргызы, они вояки добрые.
– Да не хватай ты меня, Яша, не малолеток я тебе, в начальные люди вышел, а ты всё как с малым говоришь.
Яков отпустил Ивана и они, молча, пошли к себе в избу. По дороге домой Яков вспоминал, как, когда были малыми, напали на их заимку ойраты. Как погибли 12 казаков, но побили человек 40 телеутов. И побили бы больше, но не оружные были казаки, во время налёта с бреднем рыбу ловили, и пищали с пистолями у избушки кинули. Батька Фёдор бросился к заимке отбиваясь саблей, спасать жену с детишками и уже пробился было к ним, но арканами споймали его нехристи и, оглушив дубьём, связали и утащили в полон. Вспомнил, как когда-то, их связанных гнали в тайгу, поганые добили раненных и спалили заимку. При налёте нехристей они всей семьёй попали в плен к ойратам. Полгода просидели у басурман, мать там и захворала. Вспомнил, как отец казак Фёдор Максюков задушив двух сторожей, тайгой вел неделю их в Кузнецкую. Добрый был казак Фёдор Максюков и стал головой пеших казаков, но сложил голову при осаде Кузнецка джунгарами, не углядели за батьком. Мать померла уже лет десять как, вдвоём они с братом остались. В Кузнецке Максюковых уважали за смелость и смекалку. Яков дослужился из простых казаков до дворянского чина и стал головой конных казаков. Оженился Яков, детишки пошли. В плену младший Иван выучил язык ойратский и калмыцкий. Когда повзрослели и пошли на службу, Яков, будучи уже головой казацким, брал Ивана толмачом. Иван помладше на пять годов, бобылём живёт, но не многим отстал от брата, конных казаков пятидесятник, да толмач, дворянин служивый одним словом. Яков жалел брата и нашел, было, ему невесту, но брат горячий, снова на службу напросился, а вернётся или нет, как Бог решит.
– Ну да Бог не без милости – казак не без удачи – вслух проговорил Яков.
– Ты, братка, о чем? – спросил Иван.
– Да так, жениться тебе нужно Ваня, может, успокоишься.
– А вот вернусь, и оженишь меня.
– Ну, дай Бог, брат, пошли уже до дому.
Глава вторая

1.

Прошёл месяц. К суровой зелени тайги добавилась изумрудность берёз и осин. Рядом с острогом поднялись посевы и на огородах бабы забелели платками. Лето, жаркое марево не выпускает людей из тени.
А в самом Кузнецком суета и сборы. С ближайших острогов пришли казаки и служилые татары для похода. Своих кузнецкие казаки, с Мунгатского острога казаки с пушками малыми, с Бердского острога казаки и татары, калмыки ясачные, татары тюлюберские и крестьяне меретские. Всего 750 человек. Всех кого могли, собрали воевода Овцин и полковник Синявин. И пушек дали: две медных, две больших железных, к ним 160 ядер и дроби железной два пуда, шесть пушек малых железных же, к ним 320 ядер. Пять знамён полковых – силище великая! И голова всем Иван Максюков, а при Иване грамота: «1717 году. Память кузнецкому дворянину Ивану Максюкову. Сего 1717 году по указу Великого Государя за подписанием руки губернатора Сибири князя Матвея Петровича Гагарина велено на устье Бии и Катуни сделать город в крепком месте и посадить кузнецких служилых людей и начального человека доброго. И тебе по наряду взять из Кузнецка служилых людей 150 человек, обинских служилых татар 10 человек, подгородных выезжих белых калмыков 20 человек, мунгацких беломестных казаков и казачьих детей, и оброчных людей, и тюлюберских татар 104 человека, мерецких деревень жителей сколько будет принято у сына боярского Ивана Гвинтовкина, да в Кузнецке взять 5 знамен полковых, две пушки медных, две пушки больших железных, к ним 160 ядер, дроби железной два пуда, шесть пушек малых железных, к ним 320 ядер, пороху пушечного 11 пуд 20 фунтов, ручного – 60 пуд 30 фунтов, свинцу 5 пуд, кремней, и ехать тебе с вышепомянутыми всяких чинов служилыми людьми для строения города на вышепомянутое урочище и осмотреть удобные места, где быть городовому строению, дабы были б места хлебопахотные и всякими угодьями предовольны, и, ежели где такое угодное место сыщется, строить новую деревянную рубленую крепость четвероугольную, с башнями, с поспешением и сделать городовому строению чертеж подлинный.
Будет к вам присланы от калмыков посланцы о выговоре того строения, и тебе говорить с ними, что та земля нашего Великого Государя, и, выговоря с ними, против [того], с чем они будут посланы, держать их за караулом, а одного из них, калмыков, отпустить и сказать ему, дабы он сказал: от кого был прислан, чтоб они в строении городов Царского Величества людям помешательства никакого не чинили, понеже та земля вверх по Оби-реке по левую сторону и до Алтына-озера Царского Величества, а других держать за караулом вместо аманатов. И, как милостью божьей строение совершится, и тех калмыков оставить в крепости вместо аманатов и держать за крепким караулом до указа, а корм давать им довольно…».
2.

Яков Максюков заметил, что Иван за время сборов повзрослел и серьёзней стал. Сам проверял справу у казаков и служилых, осмотрел каждую пушку вместе с пушкарём Иваном Юдиным. Запасы харчей доверил проверять Степану Серебренникову, не забыл казака, взял с собой и назначил головой пеших казаков на время похода. Степан от предчувствия дела вроде как ещё вырос, и его громадная фигура была, кажется, везде и голос стал такой, аж кони приседали. Татары и калмыки глядя на Серебреникова шептали «Шайтан батыр» и старались не маячить перед ним.
Яков, глядя на эти сборы, не мог найти себе место. Его младший Ваня, голова большого отряда! А его, Якова, не пустили: «Кузнецкий без казаков не выстоит, в случае набега джунгар. Тебе, Яков, головой казачьим в остроге и оставаться» – так Синявин приказал. Воевода же Овцин поёрничал: «Ты, Яша, ходил ужо, дома посиди».
Вечером, перед выступлением отряда, сидели дома Яков и Иван, хотел Стёпка Серебренников напроситься, но отвадили, все же попрощаться братьям надобно.
– Ты Иван смотри, не лезь на рожон. Ты теперь не простой казак, а голова отряда, больше полтыщи вояк на тебе.
– Да я Яша понимаю, всё ты меня за малого держишь.
– А кто ты? Ты для меня всегда малой будешь, хоч и вояка уже знатный и заметки от сабли имеешь. Я брат не учу, а поучаю, ты с инородцами осторожней, смотри, не равён час, продадут своим басурманам.
– Да за ними Степан глядит, они его, слыхал, уже Шайтаном зовут, не забалуют у Серебренникова, не боись.
– Да Стёпка сам шабутной, как цыган, хоч и громада, хотя ладно.
– Да не горюй ты брат, вспомни, как батя говорил, прорвёмся.
– Ладно, спим.
А не спалось ни кому из братьев. Так и лежали в тёмной избе, думая каждый о своём.
3.

Наутро 16 июня 1717 года отряд Ивана Максюкова вышел из Кузнецкого острога и двинулся в сторону острогов Салаира. Пока шли близ Кузнецка, дорога была знакома. Ходили не раз и за ясаком, и по воинскому делу. Кузнецким казакам путь этот ещё с 1709 года знаком, тогда казаки со старшим Максюковым ходили до Бии и Катуни острог ставить. Год простояли в Бикатунском, пока ойратский тайши Ездень-Духар с ойратами и белыми калмыками не сжёг острог. Натворили тогда калмыки бед, несколько деревень русских сожгли, людей, кого до смерти побили, кого в полон увели. За недолгое время службы в Бикатунском, Иван сдружился с телеутским князьком Чеоктоном. Беззлобный был князец, к казакам относился хорошо, помогал, чем мог. Так его, Чеоктана, князец калмыцкий Байгорок словил и казнил лютой смертью, в угоду джунгарским князьям. У живого глаза вынул, и ремни из спины резал, и повесил его на дереве. Чтобы другие русским не помогали, сделал это Бойгорок Табунков, но не всех испугал. В 1714 году телеуты помогли казакам и указали, где зверёныш этот прячется. С боем взяли казаки в Кыштымской волости улус Бойгороков и отвели душу за Бикатунск. Порубили почти всех калмыков, ушли не многие. Байгорока в полон взяли, там-то и получил сабельный шрам Иван, от батыра Алейки Мунгалова. Ушёл тогда Алейка с немногими воинами, бросил князька своего Бойгорока.
Шли по тайге в боевом строе. Впереди конные казаки с татарами и калмыками ясачными, в середине – пешие казаки с пушками, замыкали отряд служилые и крестьяне, вызвавшиеся идти на новые землицы. Проходя гари сожжённых калмыками деревень, зорче смотрели по сторонам, азиаты – воины из засады добрые, а в открытом бою шли только десять на одного казака. По Салаирскому камню богата тайга зверем всяким, особенно соболем. Служилые из крестьян дивились богатству этому и всё пытались добыть соболя. Пришлось Максюкову отправить два десятка казаков конных с десятником Фёдором Безсоновым в конец отряда, чтобы не давали ломать строй мужикам и подгоняли особо рьяных промысловиков нагайками. Не до промысла, надобно быстрей до Бии дойти, пока джунгары с немирными калмыками не пронюхали и не собрали улусы свои на войну.
4.

На подходе к реке Бехтимир Иван подозвал к себе Степана Серебренникова:
– Степан, выдели людей охотников, пусть версты две впереди идут в дозоре и, если джунгары или ещё какие иноверцы попадутся, языка берут и ко мне бегом.
– Да я сам, Иван, пойду, не впервой чай.
– Нет, Стёпа, ты мне при отряде нужон за нашими татарами смотреть. Из бердских казаков кого пошли, они хваткие и пешими быстрей конного по тайге пройдут.
– Ладно, Иван, будь, по-твоему.
– Да Юдина Ивана кликни ко мне.
– Юдин, пушкарь, к голове – рявкнул во всё горло Серебренников.
Пушкарь Иван Юдин был казак лет пятидесяти. Невысокого роста с сизой бородой и усами от порохового дыма, широкой кости, говорят, когда лет пять назад в походе у воза с ядрами и порохом сломалось колесо, так Юдин подлез под телегу и держал её спиной, пока колесо не поменяли. Был с людьми Юдин всегда молчалив и, казалось, что без пушки жить не может, слышали казаки не раз, как он со своей пушкой разговаривает, как с девкой. Дивились этому, но знали, пушкарь он добрый и прощались ему эти странности.
– Звал голова?
– Звал, как там, Иван, хозяйство твоё пушкарское?
– Коням передых нужон, притомились.
– Ладно, кричи привал. Ставь пушки по кругу, неспокойно в тайге. Видишь, птица поднялась впереди нашего ходу.
Юдин кивнул и молча пошёл в середину отряда. «Молчун» – подумал Максюков, глядя в широкую спину уходящего пушкаря, и вспомнил, как при осаде Кузнецка, Юдин на спор с казаками сбил ядром скачущего на полном скаку калмыцкого батыра.
– Привал! – крикнул сам Максюков.
Встали лагерем, на берегу Бехтимира. Максюков со Степаном Серебренниковым обошли лагерь и вернулись к костру головы.
– Кого, Степан, в дозор послал?
– Бердских с десятником Ванькой Харевым, как ты и велел.
– Ну и ладно. Как татары твои с калмыками?
– Да что им иноверцам будет, вроде смирные. Я их пока с казаками вместях поставил, пусть учатся воинскому делу пока в походе. Дикие они, чуть что трясутся и по-своему лопочут, но ничто, казаки их научат разуму.
5.

К вечеру от реки услышали крики дозорного казака Сафона Зудилова:
– Стой, куды плывёшь, морды некрищёныя. Щас с пищали пальну.
– Не стреляй, свои. Харев с языком.
– Веди к Максюкову голове, он разберётся, что за иноверца притащили.
К костру Максюкова подошли Десятник Харев с казаками Кириллом Белых и Степаном Кротовым, бывшие в дальнем дозоре, и подвели языка телеута. Телеут трясся от холода и страха и не понимал, как его, великого охотника тайги, могли схватить эти неуклюжие урусы?
К костру подошёл Серебренников с десятником Безсоновым:
– Кого припёрли, казачки? О, язык, сейчас поговорим – рявкнул своим громовым басом Степан.
Телеут раскрыв рот и забыв про страх, вдруг громко сказал, глядя на Серебренникова:
– Шайтан-батыр.
– Опять шайтан, вот и этот заладил. Казак я, понял, нехристь?
– Казак-Шайтан – повторил телеут.
– Уведите языка, накормите и у костра обогрейте. Сейчас с него проку мало – приказал Максюков – а ты, Харев, говори, где нехристя спеленал?
Сели у костра, развешали мокрую одежу, и Иван Харев начал рассказывать, как языка взяли:
– Переправились мы с казаками через Бехтемир реку и прошли версты две. Тут я указал казакам, где дозор ставить, а сам, взяв этих двоих – Иван указал на Белых с Кротовым – отошёл ещё на версту и залегли в схорон. Часа два лежим, вроде тихо, тут Стёпка Кротов меня в бок тычет и показывает влево. Глядь, косоглазый крадётся в сторону дозора, нас не чует, в руках саадак со стрелой, но не воинский, охотничий саадак-то. Я Кирилке Белых приказал слева обойти нехристя, а Кротову справа, по сигналу кинулись да повязали телеута. Правда, брыкался он, пришлось Белых его по голове кулаком угомонить, верткий охотник, а с удара пал бревном. Думали, зашиб его Кирилл, пока к дозору тащили, оклемался любезный. Дозору указал оставаться на месте и смотреть в оба, за старшего оставил Саву Понкратова. Вроде как всё рассказал.
Максюков, выслушав Харева, заговорил:
– Лады, идите, отдыхайте. Обсохните и опять в дозор. Степан давай-ка сюда языка и толмача кликните.
– Тебе толмач-то зачем, Иван, сам же языки разумеешь, – спросил Серебренников.
– А проверить хочу, не утаит ли чего толмач Одняков, вот и посмотрим надёжный ли он.
Подошли толмач из абинских татар Бокарач Одняков с Серебренниковым, Безсонов подвёл языка. Увидав толмача, телеут вроде повеселел.
– Бокарач, спроси его, кто он и из чьих улусов будет.
Толмач спросил на телеутском и язык, подняв гордо голову, заговорил что-то на своем.
– Переведи Бокарачка – не вытерпел Серебренников.
– Он говорит, зовут его Алмачи из улуса Манзу Бодоева. Кочевали они за Обью-рекой, а сейчас на Бии кочуют. Позвал их туда контайши из Урги Журыхту, чтобы вместе с улусами Шалда Сенкоева, Карасай Тайнорокова под Кузнецк идтить войной вскорости.
– Вот те и поставили острог на Бии и Алтын-озере проворчал Серебренников.
– Спроси сколько войска у них там.
– Говорит половина тумена.
– Пять тыщ? – Безсонов аж свистнул от удивления.
– Уведи его Бокарачка, да смотри, головой отвечаешь, понял? – Максюков строго посмотрел на толмача.
– Якши, понял, голова – Одняков что-то сказал по-телеутски и они пошли с языком от костра Максюкова.
Сидели и думали, как поступить дальше. Что на Алтын-озере острог не дадут поставить, это факт. Слишком мало казаков и служивых, чтобы с пятью тысячей джунгар и калмыков сладить. Они там дома и знают каждый овраг и каждую гору. Пока идти будут казаки, их из засад басурмане всех перебьют. В обрат нельзя, указ царский под плаху подведёт, да и не затем шли, чтобы сразу домой бежать. Решили с утра выступать до Бии, а там как Бог даст.
Глава третья

1.

Спокойна река Бия, не то, что сестра её – Катунь. Течёт Бия плавно, как лебедь плывёт, огибая острова, поросшие тайгой. Мягкие песчаные плёсы, как крылья раскинулись по всему течению до слияния с непокорной Катунью. Катунь же, как бешеная лошадь, не понять её. То мчится она по перекатам, снося всё на своем пути, то спокойно бежит, точит камни. Две реки, как две сестры и, как у людей ведётся, разные.
На Бию вышли на седьмой день пути. Встали лагерем и разослали разъезды конные вверх и вниз по течению. На другой берег отправили Ивана Харева с казаками, проведать сторону неприятельскую.
Десятник Харев Иван из яицких казаков, годов сорока. Был он небольшого роста, сухой и поджарый. Глаз имел вострый и всегда первый замечал врага. Характеру неугомонного, не мог долго усидеть на одном месте. За свою долгую службу побывал и на Яике, и на Каме. Служил в Томском остроге и в Тобольске городе, побывал и в конной службе, и в пешей, на лыжах бегал до Ленского острога. Много повидал на своём веку. Будто для разведки родился казак, что не раз и доказывал. Казаки его десятка были все, как на подбор своему десятнику, живые и неуёмные. Дружок его, Кирилла Белых, спрашивал Ивана не раз: «Столько лет ты Иван в службе, должон уж атаманом быть» – на что Харев отвечал: «Атаманы завсегда пузатые, а у меня порода гончая, не вышел худостью, в атаманы то» – и смеялся.
Через Бию Харев с казаками переправились на лодках, взятых с собой из Кузнецкого. Оставив с лодками Лукьяна Бабинова и Спирьку Шепунова, кустами казаки осторожно вышли вглубь левого берега Бии.
– Пройдем версты три вглубь, держитесь друг от друга локтей десять. Айда, братушки, – шёпотом приказал Харев.
Пройдя версты с две, Степан Кротов учуял запах дыма. Прокрякал уткой, знак тревоги, казаки бесшумно собрались вместе.
– Где-то рядом барана жарят, никак калмыки немирные гуртом стоят – проговорил Кротов.
– Тебе бы, Стёпка, всё про жратву – пытался пошутить казак Чибин.
– Молчок, балагур. Щас косоглазые повяжут и из тебя шулюм-булюм сварганят – пригрозил Харев.
– Давай Стёпа бери с собой Ерофеева и глянь, что там за улус стоит, только тихо, пишальки тут бросьте, саадаки только и ножи возьмите. С Богом, односумы.
Два казака бесшумно исчезли в зарослях ивы. Оставшиеся казаки легли спиной к берегу и затаились, взяв пищали и пистоли наизготовку к стрельбе. Час прождали, тишина.
– Иван, не глянуть ли мне, чёй-то долго наши, а? – не вытерпел Чибин.
– Лежи молча, язык потерять могёшь – урезонил его Харев.
Чибин что-то пробормотал себе под нос и успокоился. Через полчаса, где-то рядом, послышался лёгкий шум. Харев крикнул вороной, в ответ крякнули.
– Наши, Стёпка с Лёшкой.
Из ивняка появились казаки, посланные в разведку. Бесшумно подкрались к своим и заговорили:
– Калмыки, точно воинские. У каждого оружия всякого и баб рядом не видать. Юрт двадцать насчитали. Не иначе те, что на Кузнецкий войной хотят идти.
– Давайте-ка ребятки до Максюкова в обрат. Неча нам тут боле делать.
2.

В лагере их уже ждали. Давно уже вернулись конные с верхов Бии и с низов. Безсонов, ходивший в верха, доложил, что там калмыки, в верстах пяти, тысячи две, готовятся к переправе. С низов пришёл Серебренников, там спокойно пока. Выслушав всех посланных, Иван Максюков решил, пугнуть в верхах калмык с телеутами, а самим идти вниз к Оби и там искать место для острога:
– Степан Серебренников, возьмёшь пять лодок по десять казаков с пищалями и три малых пушки с картечью. Безсонов, возьмешь сотню казаков конных и всех татар конных, пойдешь со Степаном берегом до места, где калмыки переправу ладят. Выйдя на берег, делайте вид, что переправляться будете. На берегу шумите больше, пусть косоглазые думают, что вас там сотен пять. Серебренников в это время лодки спустит и сделает вид, что вверх к Алтын-озеру пойдёт. Как только калмыки увидят и кинутся на вас, стреляй картечью на их берег. Сам, пройдя версту вверх, поворачивай и внизу на Оби встренимся. Я с остальными людьми пойду к Оби, и там тебя ждать буду лагерем, и встречу их там большими пушками. Безсонов же, как только Степан вниз пойдёт, давай своим берегом, конным ходом за Степаном вниз. Помогай нам Бог братцы!
Разделились, пошли, как задумали. Как только Серебрянников с Безсоновым вышли на берег, где калмыки переправу ладили, басурмане завизжали по-волчьи и начали стрелы пускать. Казаки дали два залпа из пищалей и начали спускать лодки с пушками. Калмыки поняли, что казаки не собираются уходить и притихли, ожидая, что будет дальше. На берегу, напротив лагеря Максюкова, калмыки стали спешно собираться и пошли вверх, где палили из пистолей казаки Безсонова. Казаки и татары Безсонова подняли такой шум, будто войско подходит не менее тыщи. Безсонов заставил своих татар ездить туда-сюда, чем создал вид, будто войска всё прибывают для переправы. Казаки же конные постреливали из всех стволов в сторону берега противника, стрелы калмыков не долетали до них.
– С Богом, Фёдор, мы двинули вверх – сказал Серебренников, когда лодки все были спущены, – давай берегом, не зевай. Коли калмыки попытаются переправиться, сбивай их огненным боем, в сабли не лезь.
– Добро Степан. С Богом!
Лодки пошли вверх, по течению глядя стволами пушек на левый берег. Как только калмыки с телеутами поняли, что урусы идут вверх, вновь взвыли и начали пускать стрелы. Чтобы попасть в казаков, сидящих в лодках, они подошли ближе к берегу. Вот тут-то и вдарили по ним пушки Юдина картечью, да так, что человек десять басурман полегло зараз. После залпа пушек казаки вдарили из пищалей и вновь пушки огрызнулись на неприятельский берег. Телеуты и калмыки кинулись прочь от берега, в диком ужасе кидая убитых и раненных.
– Иван Харев, давай со своими на их берег. Шуганите нехристей подальше, на обратном пути добро подберите – Пробасил над Бией Серебренников.
– Добро, Степан! Гуляй веселей, казачки, с пищали бей и на берег в сабли! – радостно прокричал Харев.
Высадившись на неприятельский берег, казаки Харева не догнали ни кого. Разве догонишь кочевника в поле, когда он убегает? Собрав кинутое оружие, погрузились на лодку, и пошли за остальными вверх по реке. Так прошли версту вверх по Бии на лодках и конно по правому берегу, не встретив более ни где кочевников. Пристав к берегу, Серебренников с Безсоновым решили постоять часа два, чтобы Максюков успел спуститься к Оби и встать там лагерем.
Голова же Максюков в это время с остальным войском спешно спускался к Оби, пройдя часа два, он разбил лагерь, установил пушки и стал ждать Серебренникова с Безсоновым. К вечеру подошли на лодках казаки Степана и конные Безсонова берегом. Встретились. Стали думать куда дальше идти.
– За нами они сейчас не пойдут, испугаются. Шуганули их, слава Богу, аж сам испугался. Да и думка у них сейчас, что мы вверх по Бии пойдём к Алтыну – говорил Степан Серебренников – Правый берег Оби здесь топкий, болото. Так что острог не поставить. Думаю, нам надоть берегом Оби ниже идти, авось найдем, какую горку посуше. Ты как голова думаешь?
– Да пожалуй, что так. Пустим пару лодок Обью, остальные берегом вниз. Коли найдём место под острог, отсидимся и вернёмся позже на Бию. Тут хоть плач, а указы царя выполнять нужно.
Понимал Иван Максюков, что идти ему всё одно на Бию нужно. Не поставишь там острог, так и будут басурмане набеги на Кузнецк делать. Дорога там одна, не свернут басурмане.
Так и пошли, Харев со своими казаками на двух лодках по берегу, с ним Безсонов с пятью десятками конных казаков и двадцатью татарами. Максюков же с основным отрядом пошёл сухим путём в верстах десяти от Оби вниз по её течению.
Глава четвёртая

1.

Обь-река – островная красавица. Течёт она не быстро, не медленно. Как будто чувствует свою силу и не тратит напрасно. Правый берег низкий, весь в заливных лугах, привольно здесь пасутся косули, кабаны да лоси. И места всем вдосталь. Левый берег крутой, как гора, и надменный, как князёк калмыкский. Смотрит левый берег Оби как-то с превосходством на низкого брата правого, труженика. На островах по омутам гусей и уток тыщи, в тихих заводях лебеди-цари спокойно держаться парами. Чайки-баламуты с криками носятся над водой. Рыбы столько, что когда на нерест идёт, кажется, что течение в обрат движется. Вот такая она, Обь-красавица.
На лодке спор, Лука Бабинов с Савкой Инюшеным заспорили, какая рыба вкуснее.
– Я те точно гутарю, щука варёная вкуснее тваго судака раза в три, или пять – горячился Савка.
– Да грызи ты щуку свою, зубы не сломай, судак жирнее и мягче – отвечал Лука.
– Ну, ты-то, видать, сломал зубья-то все, вот и хаешь щуку!
– Хош, сунь палец, покажу зубы-то. В носу потом чем ковырять будешь?
– Не едали вы братцы осетра яицкого, вот царь-рыба, а что щука, что судак против осетра – вош непотребная – пошутил Иван Харев – вот у нас на Яике рыба! А здеся, так, мелочь.
Со старшим не стали спорить, промолчали. Да и сам Иван замолчал. Вспомнил Яик, родимый Гурьев – городок, где родился и детство пробегал казачонком босоногим. И так защемило сердце, аж лицом потемнел.
– Ты что это, Иван, захворал – спросил односум Кирилка Белых.
– Да нет, брат, родные места вспомнил. Двадцать годов как ушёл с Яика казаковать в Сибирь, соскучился по родным местам. Видать не попаду уж туда.
– Ты, брат, не кручинься. Поставим острог, жён, даст Бог, заведём, пора уже думаю, ты как?
– Наверное, прав ты, Кирил. Сорок годов, а всё бобыль, детишков хочется, да и спокойствия тож.
Так спускались казаки Обью, за разговорами поглядывая на немирный левый берег. Прошли Чарыш – реку, где на берегу стояла одинокая бедная юрта. Останавливаться не стали, долго калмыкам не до казаков будет, на Бии напугали знатно. Прошли Алей-реку. На берегу Алея шёл какой-то кочевой народ малый, пальнули из пищали и убёгли степняки от реки. Шли, на ночёвку приставая к правому берегу, где их ждал костёр, разведённый казаками Безсонова. За день на реке ловили рыбу обскую, на ночёвке варили её и жарили. На третий день подошли к Барнаулке-реке. Сосны на высоком берегу, качая лапами, звали в гости. Красивый берег левый, да опасный, не пристанешь, калмыки как раз по левому и кочуют. К вечеру зашли в Усмар-Курью, протоку обскую, и хотели уже пристать, как прибёг верхами казак от Максюкова и велел далее идти по протоке этой. Нашли они берег сухой и высокий.
Двинули дальше. И вот видят казаки с лодок берег высокий и белый в лучах заходящего солнца.
– Экий яр белый, гляньте, казаки, – вскрикнул Спирька Шепунов – красота!
Пристали к берегу, где чуть выше на горке, разбил лагерь Максюков с основным отрядом.
Подошёл Степан Серебренников:
– Становись, казачки, на ночлег. Выставь, Харев, караул по берегу и спать, браты. Утром смотреть Белый Яр будем, можа подойдёт для острога.
Так и сделали.
2.

Утро на берегу Усмар-Курьи солнечное. Поднимается солнце над огромным лугом поймы Оби и негде ему зацепиться, только яр белый. Его-то и зацепило лучами своими и аж само от белизны зажмурилось. Берег высокий, белой глины, отражает солнечные лучи и кажется, будто снегом покрытый. На горке сосны великие, как зелёной шапкой покрыли седую голову берега. Протока под высоким берегом, спокойная и тихая, подковой огибает почти всю горку и от этого кажется ещё выше и красивее Белый Яр. На север протянулся, насколько хватает глаза, бор сосновый. На юг – огромные заливные луга с протоками и озерами. Прямо на западе, верстах в двух – высоченный и надменный левый берег Оби-реки. На восток, за небольшим сухим проходом, – степи с околками, раскинулись широко и вольно. И, кажется, стоит над этим всем Белый Яр как часовой, зорко глядящий, чтобы не баловали соседи и видели, есть у всей этой красоты и раздолья добрый, но строгий хозяин.
С утра Максюков, Серебренников и другие начальные люди, осматривали берег. А место было, лучше не придумаешь для острога. Протянулся берег с востока на запад длинною 900 сажень, а поперек 110 сажень. Высотою 30 сажень. С севера, запада и юга огибает Белый Яр Усмар-Курья, с востока подход один узкий, по краям прохода болота да протоки малые.
– Здесь, Степан, и будем ставить острог. Тут ему самое место – глядя с высокого Белого Яра сказал Иван Максюков.
– Да, брат, лучше и не найдем.
– Ну что, зачнём строить, помолясь?
– Так тому и быть, Иван. На молитву, воинство православное, – прокатился громом по всей пойме голос Степана Серебренникова.
После молитвы пальнули из всех пушек и пищалей, пусть знают враги, здесь и будет крепость Русская. Поднялись от выстрелов три коршуна над Белым яром. С высоты своей, кружа, оглядели людей и успокоились, вроде свои, не тронут. Установили крест на горке, что бы все знали, что земля эта Православного Царя. Засинел берег кафтанами казачьими, рассыпался армяками крестьянскими, запестрел халатами татарскими и калмыцкими. Пошла работа!
Так и начали стоить Белоярскую крепость. Забронзовела горка телами крепкими, загорелыми, жарко, разделись по пояс казаки. Зазвенели топоры, завизжали пилы, зазвучали песни. Работали. Строили из сосны, возя её версты за две из бора. Сначала башни и стены с востока поставили. В центре стены Проездную башню срубили, ров прокопали, мосток через ров положили. За мостком ближе к проходу сухому, велижанов, корней сосен вековых, наставили. Велижаны-то не дадут с наскока, в конной лаве, врагам крепость взять. Затем южную и северную стены поставили с башнями. Ну и, наконец, поставили западную стену. Рядом с северо-западной башней с горы прокопали ров к реке, в случае осады, что бы к воде проход был. Под четырьмя угловыми башнями жилые избы наладили, для гарнизона. Внутри крепости амбар поставили и избу приказчика. Внизу, под южным берегом яра, пристань соорудили и избу с бойницами, для бережения пристани. Без малого за месяц возвели крепость и отправили десяток конных казаков с десятником, в Кузнецк с донесением.
«Донесение дворянина Ивана Максюкова о сооружении вместо крепости у Бии и Катуни ниже по Оби Белоярской крепости»
15 июля 1717 г.
«1717 году июля 15 дня. По указу Великого Государя за подписанием руки полковника Бориса Акимовича Синявина велено мне с кузнецкими служилыми людьми и с казачьими детьми, и с бердскими и мунгацкими жителями ехать из Кузнецка на устье Бии и Катуни и сделать город в крепком месте, и в вышепомянутом урочище осмотреть удобные места, где быть городовому строению, дабы были б места хлебопахотные и всякими угодьями предовольны, и, ежели где такое угодное место сыщется, строить деревянную рубленую крепость, четвероугольную с башнями. А по досмотру на устье Бии и Катуни удобных мест, крепких к городовому строению, нет и хлебопахотных земель и сенных покосов в близости малое число. А осмотрел я с служивыми людьми угодное место к городовому строению над рекою Обью, ниже Катунского устья верст 60, белый яр высокий, длиною 900 сажен, поперек 110 сажен, и от того яру в верхнюю сторону Усмар-Курья и от вершины курьи болото, и из того болота источник до нижнего конца яру течет в Обь. На том месте построил я рубленую деревянную крепость мерою [в] длину и поперек 20 сажен, по углам четыре башни, а под башнями жилых четыре избы. А посреди крепости казенный амбар, где держать харчевые и всякие казны. А в близости того города хлебопахотных мест и сенных покосов, и лесу угодного, и рыбных ловель, и всяких угодий привольно. И оному месту и городовому строению под сим доездом чертеж. Вместо дворянина Ивана Максюкова по его прошению сын боярский, Яков Вагин руку приложил».
Глава пятая

1.

Стоит крепость Белоярская, далеко с реки видно. Золото тесаной сосны стен и башен, на высоком белом яру, как янтарь горит на солнце. Сосны великаны на горке привыкли уже к крепости и не боятся, их не тронут. Хоть и воинский народ казаки, а красота и их, загрубевшие в битвах, сердца трогает. Усмар-Курья обзавелась лодочками и играет ими на волнах своих. И ничего, что рыбаки сети свои раскинули: лишнего не возьмут, а возьмут, весной еще рыбы пригонит Обь, сестра старшая, поделится. Луг рядом с крепостью с удовольствием отдаёт травы свои под корм лошадей, коров и овец. Устал луг держать тяжесть травы, а тут помолодел и выровнялся, легче стало лугу. Привольно здесь и людям, и животине ихней.
А в избе приказчика Степан Серебрянников призадумался. Ушёл Максюков всё же ставить острог на Бии, забрал с собой почти всех людей, Бог ему на подмогу! В крепости оставил его, Степана, приказчиком, комендантом по новому, и малое число казаков, сотню с небольшим, да арсенал не великий. При самой крепости пять десятков казаков беломестных числятся, остальные по деревням и заимкам осели. А в арсенале крепости вооружения всего-то: 2 пушки больших длиною 2 аршина и 77 ядер к ним; 3 пушки малых по 3 четверти и 223 ядра к ним; 3 фузеи; 5 пищалей гладких; 1 винтовка; 7 самопалов и 27 кремней пищальных; пороху пушечного 4 пуда 35 фунтов; ручного пороху 6 пудов 31 фунт; свинцу пол трети пуда; знамя войсковое; тридцать аршин фитилю.
Ну, понятно, сабли и пистоли почти у каждого казака имеются. Пики тоже есть и саадаки со стрелами. Вот и всё его вооружение. Максюков, двигаясь до Бии, всё внимание калмыков к себе притянул. Даст Бог, крепость поставит, а там и легче Белоярской станет. Служба у белоярских казаков не сказать, чтобы тяжёлая, привычная, в разъездах да в караулах в крепости, как и у всех казаков землицы сибирской. «Не унывай, Стёпа, бог не без милости – казак не без удачи» – вспомнил Серебренников поговорку Якова Максюкова. И вслух сказал:
– Не что, повоюем.
– С кем это ты, Степан, воевать собрался – сказал вошедший писарь сотенный Гаврила Мензелинец.
– Да так, я в обчем. Ты где ходишь душа чернильная?
– На пристань ходил. Казаки, что на лодках в разъезд ходили, гулящих мужиков привели. Тут еще калмыки с кыргызами шастают, а они уже землицу для хозяйства ищут. Ох, жадны мужики до земли Степан, аж ужасть.
– Да ты что? Пошли, значит, землеробы и в наши края? Это хорошо, с хлебушком будем. А ты их не жури, нехай идут, земли на всех хватит и нам веселей. Запомни, Гавря, казаковать дело нужное, но без хлеборобов поперемрём мы тут с голодухи.
– Да я не что, нехай селятся, лиж бы не разбойные.
– Ты им Гаврила за велижанами место определи. Ближе к крепости. Я слыхал Иван Юдин заимку в пяти верстах поставил, вот ты им между заимкой и велижанами земли покажи, и пусть там строятся. Да, переписать не забудь.
– Добро, сделаю. Да, тут Кирилка Белых со своим отцом Фирсом, да с казаком Баюновым Иваном на реку Лосиху бегали конно. Просят землицы там, заимки поставить.
– Пусть ставят, Фирсу-то не долго казаковать, старой уже. Видать к старости на землю потянуло, навоевался старик. Разреши.
Писарь вышел, и Степан собираться начал. Задумал он ныне, взяв казаков пять, за заимку Юдина конно вёрст десять пройти, посмотреть места тамошние. Собравшись, заткнув пистоли за кушак, повесил саблю, вышел на крыльцо. От Проездной башни, в сторону арсенала шёл пятидесятник Никифор Мезенцев.
– Никифор, поди ко мне – позвал казака.
Никифор кивнул и подошёл к Серебренникову.
– Ты бы Никифор собрал пяток казаков верхами, я их с собой возьму.
– А ты куда, комендант, собрался?
– За Юдину заимку, поглядеть, что там за места. Пусть казаки пистоли возьмут и пищальку одну, на всякий случай. Я их у ворот ждать буду.
За ворота выехали по полудню, по дороге, накатанной во время постройки крепости, на север к бору. За рогатками и велижанами вдоль дороги, уже стояло несколько домов крестьян-переселенцев и казаков белоярских. «Надо будет тыном слободку обнести. Спокойней жить за велижанами будет» – подумал Серебренников. За велижановскими домами повернули налево. Через версту перешли речку вброд. Речка была неглубокая и текла извилисто в пойму Оби. Текла между холмов, поросших цветком красным, «татарское мыло» цветок этот казаки называли. Когда опускаешь цветок этот в воду и начинаешь мылить, не хуже мыла варёного отмывает грязь. «Назвать Мыльнековкой речку надо и пометить на карте» – отметил Степан про себя. Став приказчиком он неволей стал обращать внимание на всё и отмечать для себя. Потом с писарем переносили увиденное на карты. Да, не тот Степан стал, ушла куда-то бесшабашность и лихость, больше думать начал и соображать, как что обустроить, приказчик одно слово.
– Пройдем выше на восход, глянем, что за река такая, – приказал Серебренников казакам.
Прошли еще с две версты. Выше увидели, что образовали эту речку две поменьше. Луг, на котором сливались речки, весь порос черемшой, луком медвежьим. «Так и назовём, ту, что побольше и северней – Большая Черемшанка, ту, что поменьше – Малая Черемшанка» – подумал Степан и вслух сказал:
– Вертай назад, до Юдина пойдём.
Через три вёрсты подъехали к заимке пушкаря Ивана Юдина. Заимка стояла по краю бора. Небольшой рубленный домик, огороженный тыном, рядом городьба помене, огород от косуль и кабанов закрывает. Юдин возился с телегой, руки у пушкаря без дела не были ни когда. Тут Серебренников заметил, что рядом ещё дом к постройке намечается и земля подчищена. Люди, по виду крестьяне, увидав конных казаков остановили работу.
– Здорова дневал, Иван, смотрю соседями обзавёлся?
– Слава Богу, да пришли доброхоты, говорят с Томского городка.
– Дак ты их в крепость пошли, запишем в оброчные и пусть живут.
Юдин кивнул и продолжил копаться с телегой. «Молчун, только пушкой говорить горазд» – подумал Степан и сам подъехал к новосёлам.
– Здорова, православные, чьих будете? Да не боись, не тронем.
– Как вас не испужаться-то? Конные, да с оружием, издалече не понять: казаки или калмыки. А будем мы с Томского крестьяне, там земелька-то, болота да глина, вот и ищем где хлебушек ростить. А слыхали, что на Усмар-Курье крепость казачки поставили, вот и пришли. Земля здеся не в пример томской, богата да жирна. Не погонишь атаман, здеся останемся.
– Не атаман я, приказчик крепости Белоярской, а прогнать не прогоню. Указ мне с Кузнецкой: людишек, кои мимо пойдут, при себе оставлять и приписывать в оброчные. Как кличут-то тебя томской?
– Артемка Семаков, да жинка моя Аграфена, да сын мой Никита с жёнкой и мальцами, да дочка Марья осимнадцати лет. По дороге прибилися к нам Леонтий Мякишев с братом Евдокимом, да жинки с имя.
– Вы как избы поставите, в Белоярскую сразу, писарь перепишет и живите с Богом.
– Спаси тя Христос! Благодарствуем!
– Трогай казаки, за мной.
Казаки неспешно потянулись за старшим, поигрывая нагайками. А как же, девку служивые увидели, плечи подняли, бороды задрали, молодцы казачки, красавцы. Втянулись по дороге в бор, за спиной Серебренников услышал разговор между казаками:
– Видали, братцы, кака цаца! – с восторгом говорил молодой казак Сафон Зудилов.
– Да ей годов с полста, да и мужик тя, Сафон, на вилы посадит! – шутил в тон ему Степанка Кротов, – смотри, мужики те до баб жадные!
– Да я про дочку, балда ты поперечная.
– А я-то думал, баба тебе понравилась. Ха-ха-ха!
– Тебе бы всё ржать, Кротов, а я, можа, жениться хочу.
– А тебе Сафонка скока годов-то, а? – не унимался Степан.
– Двадцать пять, а что?
– Дык ты новой указ царя не слыхал разве? По новому указу казаки могут жениться токо после пятидесяти лет.
– Не слыхал – пригорюнился Зудилов – А почему так-то?
– Посля пятидесяти годов у казака сопли не пузырятся и бабы над имя не смеются!
Тут пошёл такой хохот, аж бор затрясся, ржали все, даже кони.
– Ну будя лес пугать – вытирая слёзы, прохрипел Серебренников – хватит ржать, жеребцы!
Проехали так версты четыре и выехали на большую поляну. По левой стороне поляны речка петляет вдоль бора, от речки огромная поляна версты три вширь и длинны вёрст пять будет. Поляна ровная, без бугров, так и просится на застрой.
– Благодать-то какая, живи, не хочу! – опять восторгался Сафонка Зудилов.
– А ты укради кралю-то и сюда жить, на ровном месте детей сподручно делать, Гы-гы-гы – опять подначил Кротов.
– А прав Зудилов-то, место под жильё славное, – подтвердил немолодой казак Василий Сартаков.
– Хорошее место – подтвердил Серебренников – айда, казаки, назад до Белоярской.
Пошли в обрат, подмечая всё на пути. Да, места в округе Белоярской знатные: и леса много, и полей под пашни, живи и радуйся. Да и зверя промыслового немало, с голодухи не помрёшь. – Голова, а голова – услышал голос Сафона Зудилова Серебренников.
– Чего тебе, Сафонка.
– Ты разреши мне заимку тут поставить, а? Уж больно понравилась мне тута!
– Ставь, не жалко, отметь у писаря и ставь! Только сдаётся мне Кротов-то прав, не поляна тебе понравилась, а близость к девке той. Ну да не обижайся, понравилась, женись, дело доброе!
2.

В Белоярскую въехали уже под вечер. Пока рассёдлывали коней, подошёл Мезенцев пятидесятник. Подошёл к Серебренникову и сказал:
– Калмыки появились, недалече напротив нас через Обь шатры ставят.
– Пойдем в приказную избу, там расскажешь – и приказал казаку Дементьеву – Расседлай мого коня и напои, не забудь овса подсыпь.
– Сделаю.
Прошли в приказную избу, зажгли лучину, сели за стол.
– Говори Никифор.
– Андрейка Рассказов с казаками в речном дозоре был. Зашли в Обь и к левому берегу, там дозором они стоят. Сёдни к полудню услыхали шум на берегу. Послал Расказов двух казаков проверить, что за шум. Пришли, говорят, со стороны Барнаулки калмыков сотни полторы, оружные, напротив Белоярской шатры ставят, костры разводят, вроде как ждут кого. – Если ждут, это плохо – почесал затылок Степан – кого ещё несёт? Пошли разведать казаков, кто к ним ещё идёт. Придут, думать будем, как и что.
Зашевелилась крепость, послали за Юдиным пушкарём, казаки осматривали оружие, затаскивали лишние лодки под замок. Башни в сторону Оби ощетинились пушками и фузеями, подносили ядра и картечь к ним.
Разведчики вернулись к утру и прямиком к приказчику. Высмотрели, что к калмыкам, кои стоят напротив Белоярской, идут ещё сотни три конных на подмогу.
– Да, дела – чесал затылок Серебренников – Если не шуганём их на левом берегу, осаду можем и не выстоять. Никифор, кликни всех казаков с заимок. Пусть в крепость собираются. Полсотни в крепости оставим, другая полсотни на лодки с пищалями и фузеями. Если в утро завтре ударим, может и побегут нехристи. А если не побегут, в крепости укроемся и в Кузнецкий за помощью пошлём. Пока они к пищальному бою не свычны, может и отобьёмся. С Богом, братцы, за дело!
Весь день казаки собирались в крепости, к вечеру разбив людей на полусотни, Серебренников поставил Никифора Мезенцева начальным в крепости, сам возглавил полусотню для вылазки. В крепость же собрали и всех мужиков к оружию годных. Вместе с вооружёнными мужиками в крепости оставалось немногим больше сотни человек. Под утро, полусотня на лодках, по темноте пошли к левому берегу Оби. Шли тихо, стараясь не шуметь. Подойдя к берегу, Серебряков собрал десятников:
– Белых, возьмёшь с собой десять казаков с пищалями и фузеями, и в обход по левому распадку берега. Только скрытно, чтобы вас не учуяли. Как рассветёт, я с остальными поднимусь здесь и ударю в лоб. Услышишь бой, сразу не встревай, обожди с полчаса и тогда пали из всех пищалей и фузей. Стрельнёшь и бросай пищальки, второй раз из пистолей бей и после того в сабли и пики. Ну, давай, до встречи, казак.
Кирилл Белых собрал свой десяток и бесшумно ушёл влево, где с полверсты поднимался заросший кустами распадок. Место это казаки Белых знали хорошо, не раз поднимались кустами на крутой берег Оби, посмотреть, нет ли где кочевников неприятельских. Забравшись наверх, справа от себя, увидели костры калмыков как раз на том месте, где Серебренников с основным отрядом будет подниматься.
– Вот канавка, станичники, туды пока заховаемся – указал на овражек ближе к лагерю калмыков Белых – как бой услышите, сразу не стреляйте, как укажу бейте.
Казаки схоронились в овражке и стали ждать. Серебренников с казаками в это время медленно поднимался на берег, часто останавливаясь, уж больно крутой и длинный подъём. Сажень 150 будет. В этом-то и заключалась хитрость Степана. Калмыки пешими ни когда не воюют и поэтому мыслят как конники. Конник на такую кручу не поднимется, и не ждут они с крутого берега удара. Казаки же сибирские и конно, и пешими, и с лодок воевать мастаки, одно слово казаки. Ближе к краю обрыва послал голова охотников, что бы дозорных у костров снять, что ближе к берегу. Охотники как тени поднялись наверх и через короткое время, свесилась голова Мишки Нестерова: «Могёте влезать, тихо». Казаки мигом забрались на край обрыва и начали строиться для пищального боя. Выстроив казаков в два ряда, Серебренников во весь свой громовой голос прокричал:
– Вставай косоглазыя, казачью побудку проспите!
Калмыки, спросонья выбегая из шатров, не могли понять, что за шум и бежали к краю обрыва прямо на казачий строй:
– Пали, браты, – гаркнул Степан.
Залп пистолей и самопалов громом прогремел над Обью. Несколько калмыков упало, но основная часть уже начала выхватывать сабли и ринулась на казаков. Тут прогремел второй залп. Калмыки остановились, и тут казаки Серебренникова кинулись на них с пиками, саблями и пошла потеха. Рубились на отмаш, с криками, русский мат и калмыцкая речь смешалась в одном рёве! Так рубились, что от бликов клинков посветлело на берегу крутом! Калмыки опомнились и, увидев, что казаков не много, с двойной силой начали напирать. Но не дрогнули казаки и ровно держали строй. Упал Михайло Богилов, стрела пронзила ему шею, Иван Сартаков споткнулся и получил удар сабли прямо по голове. Чуть отступили казаки, но строй не поломали. Калмыки уже конно, кое-кто, кинулись в сечу. С пикой наперевес бросился казак Никита Томилин на конных калмык и пробил одного насквозь. Не успел Томилин саблю выхватить – упал с отрубленной головой. И взвыл калмык над Никитой от радости, но тут же получил удар сабли снизу и упал, разваленный почти на двое. То сам Серебренников могучим ударом развалил басурмана. На Серебреникова кинулись сразу двое калмык, одного сбил кулаком, второго на отмаш рубанул. Васька Инюшев с топориком положил уже двух калмык, да зазевался и упал, проткнутый пикой.
И вот тут-то и прогремел первый залп со спины у калмыков и застыли они в ужасе: обошли их урусы. Второй залп дали казаки Кирилла Белых и побежали калмыки. Тут с яростью и злобой о погибших товарищах, бросились казаки на них и погнали. Кто-то из казаков успел поймать коней и уже конные казаки гнались за басурманами, рубя отстающих. Три версты гнали и остановились: не догнать косоглазых, да и в засаду попасть можно.
Собрались на берегу, где шёл бой, посчитали потери. Четверых славных казаков потеряли в этом бою, калмыков насчитали пятнадцать убитыми, да коней девять казаки в бою зашибли. Сколько поранили калмыков неизвестно, десятков пять, не менее, своих же раненых тоже четыре. Оружия собрали, сабель сотню, пик пятьдесят, кинжалов и ножей не счесть. Победа!
К Белоярску подходили на лодках не шумно, устали от боя, да и братьев убитых жаль, не до песен. С башен крепости ударили пушки салютом и встрепенулись казаки в лодках, выше головы подняли, и развернули знамена в бою у калмыков отнятые. Жаль братов погибших, но на то они и казаки, чтобы не в постели помирать, а в бою честном.
На пристани встречали победителей всей крепостью. Сначала пронесли убитых отпевать, потом оставшиеся сорок шесть сошли и двинулись к крепости. Среди встречающих Серебренников увидел новых соседей Юдина по заимке и подошёл к ним.
– Ну что, томской, не страшно здесь, видал, калмыки шалят?
– Нет, не страшно, теперь точно ни куда не пойдём. Рядом с такими казаками ничто не страшно.
– Ну, смотри, как знаешь. Пашите, землеробы, не бойтесь ни кого. Мы обороним.
– Будем пахать, и сеять, и вас, казаки, кормить – уже в спину уходящего Степана прошептал Артемий Симаков – Храни вас Бог, воины русские!
3.

Иван Максюков всё же поставил Бийский острог и вернулся в Кузнецк. Степан Серебренников ещё не один год был Белоярской крепости приказчиком. А за бой на берегу Оби получил нагоняй от полковника Синявина. Крепость Белоярская простояла пятьдесят лет. К Белоярской крепости относились 34 деревни, часть которых располагалась выше и ниже крепости на северо-восточном берегу Оби, и на впадающих в нее здесь маленьких речках. Сафон Зудилов взял, всё-таки, Марью в жёны и поставил дом на заимке, где и просил. Заимка Сафона быстро обрастала соседями и стала деревней Зудилово. Заимка пушкаря Ивана Юдина тоже стала деревней, позднее, через пятьдесят лет, в деревню Юдина перенесли управление Белоярской слободой, и деревня Юдина стала зваться Белоярская слобода. За велижанами, где селили крестьян, образовалась деревня Велижановка. А казаки, что остались в крепости Белоярской, за велижанами дома поставили и осели навсегда на земле этой. И пошли их фамилии гулять по земле Алтайской и называть деревни ближние и дальние.
Переписная книга г. Кузнецка 1719 г.

Помните казаков первопроходцев земли Алтайской, а чтобы не забыли, список приложим.
Cписок казаков Белоярской крепости

Пушкарь Иван Васильев
Пушкарь Федор Федоров Некрасов
Пушкарь Дементий Степанов сын Гурмагин (Дурмагин?)
Беломестный казак Яким Дементьев, сын
Беломестный казак Михайло Дмитриев, сын Нестерев
Беломестный казак Гаврило Констентинов, сын Шадрин
Беломестный казак Федор Петров, сын Мамаев
Беломестный казак Андрей Филиппов, сын Расказов
Беломестный казак Федор Семенов, сын Петелев
Беломестный казак Иван Лукьянов, сын Точилов (Тогилов?)
Беломестный казак Софон Григорьев, сын Зудилов
Беломестный казак Василий Митрофанов, сын Кондаков
Беломестный казак Алексей Ефимов, сын Назаров
Беломестный казак Сава Петров, сын Коробейников
Пятидесятник Микифор Козмин, сын Мезенцов
Беломестный казак Иван Андреев, сын Баюнов
Беломестный казак Кондрат Прохоров, сын Казанцов
Беломестный казак Самойло Сергеев, сын Усолцов
Беломестный казак Степан Иванов, сын Кротов
Беломестный казак Афонасий Иванов, сын Попов
Беломестный казак Василей Семенов, сын Сартаков
Беломестный казак Кирило Фирсов, сын Белых
Беломестный казак Осип Иванов, сын Ощепков
Беломестный казак Иван Григорьев, сын Софонянов (?)
Ротной писарь Гаврила Федоров, сын Мензелинец
Казачьи дети, братья, племянники

Казачий брат Иван Прокопьев, сын Овчинников
Казачий сын Иван Парфенов, сын Стропитенев (?)
Казачий сын Зот Борисов, сын Клеевых
Казачий брат Михайла Хрисантьев, сын Богилов
Казачий сын Осип Игнатьев Зудилов
Казачий сын Сава Васильев, сын Инюшев
Список казаков деревни Речкуновой

Беломесной казак Степан Яковлев, сын Мухин
Беломесной казак Лукьян Онтипьев, сын Дуцев (Руцев?)
Беломесной казак Семен Васильев, сын Бородин
Беломесной казак Иван Федоров, сын Плотников
Беломесной казак Степан Григорьев, сын Чашин
Беломесной казак Прокопий Иакимов, сын Качюсов
Беломесной казак Оника Иакимов, сын Качюсов
Беломесной казак Михайло Иаковлев, сын Бернин
Беломесной казак Сидор Степанов, сын Пятков
Беломесной казак Пимин Панфилов, сын Кунгурец
Казачий сын Федор Васильев, сын Бородин
Казачий сын Василей Дмитреев, сын Пятков
Казачий сын Дмитрей Иванов, сын Плотников
Список казаков деревни Сорокиной

Беломесной казак Тимофей Тихонов, сын Шошуков
Беломесной казак Сава Григорьев, сын Третьяков
Беломесной казак Федор Афанасьев, сын Равнин
Беломесной казак Иван Кирилов, сын Сорокин
Казачий сын Василей Алексеев, сын Шахматов
Казачий сын Матвей Алексеев, сын Устюженин
Казачий сын Михайло Исаков, сын Шишуков
Казачий сын Сава Панкратьев, сын Власов
Беломесные казак Гаврило Федоров, сын Бобровской
Казачий брат Василей Максимов сын (...?)
Казачий сын Микита Лаврентьев Усолцов
Казачий брат Сысой Аверкиев (Авдиев?), сын Поздеев
Казачий брат Антон Микитин, сын Томилин
Казачий брат Василей Алексеев, сын Рожиев
Казачий брат Яков Нефедов, сын (...?)
Казачий брат Семен Исин, сын Казанец
Казачий брат Родион Дмитриев, сын Кротов
Казачий брат Косма Тихонов, сын Усолцов
Казачий брат Терентей Космин, сын Мезенцов
Казачий брат Никон Космин, сын Мезенцов
Казачий брат Федор Космин, сын Мезенцов
Казачий брат Иван Семенов, сын Сартаков
Казачий брат Яков Петров, сын Коробейников
Казачий брат Ефим Тимофеев, сын Толмечев
Без начала и без названия. Белоярская крепость 1719 г.

Пушкарь Иван Васильев, сын Юдин
Пушкарь Федор Федоров, сын Некрасов
Пушкарь Дементей Степанов, сын Бурмигин
Беломесные казаки Белоярской крепости

Яков Дементьев, сын Некрасов
Михайло Дмитриев, сын Нестеров
Гаврило Костентинов, сын Шядрин
Федор Петров, сын Мамаев
Скормленик Аника Давыдов
Андрей Филиппов, сын Росказов
Федор Семенов, сын Пепелев
Иван Лукьянов, сын Дягилев
Софон Игнатьев, сын Зудилов
Василей Микифоров, сын Кондаков
Алексей Ефимов, сын Назаров
Сава Петров, сын Коробейников
Пятидесятник Микифор Козмин, сын Мезенцов
Иван Кондратьев, сын Баюнов
Кондратей Прохоров, сын Козанцов
Самойло Сергеев, сын Усольцов
Степан Иванов, сын Кротов
Афонасей Иванов, сын Попов
Василей Семенов Сартаков
Кирило Фирсов, сын Белых
Осип Иванов, сын Ощеулов
Иван Григорьев, сын Сивосьянов (?)
Ротной писарь Гаврило Федоров, сын Мензелинец
Казачьи дети, братья, племянники

Казачий брат Иван Прокофьев, сын Овчинников
Казачий сын Иван Парфенов, сын Строителей
Зот Борисов, сын Клеев
Казачий брат Михайло Крысантьев, сын Бочков
Казачий брат Осип Игнатьев, сын Зудилов
Казачий сын Сава Васильев, сын Инюшев
Казачий брат Василей Михайлов, сын Вичюсов
Казачий брат Микита Лаврентьев, сын Усолцов
Казачий брат Сысой Аверкиев, сын Поздеев
Казачий брат Антон Микитин, сын Томин
подворник тесть ево Антонов Леонтей Никонов, сын Веснин
Казачий брат Василей Алексеев, сын Рожнев
Казачий брат Яков Петров, сын Волгин
Казачий брат Алексей Ильин, сын Казанец
Казачий брат Родион Дмитриев, сын Кротов
Казачий брат Козма Тиханов, сын Удалцов
Казачий брат Терентей Козмин, сын Мезенцов
Казачий брат Никон Козмин, сын Мезенцов
Казачий брат Федор Козмин, сын Мезенцов
Казачий брат Иван Семенов, сын Салтаков
Казачий брат Яков Петров, сын Коробейников
Казачий брат Ефим Тимофеев, сын Толмачев
Помните, потомки, казаков Белоярских!

Слава казакам сибирским, собирателям земли Русской! Слава во веки веков!

Источник

Киринчук Е. Сказ о том, как казаки Белоярскую крепость ставили и оберегали: повесть // Дети войны: ежемесячник.– Завьялово.– 3-5 вып.– 2013.

В горах Алтайских
Историческая повесть рассказывает о службе Чарышских казаков в алтайских горах Каргона и Сентелека.
Глава первая

1.

Лето 1826 года. Горы Алтайские, возвышаясь над долиной реки Обь, сурово смотрят на спокойную равнину, и будто завидуют лёгкости и размеренности равнинной жизни. Ещё недавно с гор набегали улусы неспокойных калмыков и джунгаров. Сейчас же не сбегаешь – времена не те. По предгорью стоят сторожами казачьи крепости, редуты и маяки. Кочевники в полной мере испытали решительность и военную силу линейных казачьих полков, стоящих на защите рубежей Российской Империи. И теперь весной и осенью спускаются калмыки с гор, но с мирными намерениями, на ярмарки. Иногда только беспокоят приграничные посёлки, со стороны киргизской степи киргизы-кайсаки, барантачи – скот угоняют, но и там казаки гоняют и отлавливают степных разбойников.
По реке Чарыш стоят казачьи редуты и защиты. Пикой казачьей воткнулись посёлки станицы Чарышской в глубину гор. Живут и служат в станице и посёлках казаки 9-го полка полковника Бердина. Служба в разъездах да в караулах. Ездят с мастерами горными да чиновниками. Охраняют заводы и прииски государственные, обозы сопровождают. Смотрят, чтобы калмыки да киргизы на государевой земле не баловали. Бывало и свои, русские разбойники, нет, нет, да и пошалят. Не раз казаки Чарышской станицы ходили с караванами торговыми да посольствами правительственными, в землицу монгольскую да китайскую. На службе этой не раз отбивались от разбойников монгольских и хунхузов, разбойников китайских. В форпостах и редутах тоже служба не из лёгких. Возвели эти укрепления для защиты от набегов немирных кочевников джунгар. Сами строили, сами охраняют, сами же и ремонтируют. Запасы опять же казаки пополняют. Раньше, по Чарышским защитам кроме казаков ещё драгуны, да солдаты стояли. Тоже забота была! Они, драгуны-то, как дети малые – ни зверя добыть, ни землю вспахать, ни скотиной заниматься. Всё муштра у них, да учения. Работы все казаки за них и делали. Ушли войска в Россию, оставили только казаков границу охранять, да за укреплениями следить. Хорошо хоть арсеналы оставили. Вот и служили казаки, как в положении войсковом сказано, «доколе в силах».
2.

Со стороны реки Чагырки в сторону деревни Усть-Тулатинки ехал казачий разъезд: четыре казака и урядник. Одеты казаки были в синие мундиры с красными погонами, синие шаровары с красным лампасом. На головах лихо сидели чёрные кивера с красным верхом. Ввели сибирским линейным казакам кивера да фуражки и форму по типу уланской, да погоны красные по указу Императора «За усердие и исправность к службе». У троих висели через левое плечо драгунские ружья, через правое – лядунки (патронташи) на черных ремнях. Сабли были у всех на поясах кавалерийские, образца 1798 года, какие приняли на вооружение от ушедших драгун. У каждого было по два пистолета, висевших в кобурах на сёдлах. За поясами у всех кинжалы. Кони местной калмыцкой породы были невысокие, но выносливые, седла же были казачьи с мягкой подушкой. Сидя в таком седле, казаки неделями, не уставая, передвигались по горам. Посылал этот разъезд с Тулатинского редута комендант пятидесятник Вологушин. Доложили ему казаки тулатинские, что на козулю, так местные называют косулю, охотились на реке Чагырке. Увидели они, как чагырские мужики что-то копали в пещерах. Посылая казаков, Вологушин наказывал уряднику Березовскому.
– Гляньте там, Трофим, если опять «чудские клады» мужики роють, разгоните и пригрозите холодной. Если не перестанут, вяжите и сюда тащите. Земли-то там государевы, вдруг золотишко найдут.
Съездили, поглядели, копают потихоньку, вроде ничего не нашли. Помахали нагайками, пригрозили холодной, да в обратный путь на редут. О «чудских кладах» в округе многие слышали. Рассказывали, как калмык старый, который за порохом приходил в Тулату, говорил: раньше народ здесь жил, «железные люди» прозывались, а народ тот жил в пещерах. Росту эти люди были малого, как семилетний ребёнок. Золота у этого народа было, как грязи, и был у них божок – «Баба золотая». Баба та пудов пять весом, чистого золота. Задумали калмыки умыкнуть ту бабу, и пришли к «железным людям» с оружием. Увидали «железные люди» оружие, да и убежали в пещеры, а бабу-то с собой уволокли. Калмыки, было, за ними кинулись, да пещера обвалилась и завалила насмерть десять калмыков. После этого калмыки больше не ищут «Золотую бабу» и пещеры стороной обходят. Многие мужики, услышав это, начали пещеры копать и искали золото «железных людей». А «чудскими кладами» прозвали, потому, как многие с уральских заводов приехали. На Урале ходят легенды о «чуди белоглазой», что «чудь» эта живёт в горах и стережёт золото. Вот и местных «железных людей» – «чудью» прозвали.
– Не имётся мужикам, какой год уже всё ищут, да не находят – сказал Пётр Чирков, – ведь сколько разов нагайками их гоняли. Не уймутся!
– Да им чё делать-то? Весной отсеялись, да за лопаты взялись, – вторил ему пожилой казак Илья Деев.
– А можа, есть она, баба-то, а? – почесал лоб, сдвинув кивер на затылок, задумчиво проговорил молодой казак Андрейка Назаров.
– Есть, да не одна. Видал, рядом с мужиками бабы ихние, грудастые как коровы. – пошутил Чирков.
– Да я не про ихних баб, я про золотую – обиделся Андрейка.
– Ты под юбку-то загляни, можа они тожа золотые.
Тут они все впятером захохотали. И веселей ехать как-то стало. Так за разговорами подъехали они к броду через реку Тулата. Переехав брод, повернули по дороге направо к деревне.
Когда-то в двух верстах от Усть-Тулатинки, на переправе через Чарыш, находился казачий дозор. На горе Мохнатой стояла вышка дозорная, и при ней постоянно были в охранении десять казаков посменно. Линию продвинули дальше в горы и маяк на Мохнатой убрали за ненадобностью. На том месте сейчас хариуса да тальменя ловят казаки. Усть-Тулатинка деревня богатая, мужики здесь коней да овец держат. Коров у них тоже богато, да улики держат с пчёлами. Не бедные мужики усть-тулатинцы. Проехав на край деревни, казаки напились из речки. Да коням немного воды дали. Недалече до дома, двенадцать вёрст отсюда до редута Тулатинского, да всё прямо.
3.

В Тулату въехали вечером. Урядник Березовский отпустил казаков по домам. А сам поехал к коменданту в редут. Дорога проходила мимо казачьих изб, что выстроились во фронт, ровно, как на параде. Редут Тулатинский находился на левом берегу реки Тулаты под горой Малиновой. Был редут квадратный со стороной 20 сажень. По двум углам находились бастионы с пушками. Ограду имел в виде палисада, приспособленного для стрельбы из ружей. С наружной стороны палисада была насыпь со рвом по грудь. Внутри была казарма и арсенал. Так же, внутри за палисадом, была вышка наблюдательная. Между бастионами были ворота, к ним-то и шла дорога, вдоль которой стояли 50 казачьих домов. На воротах казак, часовой, Семён Стрельцов.
– Здорова, Трофим, как там на Чагырке? Нашли мужички золотишка, ай нет?
– Слава Богу, Семён. Да какое там золото, кроми грязи ничё нет. Разогнали, да в обрат.
Урядник прошёл за палисад и направился к казарме. Казарма делилась на две части. В большей части казаки квартировались, в меньшей – комендант сидел с писарем.
В комендантской пятидесятник с писарем Григорием Зыряновым пили чай с мёдом.
– Здорова вечеряли, начальство!
– Слава Богу. Ну как там, урядник, на Чагырке? – спросил комендант Вологушин.
– Как ты велел, Иван, разогнали и пригрозили.
– Ну и ладно. Садись с нами, Трофим, чай пить.
– Спасибо, домой пойду. Как через посёлок ехал, я жене крикнул, чтобы собирала вечерять.
– Ну, отдыхай, урядник. Не забудь, завтре тебе на караул, в редут заступать.
– Помню. Ну, пошёл я.
Комендант Иван Вологушин был из местных казаков, нестарый ещё мужчина, годов сорока пяти. Казак был серьёзный и рассудительный. Не раз Иван ходил по службе и на Колыванский завод, и в Барнаульский сопровождал серебряный обоз. Казак он был среднего роста, фигурой сухой и жилистый. Усы имел светлые, бороды не носил. На службах разных дошёл до пятидесятника, и назначили его комендантом в родную Тулату. Приехав по назначению в родной посёлок, родителей не застал в живых. Братья обженились. Старший хозяйку в родительский дом привёл. Младший примакует зятем у казака Бирюкова. Строиться Иван решил позже, как сам женится. Так и живёт в комендантской с холостыми служивыми за стенкой. Да и удобно, вся служба перед глазами. Оттого и получал поощрения от командира полка за хорошее состояние редута и усердную службу казаков.
– А ты, писарь, домой-то что не идёшь, а? – спросил комендант у Зырянова.
– Да я с женой поругался, думал у тебя остаться.
– Оставайся, места хватит.
«Вот ведь, молодой Гришка, двадцать пять всего, а уже трёх детей имеет, – подумал Вологушин. – Нынче к осени обженюсь, ей Богу».
Глава вторая

1.

По дороге из Чарышского форпоста на Тулатинский редут утром выехал казачий офицер в сопровождении двух казаков. Офицер этот был командир 5 эскадрона 9 линейного полка сотник Кузнецов. В то время в Сибирском линейном казачьем войске, в отличие от других казачьих войск, деления полков было на батальоны и эскадроны, а не на дивизионы и сотни. Офицер был одет в синий мундир с серебряными эполетами, в синие шаровары с красными лампасами. На голове была фуражка по цвету формы. На поясе-шарфе висела сабля хорошей ручной роботы, на седле – два пистолета.
Николай Павлович Кузнецов был родом из Омска, старинного сибирского казачьего рода. По семейной легенде его предки пришли в Сибирь с отрядом Ермака. Выбор он сделал ещё маленьким казачонком, когда дед его, отставной казачий офицер, рассказывал ему о своей службе. Пять лет назад Николай окончил войсковое училище в Омске. Прослужил при штабе войска два года. Когда в девятом полку освободилась офицерская должность, он был определён на службу в этот полк в чине сотника. Командир полка, Фёдор Ефимович Бердин, служил когда-то с отцом Николая, и принял Кузнецова, как родного сына. В станице Антоньевской, где был штаб полка, нового офицера встретили радушно, и определили командиром пятого эскадрона. С тех пор сотник Кузнецов командовал чарышскими казаками, казаки его эскадрона несли службу в форпосте Чарышском и на редутах Тулатинском и Сосновском.
Дорога от станицы Чарышской до Тулатинского редута 12 верст. Пролегала дорога по долине между живописных гор. Справа горы были почти голые, небольшие кустарники и тропы, натоптанные табунами казачьих коней, отарами овец и коз. Слева горы шли от дороги в полверсты, и по склонам были покрыты пихтой и берёзой. Иногда выходили на склоны косули. Над горами парили беркуты, выискивая добычу. Казаки рассказывали: недавно шёл обоз с Тулаты до Чарышской и беркуты с гор согнали косулю. Косуля, ища зашиты у людей, подбежала к обозу и пошла рядом. Нежданную добычу конечно взяли. Вот такие беркуты здесь, даже на косуль охотятся.
Ехали молча, казаки поглядывали в левую сторону, ружья держали наготове. Каргонские разбойники Белоусовы шалили на дорогах от Сентелека до Риддерска. Братья Белоусовы жили и работали на каргонской каменоломне каменщиками. Вырубали из породы яшму и доставляли на завод Колыванский. Весной, недовольные начальством, разоружили двух солдат, связали и, отобрав у них ружья, ушли в горы. Перед тем, как уйти, разворовали склады. Потом собрали всех каменотёсов в посёлке Каргон и напали на деревню Чечулиху. Забрали все ружья, коней, деньги, ушли через Чарыш неизвестно куда. И вот появились опять. Вчера к вечеру охотник с Сентелека приходил и рассказал, что опять они воровать начали в округе. Да и не просто воровать, а до убийства дошли. Проезжал казак через посёлок Каргон, так вот они казака-то и убили. Вот и ехал сотник в Тулату, чтобы собрать казаков и изловить лиходеев Белоусовых.
2.

В Тулате Кузнецов объяснил всё коменданту и велел собрать двадцать казаков на поимку банды Белоусовых. Выехав к вечеру отряд казаков с двумя урядниками и сотником, направились в сторону Сентелека. От Тулаты до Сентелека вёрст тридцать с небольшим. Ехали с высланным вперёд охранением. Переправились через реку и поднялись на гору Тёплую, там встали на ночёвку. У костра за чаем разговаривали.
– И чего им, каменотёсам-то, не живётся спокойно, – рассуждал урядник Березовский, – ломай камешки да по реке спускай. Нет, им поразбойничать захотелось.
– Ну, видать, не мёд было, раз взбунтовались. А кого они загубили-то, чей казак-то, а, братцы? – спросил казак Никифор Крушихин.
– У сотника спроси, он должён знать, чей. – Ответил Березовский, и, помолчав, добавил: – Не мёд, говоришь? Не видал я, братка, чтоб у кого-то молочные реки в кисельных берегах текли, однако, не каждый душегубцем становится!
– Десятого полка казак, должно быть. Наши в те места не ходили – ответил сотник.
– У его, поди, и детишки остались. Эх, душегубы, доберёмся до вас! – Зло проговорил Денис Тарский.
Казаков выбирал для отряда сам сотник. Выбрал самых лучших охотников и проводников с редута. Казаки почти все были за тридцать лет и женатые. Молодых не взял, хоть и просилось много. Жалко молодых, не дай Бог в горячке под разбойничьи пули попадут. Сидя у костра и наблюдая за казаками Чарышской станицы, сотник Кузнецов отмечал некоторые различие их от казаков Омска и Иртышской линии. Казаки алтайских станиц происходили в основном из беломестных казаков сибирских крепостей. Они, как настоящие сибиряки, отличались домовитостью и спокойными характерами. По Иртышской линии казаки были из донских и уральских годовальщиков, и характеры у них были как у степняков. Среди иртышцев сильно было деление между богатыми и бедными казаками, у чарышских же казаков не было сильно богатых, как впрочем, и бедных. На Колыванской линии казаки были более похожи на городских жителей, чем на сельских. Домотканую одежду не носили, всю материю покупали, в степных же станицах Иртышской линии нередко можно было встретить казака в домотканой одежде. В иртышских казачьих поселениях казаки жили совместно с крестьянами, селения их были без правильных улиц. Алтайские казаки не пускали в свои посёлки крестьян, а улицы были как по линейке, и отличались чистотой и порядком. По характеру алтайские казаки были рассудительные и спокойные, иртышцы же были суетливые, и резкие на язык. Телосложения иртышские были сухого и невысокого, как и все степняки. Среди алтайских казаков часто встречались высокие, почти богатыри, костью они были широкой и даже небольшого роста казаки отличались силой. Наверное, жизнь в горах сделала потомков беломестных городовых казаков такими спокойными и сильными. Что ещё очень удивило омича Кузнецова, так это то, что чарышские казаки почти не пили водки. В Омске он часто видел, как по праздникам казаки упивались до бесчувствия, нередко получались драки по пьяному делу. Служа в Чарышской, он очень редко видел выпивших казаков, они если и выпивали, то в основном медовуху, от которой не приходили в ярость, как от водки. В прошлом году сотник наблюдал, как на станичном собрании за пьянство приговорили казака к порке. На станичной площади дали пьянице десять плетей и приговорили к общественным работам. В течении месяца этот казак мёл станичную площадь и прятал глаза от стыда перед станичниками. В общем, Кузнецов был доволен своими казаками и рад, что служить ему выпало именно в Чарышской станице.
– Урядник, кого в караул поставил, – спросил сотник у Березовского.
– Пужеракина да Везигина поставил.
– Добро. Всем спать, по заре пойдём дальше.
3.

Утром, по первым лучам солнца, отряд двинулся дальше. Дорога проходила по крутому склону, справа за невысокими горами виднелись Сентелекские белки. Белками их казаки называли потому, что почти всё время, за исключения нескольких дней в июле, они были покрыты снегом. Справа в долине, вдалеке нёс свои воды бурный Чарыш. Спустившись в долину реки Сентелек, казаки переехали вброд эту бурную речку. Деревня Сентелек была из новых, небольшая. Домов тридцать прислонилось на правом берегу у подножья горы. Крестьяне в Сентелеке жили богато и всегда с радостью принимали проезжих гостей. Занимались они скотоводством и держали пасеки. Ещё одним из занятий крестьян Сентелека было собирание бадана. Сушили и употребляли его как чай. Имели пашни и огороды, поэтому всегда были с хлебом, мёдом и мясом. Так же промышляли соболя в белках и добывали козуль, маралов и кабанов на мясо. Некоторые и на медведя ходили, но редко. В деревне их встретили казаки, высланные вперёд с местным старшиной деревни.
– Здравия желаю, ваше благородие, – поздоровался старшина.
– Здорова, старик, – ответил сотник.
Старшина был мужик годов шестидесяти, из отставных солдат Змеиногорского завода. Не смотря на свои года, ходил прямо и имел бравый вид.
– Расскажи, старик, где нам разбойников искать? – спросил Кузнецов у старшины.
– Я думаю, на Каргонских белках, хотя вам сподручней сначала в посёлок их заехать. Они у родных по переменке ночуют.
– Откуда знаешь про ночёвки?
– Дык, прибегал с Чечулихи зверолов, говорил, там их двоих видал. В бане парились. Он мимо ехал, дык они его заставили с ними водку пить. Бахвалились, что за Чарышом у калмык коней отобрали да золотишком разжились. Ещё хвалились, что казака убили, мол, не боятся они ни кого. Звали с собой зверолова, а он, как они упились, убежал и к нам пришёл. Домой в Чечулишу не пошёл, боится, что они его там достанут и с собой в белки уволокут. Я его в Чарышскую к вам послал, не дошёл?
– Дошёл. Отец, спасибо что послал.
– Рад стараться, ваше благородие! Я же сам из служивых, понимаю, что к чему.
– Ты, староста, дай человека с нами конного. Мы как на Каргонские каменоломни свернём, пусть он дальше в Риддерский бежит и предупредит о разбойных.
– Сделаю, господин сотник, сына отправлю, так надёжней будет.
– Ну, вели ему собираться. Пока собирается, чаем напоишь?
– Дык, милости просим, пройдемте ко мне!
Пока сотник с казаками пили чай у старшины, приехал верхом его сын. Сын был лет двадцати пяти, роста высокого, широк в плечах с белокурой бородой и шевелюрой. Одет был, как и все местные крестьяне, идущие в тайгу. На нём был полукафтан и штаны из замши косули. Шапка колпак, тоже из замши. Сапоги – ичиги, в обтяжку. Такие ичиги надевали, только намочив, и не снимали, пока не приходили домой. За спиной было ружьё, за поясом нож и топор. Коник был местной породы с калмыцким седлом, через седло кожаные сумки с провиантом.
– Ну что готов? Как зовут тебя, малый? – спросил сотник.
– Микиткой его кличут, – ответил за него отец, – ты сотник не смотри, что он молчун. Зато все окрестные горы знает, аж до Катуни-реки.
– Ну, добро. На конь! – Скомандовал сотник – Рысью, по два, проводник со мной. Марш!
Отряд вытянулся по дороге на Каргон.
Глава третья

1.

Дорога до Каргонского посёлка шла по левому берегу Чарыша. Дорога не из лёгких, отряду постоянно приходилось переходить вброд многочисленные речки. К обеду подошли к месту, где река течёт по узкому проходу между двух отвесных скал. Пять казаков с урядником сотник отправил вдоль реки. Сам с остальными и проводником пошёл горами.
– Вы, как пройдёте проход, встаньте лагерем, и ждите, когда мы с горы спустимся, – наказывал сотник уряднику Березовскому, – если разбойные пойдут по проходу, встретите их из ружей и не пускайте далее. Мы успеем спуститься и с тылу их возьмём. Если же разбойников не увидите, не шумите, ждите нас.
– Будит сделано, господин сотник, – Урядник повёл своих к проходу у реки.
Сотник же остальных повёл дальше по горе. Поднявшись сажень на сорок, велел казакам спешиться. Поставил их во фронт в линию и они медленно стали подниматься в гору. Одолев подъём и, передохнув на вершине, отряд в таком же порядке спустился к проходу. Спустившись, сотник отправил казака за Березовским и, по приходу казаков, двинулись дальше к Каргонскому посёлку. К вечеру подошли к посёлку. Тут Кузнецов велел сыну старшины идти вперёд до Риддерска, чтобы разбойники не заподозрили, что он идёт с казаками, наказал:
– Если встретишь разбойников, не говори, что едешь в Риддерск. Скажи, мол, в горы на охоту, да хотел заехать к родственнику в Чечулиху. Я тут бумагу написал управляющему в Риддерске, передашь. Понял?
Никита кивнул, взял пакет и молча поехал в сторону посёлка. Сотник отправил двух казаков за ним, чтобы посмотрели, как он проедет посёлок. Через час посланные казаки вернулись.
– Ну как он там, проехал, Микитка? – Спросил сотник.
– Проехал, ваше благородие. В посёлке разбойных, человек двадцать. Все с ружьями, у кого сабельки. Он, как через посёлок проезжал, разбойные его остановили и повели к дому на окраине, ближе к дороге на каменоломню. Через полчаса отпустили, но проводили до дороги на Чечулиху.
– Вот и славно. Как стемнеет, подойдем ближе. Ты, Березовский, бери пять казаков и иди по ущелью к каменоломне. Найди там место для засады и жди. Как увидишь разбойников, стреляй из всех ружей. И не дай им уйти в горы. Ты, Иванов, с пятью казаками – приказал сотник второму уряднику, – перейди вброд реку и за посёлком сделай тоже засаду, чтобы они к Чечулихе не проскочили. Там ещё с Риддерска должны подойти солдаты тебе в помощь. Я бумагу управляющему Риддерска написал. Как услышите выстрелы – будьте наготове. Ну, всё, с Богом, станичники.
Разошлись, как и было указанно. Березовский со своими казаками поднялись выше по ущелью и залегли в камнях. Урядник Иванов обошёл посёлок с тыла и залёг со своими по дороге на Чечулиху. Сотник Кузнецов, оставив с лошадьми троих казаков, с остальными двенадцатью скрытно начал продвигаться к посёлку. Луна освещала крайние избы к дороге, другие дома были в тени горы. В окнах трёх избушек горел свет, и казаки начали тихо подходить и окружать эти дома. Кузнецов с четырьмя казаками подходили к самой большой избе, откуда был слышен гул голосов. Денис Тарский осторожно подобрался к избе и подслушал разговор.
– Тут они все. Пьяные, сотник. Водку пьют, что-то про Сентелек говорят. Надо аккуратней – пьяный мужик, он смелый.
– Добро, возьмите на прицел окна и двери. Если пойдут на прорыв, стреляйте.
Подозвав остальных казаков и распределив их вокруг дома, сотник крикнул:
– Белоусовы, кидай оружие, выходи на улицу!
В избе послышался шум и погасла лучина. Сразу же, как погас свет, из двери на улицу кинулись два человека. Казаки дали залп один разбойник упал у двери, второй заскочил обратно.
– Белоусовы, вы окружены! Лучше сдавайтесь! – Опять крикнул сотник.
– А коли не кинем оружие, – раздался сиплый голос из избы.
– Постреляем как куропаток, – не вытерпев, крикнул казак Деев.
– Дайте подумать, – крикнули разбойники.
– Думайте, только быстро.
Несколько минут стояла тягучая тишина. Вдруг с другой стороны окружённого дома раздались выстрелы и топот коней. Сотник, взяв двух казаков, кинулся туда. Только они подбежали к углу, как из-за ограды раздались выстрелы, тут же начали стрелять и из дома. Кузнецов и казаки выстрелили на вспышки и залегли во дворе.
– Уходят, ваше благородие, стреляй, братцы! – Услышал голос Тарского Кузнецов.
– Огонь, – скомандовал сотник.
Раздался залп казаков, и дом со всех сторон окутался пороховым дымом. В темноте галопом пронеслись разбойники, стреляя в разные стороны. С заднего двора слышались крики и шум драки. Сотник быстро вскочил и кинулся на шум. На заднем дворе трое из разбойных, стоя спина к спине, отбивались саблями от пятерых казаков. У двоих казаки выбили оружие из рук и скрутили. Третий, здоровенный мужик, бросив саблю, схватил оглоблю и, прижавшись спиной к сараю, не давал подойти к себе. Казаки окружили его и пытались уговорить.
– Ты бы бросил палку-то. Не бросишь – порубим в капусту, не шали, душегуб.
– Один чёрт пропадать, – мужик, вертя оглоблей, как дубиной, не подпускал к себе.
– Ну, смотри, говорили тебе, балда ты бестолковая, – крикнул Тарский и бросился с саблей вперёд.
Ловким движением сабли он отбил оглоблю, поднырнул под неё и, выпрямившись, рубанул с плеча разбойника. Удар пришёлся на левое плечо мужику и он, вскрикнув, выронил оглоблю. Но не упал и попытался ударить Тарского кулаком. Тарский как маятник поднырнул под руку и нанёс удар сабли снизу вверх. Сабельный удар отсёк правую руку разбойнику, и тот с диким воем упал на землю. Тут послышались выстрелы со стороны дороги на каменоломню. Сначала одиночные, потом залп и потом опять одиночные.
– На Березовского напоролись, – вытирая травой саблю, проговорил Тарский.
– Степанов, Чирков давайте туда. Скажете уряднику, чтобы сюда ехал. В ночь догонять не будем, далеко не уйдут.
К сотнику подошёл казак Пужеракин, бывший в начале дела на задней стороне дома.
– Как они прорвались-то у тебя?
– Да кто-то с огородов к ним с конями подошёл. Человека три было. Нас увидели, палить начали. Тут из избы, с окон стали выпрыгивать и палить по нам. Пока мы в ответ стреляли – они на коней и в ночь. Троих, вот этих, – указал на связанных, – успели сбить с коней. Остальные ушли.
– Ладно, утром пойдем за остальными. Отправь за Ивановым, им там нечего уже ждать.
– Слушаюсь, господин сотник. – Ответил Пужеракин, и пошёл исполнять приказ.
«Да, не просчитал я о подмоге со стороны! А Пужеракин с казаками молодцы, троих успели спеленать. – Подумал про себя Кузнецов – и Тарский молодец. Такого бугая свалил».
– Перевяжите там порубанного. Казаки все целы?
– Троих задело маленько.
– Осмотритесь и перевяжите всех раненных. Соберите всех разбойничков и в сарай. Двоих караулить поставьте.
Поставив дозоры со стороны дорог и ущелья, сотник пошёл в избу ждать урядников Березовского и Иванова. Подходя к избе, где были разбойники, увидел ревущую бабу.
– Заприте её с дружками, утром разберёмся, – приказал казакам.
Пройдя в избу, сел на лавку за стол и начал набивать трубку. Это было не первое дело сотника, но если раньше противники были киргизы или калмыки, то со своими русскими мужиками он воевал впервые. «Да какие они свои? Грабили они и убивали, значит не свои. На юге линии не спокойно, в прошлом году сотник Карбышев разогнал киргизов Касимова. До сих пор их банды нападают на русских. А тут эти ещё разбойничают. Нет, не свои они. Хуже киргиз бандиты» – Так, куря трубку, думал про себя сотник Кузнецов.
В избу зашли урядники Березовский и Иванов.
– Рассказывай, Березовский, что там у тебя было, – спросил сотник.
– Мы, как и приказано было, версты за две отъехали и схоронились в камнях. Через малое время, слышу выстрелы со стороны посёлка. Приказал казакам приготовиться и стали ждать. Слышим конные со стороны посёлка галопом в нашу сторону. Как они подъехали, я их окликнул. В ответ стрелять начали. Сделали мы залп по ним, двоих сбили с коней, остальные, не останавливаясь, ушли в сторону каменоломни. Ушедших насчитали одиннадцать человек. Подобрали сбитых, оба насмерть, но по всему, двоих из ушедших поранили. Забрали убитых да сюда.
– У тебя что, Иванов?
– У меня тихо было. Как вы тут палить начали, засели по краю дороги и ждали. Ни кого не было.
– Добро, займите избу какую рядом, утром будем думать, как дальше поступить.
2.

Утром насчитали разбойников пятерых убитыми, трое раненные. Бугай, которого Тарский рубанул, ночью помер. Своих раненных пулями пятеро, но не сильно, к строю годные. Сотник осмотрел посёлок и велел собрать жителей возле избы. Собралось не много народу – после того, как каменотёсы забунтовали, большинство жителей ушли, боясь расправы со стороны Заводского начальства. Остались в основном родственники бунтовщиков и те, кому идти некуда. В общем, человек десять собралось, в основном бабы, ребятишки и один старик.
– Кто здесь старшина у вас, – спросил сотник
– Вроде я, – ответил старик.
– Иди за мной. – Кузнецов пошёл в избу.
Старик шел следом крадучись, видно боялся расправы за бунт. Прошли, сотник встал у окна.
– Ты, старый, не бойся, спроса с тебя нет. Скажи куда могли бандиты пойти?
– Да на белки, у них там избушка охотничья.
– Хорошо, а кто там, знаешь?
– Да Белоусовы братья. Константин, Прокопий да Елеферий. Да Чахловы Миколай, Афонька, Семён да Федька. Сукины Пётр да Степан. Остальных не знаю, не наши, прибились где-то к ним.
– Говорят, бунтовали двадцать ваших-то человек, а где остальные?
– Так они с повинной в Риддерск пошли, там в тёмной сидят.
– Ладно, старый, иди, пусть бабы своих, если есть среди мёртвых, забирают да похоронят. Ты запишешь, и отправь в Колыванск начальству, кого запишешь, понял?
– Понял ваше благородие, исполню. – Старик облегчённо вздохнул и вышел.
– Пужеракин, бабу разбойную веди. – Крикнул в окно сотник.
Пужеракин завёл женщину. Бабе было лет тридцать, какое-то невыразительное, серое лицо. Грязные, давно нечёсаные волосы, непонятно толи седые, толи светло русые. Одета была в богатую, но грязную кофточку и синюю юбку. На пальцах были кольца золотые и на шее мониста из золотых монет.
– Золото-то, поди, у калмыков пограбили? – спросил Кузнецов.
– А, чё им, у их каждая баба в золоте, ещё куплют. – ответила баба с вызовом. Не протрезвела видать ещё.
– Дура ты, тебе детей рожать надо, а ты с душегубами водку жрёшь.
– А не ты наливал – не тебе и спрашивать.
– Ты чья будешь-то, горемычная?
– Местная я, Устинья Петрова. Прокопия Белоусова полюбовница, это он мне золото дал.
– Ну, значит и тебе на каторгу с ними идти.
– Меня-то за что, я только гуляла с ним. – Взревела баба.
– Как это за что? Золото-то с калмычек убитых, поди, а?
– Не знаю я ни чего. Я-то не убивала, это Прошка лиходей. – Ревела белугой баба.
– А ты знаешь, куда они могли убежать. Говори, что знаешь, может и простят тебя.
– В белках они, больше им некуда бежать. Они когда из-за Чарыша пришли, говорили, калмыков побили смертно за золото, им туда теперь дороги нет. Калмыки с живых кожу снимут. Сёмку Чахлого, говорят, поймали калмыки и конями разорвали. Он ходил к ним золото на коней менять.
– Вот и мы тебя калмыкам отдадим, если утаишь что. – Пугал сотник.
– Да я больше и не знаю ничё-о-о, – пуще прежнего завыла разбойничья полюбовница.
– Пужеракин, уведи обратно и закрой её отдельно. Пусть заводское начальство с ней разбирается.
– Калмыкам не отдашь, а, ваше благородие? – ревела баба.
– Иди уже, разбойница.
– Господин сотник, там с Риддерска солдаты да мужики оружные пришли. – Сказал Пужеракин, и повёл бабу в сарай.
Из Риддерска пришло десять солдат с капралом и двадцать мужиков с ружьями. Мужики были с Чечулихи, те, кого банда Белоусовых ограбила перед уходом за Чарыш. Оставив солдат с капралом в Каргонском посёлке, сотник Кузнецов, взяв с собой всех казаков и мужиков чечулинских, выдвинулся в сторону белков.
Глава четвёртая

1.

До Каргонской каменоломни доехали верхом. Осмотрели заброшенную каменоломню, увидели, что разбойники здесь делали короткую остановку для перевязки раненных и пошли дальше в белки. Отойдя верст пять, спешились, оставили пятерых мужиков и раненных в ночной перестрелке казаков с конями и пошли дальше. К вечеру добрались до границы белков и встали лагерем. Кузнецов отправил урядника Иванова с пятью казаками выше по склону в дозор, на случай ночного нападения разбойников. Как стемнело, волки начали беспокоить отряд своим воем, но близко не подходили. Костры в лагере расположили так, что люди были как бы в круге из костров. Сидя у костра, сотник слушал, о чем говорят его люди. Мужики рассказывали казакам, как весной Белоусовы с бандой поотбирали у них коней и заставляли поить водкою. В то время у них проездом был доктор Бунге, из немцев, так они его с собой звали. Доктор хоть и в очках был, а не побоялся отказать. Доктор же и помог вызволить двух мужиков, пленённых бандитами. Так вот, толи побоявшись доктора, толи сами так решили, разбойники всю ночь пропили водку, а на утро, несмотря на большую воду в Чарыше, ушли на другой берег.
Рассказали, что Белоусовы уже бунтовали на Колыванской шлифовальной фабрике, вот их сюда и сослали. Про братьев говорили только плохо, потому как были они хоть и сильные, но постоянно пили водку и задирались на соседних чечуленских мужиков. Потому-то они, как проезжал Микитка, сын старшины Сентелека, собрались, у кого ружья остались, на помощь казакам. Сами они весной пошли было на разбойников, да побоялись. Их разбойников-то больше стало, человек двадцать или более. Прибились к ним ещё лиходеи какие-то. Удивлялись ещё мужики, как это Тарский смог одолеть Коську Белоусова, самый силач среди братьев был. Говорят, он поднимал двадцатипудовые каменные глыбы спокойно, а Тарский наголову его ниже.
– Вот вы, крестьяне, вумные, а одного понять не могёте, – смеялся Деев, – казак не только силой, а и умением берёт. Недаром говорят, «Мужик пашню пашет, а казак саблей машет». Он, Тарский, у нас лучший рубака в посёлке. Тарский, покаж, как ты волос повдоль саблей рубишь.
– Да отчепись ты, балобол, – отвечал Тарский, – мозоль на языке натрёшь!
Кузнецов заметил, что казаки его, после ночного боя с разбойниками, серьёзней стали. Когда ехали до Сентелека, казаки весёлые были. Видать, думали без крови обойдётся, а вышло вон как. Тулатинские казаки жили рядом с усть-тулатинскими крестьянами, и стычек у них между собой не было. Бывало, вместе и рыбу ловили, и на соболя в белки артельно ходили. Да не думали казачки русскую кровь проливать.
– Тарский, – окликнул сотник, – а ты где такой удар высмотрел?
– Да был у нас в посёлке дед один, Серебряковым кличут. Вот он нас молодых-то и обучал, как саблей владеть. Он, говорят, ещё в Белоярской крепости служил. Сам Серебряков рассказывал, как в Якуцкий острог ходил, и в Москве бывал, и на горах уральских. Хороший был казак, с нами малолетками подолгу разговаривал, жизни учил.
– А сейчас он где? Что-то не видал я его в посёлке у вас.
– Годов восемь как собрал саквы и конно ушёл куда-то. Я его встретил на выезде из посёлка: «Поехал, – говорит – на родину помирать». Больше его и не видели. Наверно помер, ему тогда годов восемьдесят было.
– Да, были вояки! – проговорил казак Деев – У меня батя силён был. Помню, конь забаловал, всё лето с кобылами вольно ходил, а тут мы его под седло решили. А крупный был коняка, и как давай на аркане взбрыкивать и кусаться. Не подпускает никого. Батя изловчился, схватил того коника за уши, притянул к земле и укусил за морду. Конь аж пал и затих. Потом батька мой, спокойно его оседлал и объездил, аж до пены. Самый смирный коняка потом был.
Так за разговорами повеселили казаки, спокойней стало. Но спать никто так и не стал. До утра проговорили.
2.

Утром со стороны дозора послышались выстрелы. Подняв лагерь по тревоге, сотник повёл их вверх к месту, где был дозор. Дозор казаки устроили на одном из берегов горного ручья, перегородив единственный проход вниз. Подойдя, сотник увидел, как его казаки с урядником Ивановым из-за камней постреливают из ружей вверх по склону.
– Что за стрельба, урядник?
– По первой зорьке пытались разбойные спуститься. Мы их окликнули, они начали уговаривать нас пропустить их к каменоломне. Золото сулили, поганцы. Знамо дело, я отказался пропускать. Тут один из них заругался и пальнул в нашу сторону. Ну, мы, как и положено, ответили. Одного подстрелили, вон за камнем сапог виден.
Сотник посмотрел на другой берег ручья, и увидел пятку стоптанного сапога, торчавшего из-за камня.
– Ну, молодцы казачки, урядник, отправь двух человек. Пусть глянут, что там за птица. Остальным взять тот берег на прицел и стрелять, если кто появится.
Двое казаков вызвалось охотниками сходить до подстреленного разбойника, Тарский и Пужеракин. Оставив ружья и сабли, взяв только пистолеты и кинжалы, охотники осторожно, ползком начали перебираться на другой берег ручья. Тарский взял чуть левее и с пистолетом в руке прополз чуть выше виднеющегося за камнем разбойника. Пужеракин полз прямо на видневшийся сапог. Забравшись чуть выше, Тарский оглядел местность и крикнул.
– Пужеракин, нет тут боле ни души. Убёгли!
Пужеракин быстро вскочил на ноги и резким броском оказался рядом с убитым. Тарский же, взяв пистолеты в каждую руку, медленно спускался боком, поглядывая вверх по склону. – Ваше благородие, можно подниматься, – крикнул Пужеракин.
Сотник с остальными людьми поднялись к убитому. Разбойник лежал с простреленной головой, в руках его было ружьё. На поясе висел замшевый кисет набитый дополна. Пужеракин развязал кисет и извлёк золотые украшения.
– Смотри-ка, серёжки-то в крови! – Удивился казак.
– Вот нехристи! Видать с ушей срывали… Удавить гадов всех! – с яростью произнёс Деев.
– Вот тебе и православные! Поганки! Тьфу! – сплюнул Тарский.
Сотник заметил, как у казаков поменялось отношение к разбойникам после того, как они увидели кровь на серёжках. Теперь он понял, что казаки не будут жалеть этих душегубов.
– Потихоньку вперёд, не зарывайтесь. Эти гады из засады могут стрелять, – приказал сотник, и весь отряд с осторожностью, держа оружие наперевес, двинулся выше в белки. Пробравшись сквозь последние кусты, росшие на вершине, казаки и чечуленские мужики осторожно выбрались на голую площадку, на другом краю которой виднелась избушка соболёвщиков. Мужики-звероловы, бывавшие здесь, сказали, что на том краю пропасть и разбойные не смогут убежать. Им только вперёд, на заслонивший проход отряд.
– Березовский, возьми пять казаков и пять мужиков. Проберитесь с левой стороны избы и залягте. Иванов, возьми столько же людей и давай на право. Я с центра пойду.
Разбойники заметили отряд и начали стрелять из окон. Трое выскочило на площадку и залегли за избой. Все люди Кузнецова заняли свои места, и сотник подал команду. – Залпом через одного. Первые номера. Пли!
Раздался шумный залп.
– Вторые номера. Пли!
После второго залпа выстрелы из избушки стали реже. Двое из разбойных, что были на улице, кинулись за избу. Подбежав к краю, один бросился вниз, другой упал на краю и затих. Казаки, находившиеся с левой стороны, кинулись к краю. Сверкнула сабля Деева, и раздался крик раненого. Сабля поднялась ещё раз и после этого разбойник затих. Тут распахнулась дверь и пятеро разбойников кинулась на осаждавших их казаков.
– С колена. Пли!
Казаки, бывшие по центру с сотником, вскочили на колено и выстрелили все разом. Трое бандитов упали, двоих казаки встретили в сабли и порубали их на месте.
– Сдаёмся – крикнули из избушки – не губите, братцы!
– Какие мы вам братцы, выходь по одному, в капусту рубить будим! – зло крикнул Березовский.
– Отставить «в капусту»! Окружить избу, ружья наизготовку! – Приказал сотник.
Казаки нехотя подчинились своему командиру. Встали вокруг избы, взяв на прицел двери. Мужики же чечулинские встали чуть позади казаков, тоже подняв ружья. Из избы вышли два здоровенных мужика. Выходя из дверей, каждый из них бросил два ружья, саблю и нож. Это и были два оставшихся в живых брата Белоусовых.
– Вяжите их, чечулинцы. – приказал сотник.
– Не вяжите, так пойдём – пытался противиться старший Прокопий.
– Я те пойду так! – видя, что Прокопий не даёт себя вязать, Деев наотмашь ударил его прикладом ружья. – Вяжите, мужики. Больше не дёрнется.
После удара прикладом Прокопий упал на колени и не сопротивлялся. Повязав всех живых разбойников, казаки собрали убитых. Живыми взяли трёх человек. Четверых застрелили, троих саблями порубили, один разбился, спрыгнув с обрыва. Все одиннадцать. Обыскав избу, собрали награбленное и оружие и уже без происшествий спустились к каменоломне, где их ждали раненные казаки и кони. Уже конно добрались в посёлок, где их ждало заводское начальство с солдатами. Передав им пойманных с оружием и награбленным, казаки с сотником отправились домой.
Выехав за околицу Каргонского посёлка, сотник построил казаков.
– Господа казаки! Заводское начальство благодарит вас за службу и выдало каждому казаку по рублю в награду!
– Рады стараться ваше благородие! – дружно ответили казаки.
– Вольно! По два, в колонну! Рысью! Аррш!
Проехав версты три, к сотнику подъехал урядник Березовский.
– Разреши обратиться, сотник.
– Обращайся.
– Мы тут с казаками покумекали и решили. Все наградные деньги, ты раненным в деле отдай. Остальные и благодарности от начальства рады.
– Как знаете, станичники, ваше решение я поддерживаю. Но с меня всем бочонок медовухи!
– А вот за это – Спаси Бог, от всех нас сотник. Но ты, Миколай Палыч, чур, с нами пить будешь.
– «Если по отчеству, значит уважают казаки», – подумал Кузнецов – Обязательно братцы!
Вот такая она была, служба, у сибирских линейных казаков станицы Чарышской, Тулатинского редута. Как и у всех казаков. Только иногда, подслащённая медовухой.
Источник

Киринчук Е. В горах Алтайских: повесть // Дети войны: ежемесячник.– Завьялово.– 3-5 вып.– 2013.

Белоярские казаки на Кузнецкой линии
Историческая повесть Евгения продолжает рассказ о былой службе казаков, присоединивших Алтай к России.
Глава первая

1.

Служба казаков
Служба казаков.
Сентябрь 1739 года. Неспокойно нынче на созданной в прошлом году Кузнецкой оборонительной линии. А линия эта была создана для обережения русских пограничных поселений Кузнецкой землицы. Пограничная линия тянулась от Кузнецкой крепости через Бийский острог, потом по правому берегу реки Оби до Белоярской крепости и дальше по берегу Оби до Малышевой слободы. Неспокойные соседи джунгары и телеуты частенько переправляются через Обь и пытаются собирать дань с тогулов и теленгитов, перешедших в русское подданство. Старая калмыцкая дорога, идущая степью вдоль Касмалинского бора, не раз видела большие улусы кочевников, идущих пограбить в приобье местных теленгитов и тогулов. Жившее когда-то по берегам реки Барнаулки племя кетов кочевники вырезали полностью ещё до прихода русских казаков. Остатки кетов растворились в теленгитксих и тогульских родах.
Телеутский зайсан Байгорок Табунков, выпущенный воеводой Кузнецка из плена, где по приказу воеводы мыл голыми руками нужники, заявил притенении на землю, где кочевал до пленения. Собрав отряд из телеутов недовольных правлением русских, Байгорок постоянно угрожал нападением на Бийскую, Белоярскую крепости, Бердский острог и Малышеву слободу. В открытую зайсан телеутский боялся нападать на русские селения, но в деревнях вокруг острогов жители боялись далеко отъезжать от крепостей. Крестьяне говорили, что у них начал пропадать скот и, что стали они встречать конных телеутов рядом со своими селениями.
В Белоярской крепости казаки постоянно находились в разъездах на дистанции, которая тянулась вверх по реке Оби до впадение в неё реки Чарыша, вниз по Оби до устья Чумыша. От крепости Белоярской до Чарышского устья 120 вёрст, до Чумышского устья 64 версты. Казачьи разъезды по тридцать конных казаков еженедельно выезжали на охрану линии, да ешё и посылали по двадцать казаков каждый месяц на охрану демидовских заводов в предгорья Алтая на реку Белую и Чарыш. На службе в димидовских заводах тоже неспокойно. Степники киргиз-кайсаки часто нападали на заводские поселения и казаки Белоярска нередко вступали в стычки с коварными киргизами.
Присланная на линию в помошь казакам рота драгун поручика Фадеева, была разбита повзводно на линии и взвод, присланный в Белоярскую крепость, находился в основном в Малышевской слободе, где казаков не было. Драгуны так же, как и казаки белоярцы, постоянно находились в конных разъездах и их разъезды встречались на устье реки Чумыша у деревни Речкуновой. В пяти верстах от Речкуновой был построен небольшой острожек с башней, окружённый частоколом, где постоянно находился небольшой отряд казаков с десятником. Конные разъезды на Белоярской дистанции осуществлялись с мая месяца по ноябрь. Зимой бегали казаки на лыжах, так как на конях не пробъёшся, снегу много, да и кочевники уходили на зиму в предгорья.
2.

Зацепилась туча за сосны белоярского мыса и льёт уже два дня без продуху. Стены и башни крепости почернели от дождя, отливая блеском мокрых брёвен. На башнях казаки караульные, ёжась от сентябрьской мокроты, покрикивают каждый час. «Славен город Томск!» – это с башни, что над протокой обской, с западной стороны крепости. «Славен Тобольский город!» – это с северной башни кричит казак. «Славен Бийский острог!» – хрипло донеслось с южной башни. «Славен Кузнецк!» – звонко кричит казак с восточной башни. «Славна Сибирь Матушка» – это с проезжей башни. Не спят дозорные казаки, смотрят в серость дождя, не подойти врагу к крепости Белоярской незамеченным.
Уже двадцать два годочка стоит крепость Белоярская, возвышаясь над поймой реки Оби, защищая рубежы России на юге Сибири. За эти годы поубавилось набегов кочевников на землицу кузнецкую, испытали басурмане силу казачей сабли и мошь пушек крепостных. На Белоярскую крепость набегов не было: сразу, как казаки крепость поставили, дали бой басурманам и видать запомнили нехристи силу белоярцев. А вот в деревнях, что относятся к крепости, неспокойно. Приходили мужики в Белоярск из Повалихи деревни, говорили, что видали на том берегу Оби человек с тридцать калмыков с оружием, никак задумали что-то не хорошее. Комендант крепости приказчик Семён Гилёв, приказал выслать разведку за Обь из пяти казаков на лодке, до Барнаульской деревни. Ешё пятерых конных казаков отправил до Повалихи, разузнать, кого там мужички видели. Остальным казакам при крепости быть, на случай если нападут кочевники.
К полудню из крепости выехала казачья станица, то есть конный разъезд, и не торопясь двинулась в сторону деревни Повалихи. Под промозглым сентябрьским дождём синие и коричневые кафтаны казаков намокли и сливались серостью с соснами и кустами, тянувшимися вдоль боровой дороги. Остроконечные шапки, оторочены мехом и мохнатые папахи казаков намокли от дождя и потяжелели. В станице было двое старых матёрых казаков и трое молодых.
Старые вояки Кирила Белых и Степан Кротов были из тех казаков, кто пришёл с Иваном Максюковым ставить Белоярскую крепость. Белых был из волжских казаков и в Сибирь попал совсем молодым, со своим отцом Фирсом. Ватага вольных казаков ушла с Волги вместе с семьями, от боярской власти, искать лучшую жизнь в богатой Сибири. Казаки года два промыкалась на сибирских просторах, потеряв треть повольников в схватках с местными кочевниками, казаки пошли на службу к воеводе Тобольскому. Раскидала жизнь служивая волжцев по острогам и крепостям, по службам ближним и дальним. В 1714 году Кирила с батькой Фирсом попал в отряд Ивана Буткеева, ставил с ним Бердский острог. Оттуда с другими казаками попал в отряд Ивана Максюкова. Когда Максюков пошёл на Бию-реку ставить острог, Белых вместе с отцом остались в Белоярской крепости.
Белых был казак среднего роста, годов шестидесяти. Черные когда-то волосы и борода, поседели на службе государевой. Серые, глаза смотрели на мир со строгостью и мудростью, накопленной за годы нелёгкой казачьей службы. Молодые казаки побаивались и уважали Кирила. Старые казаки рассказывали, как в одной схватке с джунгарами, Кирила попал в засаду и один зарубил пятерых басурман. Когда казаки пришли на подмогу к Белых, он уже разделался с противниками и стоял весь в крови, улыбаясь. Сам Кирила никогда не говорил об этом случае, но хорошо помнил безумный оскал смерти на лицах джунгар. Помнил, как он крутясь чёртом, сбитый с коня, обезумев от отчаяния, рубился с врагами. Как одолев последнего, радовался тому, что выжил. С той схватки пошёл казак на повышение и стал десятником.
Кротов же Степан, был чуть ниже среднего роста, коренастый, светловолосый, смешливый казак. Возраста одинакового с Кирилой Белых, но выглядел молодо. Всегда неугомонный и готовый посмеяться на чем угодно. В Сибирь казаки Кротовы попали из города Рыльска, где царь Михаил Фёдорович в 1632 году даровал им, природным донцам, за службу землю. Служили Кротовы не за страх, а за совесть, оберегая границы Руси от поляков и крымчан. Так бы там, в Рыльске и остались, но дед Степана, предприимчивый Кирей, во время восстания Кондратия Булавина, возил булавинцам порох и свинец. Казаков Булавина разгромили, самого атамана, Кондратия Афанасьевича убила донская казачья старшина, а рыльского, беломестного казака Кирея Кротова схватили и приговорили к повешению. И повесили бы, да тут царю Петру шибко понадобились казаки для службы в Сибири и заменили казнь на бессрочную службу в сибирской землице. Так со всей семьёй Кирей Кротов попал в Томск, там и помер, а сыновья и внуки пошли служить службу царскую, по острогам и землям неспокойным, азиатским. А свой неугомонный характер, от старого Кирея, казаки Кротовы так и не растеряли, и не заморозили в таёжных, сибирских землях. В Белоярскую крепость Кротовы попали с тем же Максюковым, строили крепость. Потом остались служить службу станичную, в разъездах, да дозорах.
Молодые казаки станицы, Андрейка Сартаков, Васька Кондаков и Ванька Зудилов, были уже сыновьями первых белоярцев, коренными сибирскими казаками. С малолетства, на ровне со старшими несли службу казачью – «доколе в силах».
Казаки разъезда одеты были по походному – в старых выцветших кафтанах, мохнатых папахах и остроконечных суконных шапках, отороченных мехом. Все имели сабли и кинжалы, у каждого по ружью. Пики были только у молодых Кондакова и Зуудилова. У Белых за поясом было два пистоля, у Кротова кистень и аркан притороченный к седлу.
Небольшие, сибирские кони, мелкой рысью, неутомимо бежали по боровой дороге.
– Да твою же мать! Как дождь, так на службу! Что за жизня та такая, пёсья! – громко ругался пожилой казак Степан Кротов. – Больше тридцати годов на службе, а всё гоняют как щенка!
– Сколько я тебя знаю, Степа, всё ворчишь да балаболишь – Проговорил с упрёком Кирила Белых, бывший старшим в станице – Молодняк молчит, а ты всё лаишся.
– Дак молодняку и не положено, как молоко на губах обсохнит, тады пусть и говорят. – Не унимался Кротов.
– Хорош гундосить, Кротов. Лучше ружьё укутай, намокнет, чем пулять будешь?
Кротов осмотрел притороченное к седлу драгунское ружьё и снова заворчал:
– Приеду до дома, Петьке сыну всю спину нагайкой исполосую. Говорил гадёнышу: «Ладом укутай ружбайку, дождь на дворе. Как попало овчиной укутал стервец».
– Самому, Степа, нужно на службу собираться, а не малолетка заставлять. – Погрозил плетью Белых.
Так под дождем миновали казачьи дома за велижанами и выехали на дорогу в сторону Юдиной деревни. Молодой казак Василий Кондаков, ежась от сырости, дремал в седле, его товарищ Андрейка Сартаков шутя, не сильно, приложился нагайкой по крупу коня Кондакова и конь взвился свечой и помчал в галоп. Кондаков, проснувшись, успел ухватиться за луку седла и проскакав саженей десять развернул коня и, подняв нагайку, попёр на Сартакова.
– А ну, не балуй, малолетки! – грозно прокричал Белых. – Щас обоих взгрею.
– Кирила Фирсыч, так этот поганец Андрюха первый мого коня нагайкой вдарил! – С обидой прокричал Кондаков.
– Так ты, Васька, не спи на службе, – отъехав с дороги, боясь расправы, отвечал с улыбкой Сартаков.
– А ну, замолчь оба! Ещё раз так пошутите – сам вас обоих плетью отхожу и голыми к сосне привяжу. Хай вас шутников оводы пощекотають.
Молодые казаки молча съехались и, зная крутой нрав Белых, предпочли ехать без шуток. Кротов молча стеганул обоих слегонца нагайкой и пробурчал:
– Кирила, а дай, я им по пять плетей врежу. Всё веселей ехать будет.
– Ты угомонись тоже. – Белых погрозил кулаком. – Не равён час на калмыков нарвёмся, а вам всё шутковать. Не на свадьбу едем, в дозор, еслив кто забыл!
Проехав деревню Юдину, казаки выехали на перекрёсток за околицей. Кротов подъехал к Белых:
– Ну, и как дале побежим? По низу через Кармацкую, или верхом через Зудилову?
– Побёгли поверху. Там бором быстрее до Повалихи дойдем. – ответил Белых.
– Забирай правей, соколики, – крикнул Кротов и первым направил коня в сосновый бор.
– Повезло тебе, Ванька! – громко сказал Кандаков казаку Зудилову. – С батей увидешся!
Ехавший позади всех Иван Зудилов, молча кивнул и улыбнулся. Давно он не был у отца с матушкой на заимке. Соскучился.
– Кирила Фирсыч, – обратился к Белых молодой Зудилов. – Дозволь вперёд поехать, к своим заскачу, а?
– Скачи, Ваня. Сафону передай, нехай самовар греет, у бати твого и обсохним.
– Я мигом домчу! Сам самовар и растоплю! – Повеселев, крикнул Зудилов и, огрев коня нагайкой, помчался вперёд по дороге.
– Эй! Торопыга! Мёду, мёду не забудь достать! – крикнул вслед удаляющемуся Ивану Кротов.
Станица ехала среди огромных, вековых сосен, кустов малины и калины, тянувшихся по краю дороги. Высокие мачтовые сосны наклонили от тяжести дождя лапы и при сильном порыве ветра обливали казаков брызгами воды. Рядом с соснами кое-где присоседились берёзы и осины и перешептывались тревожно листвой, как будто говоря: «Ну куда вас станичники в непогоду понесло?». Потихоньку дождь ослабевал. На западе начало пробиваться сквозь тучи солнце. Уже под небольшим дождём станичники перешли вброд реку Черемшанку. Небо сжалилось над станичниками и солнце стало жарко греть намокшие кафтаны и папахи. Казаки приободрились, при солнышке-то куда веселей в разъезде. Через час дождь кончился и станица выехала из бора на большую поляну, где и была деревня Зудилова.
Деревня Зудилова была дворов двадцать пять и тянулась вдоль реки Черемшанки, окруженная со всех сторон сосновым бором. Лет двадцать назад казак Сафон Зудилов приглядел это место и, женившись, переехал сюда. За это время из заимки Зудилова превратилась в деревню, обросла избами и людьми. Новосёлы выкорчевали поляны под поля и огороды и зажила деревня не бедней других. Селились в Зудиловой белоярские казаки, вышедшие в отставку и переселенцы из Томска городка, Кузнецкой крепости, Бердского острога и крестьяне из России, искавшие волю в Сибири. Места хватало всем.
Проехав два дома от околицы, казаки завернули ко двору Сафона Зудилова. У ворот встречал сам хозяин, казак лет пятидесяти. Сафон Зудилов был одним из тех казаков, что ставили Белоярскую крепость. Сафон через два года женился на дочке переселенца из Томского городка, выпросил землю под заимку и с тех пор жил вне крепости, но на службу выходил как и все казаки гарнизона. Уже на заимке у Зудилава родился старший сын Иван, после ешё два сына и дочь. Так и жили казаки Зудиловы, то на службе, то на пашне, то в бору бортничали, медок у диких пчёл добывали.
– Здорова, Сафон! – обрадаванно крикнул Кирила Белых, спрыгнул с коня и обнял Зудилова.
– Здорова, Киря, односум ты мой старый, – Сафон с радостью собрал в охапку Белых.
– Ты, Сафон, свата-то не забыл? – Улыбаясь весь рот, подходил Кротов.
– Тебя, сват, забудешь! Ты и мёртвого поднимешь и напомнишь о себе! Здорова, Стёпа!
Молодые казаки поздоровались и скромно стояли у коней.
– Ванька! Самовар созрел? Веди станичников чаёвничать.
– Всё готово, батя! Проходите, казаки, к столу под навес, за чаем согреетесь – Молодой Зудилов уже в сухой одежде, успел приодеться, повёл казаков под навес у дома где стоял стол с лавками.
За чаем казаки рассказали Зудилову куда едут. Сафон вспомнил, что тоже видел в пойме чужие конские следы.
– Я Кирила, капканы на ондатру ставил у протоки, по-вдоль камыша. Глядь – следы в сторону Повалихинской деревни пошли. Присмотрелся, а кони-то некованные, не наши. Думал сёдни к обеду в Белоярскую к приказчику, а тут Ванька сын прибёг, говорит вы сами едете искать кто шалит.
– Ты, Сафон, давай-ка с нами. Укажешь где следы видал. – Заговорил Белых и шутливо добавил. – Хватит за юбку жёнину, да за плуг держаться. Ты покаместь дома, смотрю, пузу наел. На коня-то залезешь, казак?
– Да задержится он дома-то! – К казакам из избы вышла жена Сафона, Марья, статная казачька лет пятидесяти. – Здравствуйте, станичники! Он, Кирила, то в лесу медок качает, то в пойме капканы ставит, то сетёшки на протоках ставит. По неделе дама-то не бывает, а как свои дела бросит, так и на службу в крепость собирай его.
– Здорова, сватья! – юркий Кротов первый подскочил к Марье и поцеловал троекратно. – Ты всё цветёшь, любезная. Эх, зря я тогда тебя сватать ездил Сафону! Надо было самому с тобой поженихаться! Я бы, Маня, только возле тебя бы и сидел, и на службу бы не ходил!
– Да все вы, казачьки, перекати-поле, какая разница. Вам дом родной хуже плена калмыцкаго! Только сабелькой махать, да с ружья пулять в свет Божий! Одно слово – казаки.
– Да забирай ты её, сват! – шутя проговорил Зудилов. – Достала своим хозяйством, сил нет! Говорил я ей, бабе неразумной! Нельзя мне на огороде да в поле уставать, вдруг басурмане нападут – а я уставший? Как врага победю, ежлив не рукой, не ногой пошевелить не смогу? Или ешё хужее, руки в мазолях – как я саблюку-то держать буду и тебя с добром твоим обороню?
– Балаболка ты, Сафон, ох и балаболка. Ладно, пойду управляться. Служите уже, вояки! –Марья с улыбкой пошла в сторону хозяйских построек. – Ты домой-то, Сафон, когда явишси?
– Ты, Мария, не волнуйся! – ответил вместо Зудилава Кирила Белых. – Как следы в плавнях проверим – так верну тебе и мужа и сынка. Не сумливайся!
– Ну Бог вам в подмогу, станичники!
Сафон пошёл собираться и наказал сыну Ивану седлать коня. Через полчаса тронулись вшестером в сторону поймы Оби.
Глава вторая

1.

Выехав за околицу Зудилова, казаки нагнали конного тогула Барку. Барка был человек лет семидесяти и проживал в деревне Зудилова на заимке. Годов пятнадцать назад приехал он в деревню и сразу пошёл к Сафону Зудилову и попросился поселится рядом с деревней в бору. Сафон тогда удивился и спросил тогула: «А что это ты у меня-то просишся, я здесь не хозяин. Селись, если хочешь, только в Белоярскую съезди и у приказчика запишись в ясачные». На что Барка ответил: «Ты здесь первым стал жить, у тебя и спрашиваю». На следующий день тогул поехал в крепость и вернувшись выбрал поляну в бору, в полуверсте от дома Сафона и построил небольшую избушку.
Занимался старый тогул зимой охотой, летом пропадал на протоках в пойме, ловил рыбу и собирал травки всякие для лечения. Ни одного жителя деревни поднял на ноги и излечил от хворей всяких. Барку уважали в Зудиловой и побаивались, многие думали, что он колдун или шаман, но мальчишки деревенские часто бегали со старым тогулом на рыбалку и помогали ему собирать травку всякую. Сафон Зудилов больше других сдружился с Баркой, у него научился добывать мёд диких пчёл и другим премудростям жизни в бору.
– Здорова, сосед! – не доезжая сажень пять до тогула, крикнул Сафон.
– Здравствуй, Сафон, и всем казакам здраствовать и удачи на охоте! – Сильным, не старческим голосом ответил тогул.
– Куда, старина, направился? – спросил Кирила Белых.
– На протоки, думал порыбачить, да говорят люди немирные из-за Оби пришли. Посмотрю, что за люди. – отвечал Барка.
– Ты, старой, не боишся? А ну, как заарканят тебя разбойные и уволокут в степи свои!
– Я старый, меня не продашь и работать шибко не могу. Не, не боюсь.
Зудилов наклонился к Белых и сказал:
– Давай, Кирил, возьмём с собой старика. Лучше него никто следы не читает. Да и шутит Барка насчёт старости, силища в ем как в медведе.
– Дедушка, айда с нами, – заговорил с тогулом Белых. – Мы как раз по тому же делу в пойму и бегим. Ты же там все ручейки и кочки знаешь, поможешь?
– Помогу, Кирила! Казакам всегда помогу. Вы мне помогали и не раз.
Белых вспомнил, как годов десять назад, напали на Барку в пойме киргизы и уволокли бы тогула, но на его счастье услышали казаки шум драки и отбили Барку. Потом дивились станичники: на месте драки нашли троих убитых тогулом кочевников: «Как ты, старый, троих бугаёв сумел завалить?». На что Барка отвечал: «Случайно! Они с коней попадали и зашиблись». Подивились казаки и с того случая ешё больше зауважали тогула.
– Вот и ладно, старина! Айда, станичники! – Белых первым тронул коня и казаки с Баркой последовали за ним.
Вдруг из бора выбежал огромный волкодав и с рычанием кинулся на казаков, пугая коней.
– А ну цыц, Табет! Свои это! – крикнул Барка.
Пёс успокоился и зарысил рядом с тогулом. Казаки с изумлением осматривали собаку.
– Вот это псина! Что твой телок годовалый! Иде ты такого волкодава урвал, Барка! – с восторгом сказал Кротов.
– У киргизов за Обью поменял на нож. Шибко хороший пёс, за такого и ружья не жалко. Он у них пораненный был, киргизы думали помрёт, я выходил. Шибко хороший! Один на волков ходит, не боится. Его даже рысь обходит.
– Да, годов пять назад, я таких у киргизов видал. Когда за Алей бегали. – подержал разговор Белых. – Я у них просил продать, да не в какую. Друзей говорят не продаём!
– Вона как! Друзей! – удивился Кротов.
– А что, Стёпа, иной человечек хужее пса. Собака не продаст и не убежит при беде. – задумчиво проговорил Белых.
– Так-то оно так, Киря. Вот помню с Кузнецкого купцов провожал до Змеиной горы, так в степе, за Чарышом, на нас разбойные напали. Мужики, что подрядились охранять добро купеческое, все по кустам попрятались. Мы с Ефимкой Назаровым вдвоем отбивались. – ответил Кириле Белых Кротов и замолчал.
– Ну и как? Дядька Степан, отбились? – спросил молодой Зудилов.
– Аюшки? А да, отбились. Только Назарова стрелой басурмане поранили. Через неделю помер казак. Добрый был товарищ Ефимка. Мы с ним ешё Бердский острог вместях ставили. – ответил Степан.
Дальше казаки ехали молча, поглядывая по сторонам, только старый тогул что-то тихо напевал себе под нос.
2.

В Повалиху въехали к вечеру и решили тут и заночевать. Заодно и расспросить местных мужиков, каких чужаков они видели.
Деревня Повалиха находилась в пятнадцати верстах от Белоярской крепости вниз по течению Оби. Деревня раскинулась по берегам речки Повалихи, в четырёх верстах от впадения её в Обь. Петляя по лугу змеёй, речка приютила на своих берегах незамысловатые крестьянские дворики с обязательными кустами черёмухи и сирени. Первым здесь поселился Филип Попов с семьёй, лет двадцать назад. Следом пришёл Михайло Дедюхин с домочадцами и пошли за ними переселенцы со всех острогов сибирских, застраивая домами рубленными в связь берега Повалихи и кромку бора соснового. Зажила, задымила печками, деревня Филипа Попова на речке Повалихе.
Казаки въехав в деревню, направились к двору Дедюхина, известного охотника на всю Белоярскую округу. Двор Михайлы находился у бора и был огорожен высоким тыном в пол бревна. За тыном лаяли собаки, разрывая вечернюю тишину громким гавканьем. Пёс старого Барки Табет, нехотя рыкнул, как лев, и собаки за забором завизжали.
– Ты глянь-ко! Как воевода рявкнул! Аж псы за забором испужались! – смеясь сказал Степан Кротов.
– Да, сурьёзная у тебя псина, старик! – обратился к тогулу Белых.
Старый тогул с улыбкой кивнул и свесившись с седла потрепал волкодава за гриву.
– А ну, кто там балует! – послышался голос хозяина двора из-за забора. – Смотри, собак спушю!
– Напугал ежа голой жопой! – громко засмеялся Стёпка Кротов. – Мишка, свои мы! Казаки с Белоярской! Отчиняй ворота, а то штурмой брать будем!
– Кротов, ты чё-ли? Ась? – голос хозяина из-за забора подобрел.
– Я, Мишаня! Отчиняй свою крепость, да принимай на постой!
Степан Кротов хорошо знал Михаила Дедюхина, вмести не раз ходили охотится на зверя всякого. Не одну ночь вместе коротали у костра в бору.
– Отчиняю, станичники! – ворота со скрипом открылись и хозяин с факелом в руках встречал поздних гостей.
– Здорова вечерял, Михайло! Куда коней ставить? – поздоровавшись спросил Кирила Белых.
– Здорова, здорова, Кирила Фирсыч! Сейчас сына крикну, он коников ваших определит, напоит и овса подсыпет на ночь! – хозяин крикнул в сторону избы. – Санька займись конями! Проходите в избу, станичные! Милости просим!
Казаки поставив коней под навес у овина и направились в дом.
В избе Дедюхина было по-холостяковски уютно. Жена Авдотья годов пять как померла, завалило сердечную в лесу старой берёзой. С тех пор Михайло жил один с пятью ребятишками, старшему Саньке годов семнадцать, остальные погодки.
Большая, русская печь разделяла избу на две горницы. В первой ютился сам Михайло во второй половине обитали ребятишки. У окна стоял грубо сработанный стол и две лавки, стена у печи была с полатями, в дальнем от печи углу у окна стояла кровать.У топки печи по-сиротски стояла единственная табуретка в доме.
– Э, да тут мы все то не поместимся. – оглядев горницу проговорил Белых. – Молодняк, давай-ка все втроём к коням. На сеновале заночуете, а мы тут старые кости погреем.
Трое молодых казаков послушно вышли из избы и пошли к коням. Санька, старший сын Дедюхина увязался с ними.
– Ну как тут, Мишаня, поживаешь? По первому снегу на зайца пойдём? – Усаживаясь на лавку заговорил Степан Кротов.
– А чё не пойти-то, пойдём Стёпа. – возясь с самоваром ответил Дедюхин.
– Не о том спрашиваешь Степан. Ты Михайло скажи, что за люди чужие из-за Оби пожаловали? – Кирила Белых внимательно посмотрел на хозяина избы.
– Дык я-то не видал, что за люди. Следы видал, киригизы али калмыки пожаловали. Бог их знает! У речки Кислухи, тама и следы. Можа проходом, можа и пошарапать християн местных. Но не купцы, точно.
– Как увидел, что не купцы? – спросил Белых.
– Так вона с вами тогул-то не прячется. В избу зашёл, с вами смотрю катается. А енти скрытно прошли, по тропкам коровьим крались, вдоль протоков, да по кустам. Никак прячутся.
– И куда, думаеш шли-то? – Белых зачесал задумчиво свою бороду.
– Да, по следам видать, в сторону Речкуновой. Мы с Филипом Поповым туды Ваську Карпова послали речкуновских казаков упредить. Да к вам, в Белоярскую, человека отправляли.
– Ну вот мы и прибёгли. А что в Речкунову отправили, молодцы! Ниче найдем гостей. Так, а сколько их было?
– По следам, человек с тридцать, не боле. Заводных коней с имя с два десятка, следы не так глубоко как у тех, что под всадниками.
– Ладно, давайте спать. Завтре, до петухов, по следам пойдем. Гаси лучину хозяин.
Казаки легли на лавки, а Барка лёг у дверей, положив под себя волчью шкуру и под голову свой замшевый мешок.
Глава третья

1.

Утренний, осенний туман молоком окутал деревню. Казаки и тогул Барка быстро попрощались с Дедюхиным и выехали на дорогу до деревни Речкуновой. Дорога шла высоким, поросшим сосновым бором, берегом протоки Оби. Дорога известная, от Повалихи до Речкуновой тридцать вёрст. Не раз белоярские казаки в разъездах проходили от крепости до Речкуновой, где встречались с драгунами из Малышевой слободы. В небольшом острожке Речкуновой был у казаков пост сменный, где стояли по месяцу десяток белоярцев со старшим десятником.
Миновав бор, казаки вышли на большой луг, раскинувшийся версты на три вдоль речки Кислухи. Небольшая речка Кислуха текла из бора с северной стороны и впадала в реку Повалиха, в версте от обской протоки. Подойдя к речке казаки начали внимательно осматривать коровьи тропы и прибрежные кусты. Молодой Иван Зудилов в кустах увидел некованые конские следы и прокричал:
– Батя! Казаки! Вона следики, у черёмухи! Давай сюда!
Первым к Ивану подъехал тогул Барка со своим Табетом. Спешившись, старик наклонился над выдавленными в глине конскими следами. Подняв рукой кусок глины, понюхал и проговорил:
– Байгорок, старый шайтан. Однако встретимся вскорости. – и, повернувшись к съезжающимся казакам, громко сказал – Табунков это. Старый лис со своими нукерами. Не с добром он из-за Оби прибёг.
– Почему знаешь, что Байгорок это? – спросил Белых.
– Знаю, он это! – уверенно проговорил старый тогул.
– Ну он, так он. Веди Барка по следу. Глянем, куда это старый лис пошёл!
Тогул по-молодому вскочил на коня, крикнул своему псу «Ищи, Табет» и показал рукой на следы. Волкодав взял след и мелкой рысью, уверенно повёл казаков за собой.
– Ты видал? – Кротов удивлённо развёл руками. – А ведь день прошёл, дождище лил, а псина след взяла! Не, Барка, ты точно шаман! А пёс твой с нечистой, ей-Богу, по ночам в догонялки играет!
Молодые казаки перекрестились, на всякий случай, Сафон Зудилов улыбнулся в светлую бороду, а Кирила Белых одобрительно кивнул и громко сказал:
– Хватит лясы точить! Айда, братцы, за тогулом!
Версты две Табет вёл казаков вдоль речки, потом резко повернул на запад и повёл людей к обской протоке. Светло-рыжие бока пса мелькали в густой траве, но он уверенно, опустив белую морду к следу, рысил к протоке. Семеро всадников молча шли рысью за огромным волкодавом. Подойдя к протоке, Табет остановился и закрутился на месте. Казаки спешились и старый тогул указал на размытые следы, теряющиеся в песке обского плёса.
– Ну и куда они пошли, а? На песку-то не увидим! – Андрей Сартаков в сердцах плюнул в песок.
– Найдём, не боись. – слезая с коня сказал Белых, – Зудилов, ты с тогулом пойдёшь вниз по протоке, посмотрите там можа наследили гости. Сына с собой возьми. А ты Кротов бери с собой Сартакова и вверх по течению, далеко не уходите. Версты две пройдёте и назад. Кондаков, возьми мого коня и вон там под вётлами схоронись. Я здеся, по берегу гляну.
Казаки разъехались, как указал старший. Белых, скинув кафтан и заломив папаху на затылок, начал оглядывать прибрежный песок. Пройдя сажень десять по кромке воды, казак заметил не размытый конский след и наклонился разглядывая его. «Так, след в воду уходит. – рассуждал про себя Кирила, – Неужто за протоку ушли? В плавнях островов тьма, если за протоку, искать их там год будем. Вот незадача». Кирила выпрямился и посмотрел на другой берег протоки. Ни чего не заметив, развернулся и пошёл к Кондакову:
– Васька, коней не рассёдлывай, подпругу ослабь. Будем ждать остальных.
В это время Степан Кротов с Сартаковым медленно ехали по кромке плёса и внимательно осматривали траву у песка.
– Вона, видал Андрейка, косуля с косулёнком на водопой ночью ходила. – Показывая на следы говорил Кротов. – Не, сюда нехристи не пошли. Где человек прошёл, животина дня три не пойдёт.
– Ну дак чё, дядька Степан, дале не пойдём?
– Пойдём, ешё с пол версты глянем и назад. Ты, Андрейка, по траве гляди, а я по песку гляну.
Казаки тронулись дальше, глядя под копыта своих коней.
Тогул Барка с казаками Зудиловыми идя вниз по протоке следили за волкодавом Табетом. Пёс рассеянно нюхал песок и часто оборачивался и подбегал к кромке воды.
– Чёй-то пёс твой, Барка, всё назад оглядывается. – наблюдая за собакой проговорил Сафон Зудилов.
– За протокой телеуты, – сказал тогул. – Точно, там они. Табет следов не видит, а носом видишь за воду показывает.
– Так чё мы тогда вниз-то идём? – Удивился молодой Иван.
– Старший сказал две версты пройти, значит пройдём. Эх, сынок, малолеток ты, и есть малолеток. – Сафон с укоризной посмотрел на сына. – Ить служба в том и служба, чтобы командира слухать.
Осмотрев две версты берега, казаки и тогул повернули обратно.Через час, собравшись вместе, казаки стали думать-гадать, как дальше поступить.
– Надо, станичники, на тот берег протоки идтить. По всему видать там басурмане спрятались. – заговорил Кирила Белых. – Ты тут, Зудилов, все протоки знаешь, где, думаешь, они прячутся?
– На том берегу, верстах в трёх на север, есть старая хибарка рыбачья. Думаю – они там. Темноты дождутся и по ночи уйдут. – отвечал Сафон – А вот куды далее пойдут? Тут братцы им сам чёрт проводник.
– Знамо куда! Пошарапать, да пограбить. – со злостью проговорил Кротов. – А хибару ту и я знаю. Года два назад, я там по осени рыбалил. Помнишь Кирила, кастрюка на два пуда приволок? Вот с етих мест его и брал!
– Ты что скажешь, Барка? – Белых повернулся к тогулу.
– Однако там он. По солнышку ему не пройти – казаки поймают, а ночью «старый лис» пойдет на Чумыш. Там люди его улуса до сих пор кочуют. Мне люди говорили, Байгорок хочет свои земли обратно забрать. Ездил он, говорят, в Ургу к кайтанши и тот обещал ему помочь урусов согнать, если Байгорок поднимет телеутов и ойратов на войну.
– Вона чё «старый лис» задумал! – Кротов нервно сжал рукоять сабли. – Не, ты слыхал, Белых? Он, поганка такая, у воеводы в Кузнецке дермо выносил, а тут воевать собрался. Вояка мать его!
– Не ерепенься, Стёпа. Урезоним Байгорока. Только подумать надо, как сподручней ето сварганить. – Белых начал рассуждать вслух – Приказчик Гилёв с Белоярской, на лодках послал ешё казаков за Обь, в Барнаулку деревню. Они, как там посмотрят, должны протоками до нас дойти. Я, как их посылали, со старшим из их Иваном Точиловым договорился. Если в Барнаульской спокойно, они на кислухинский плёс придут и тута встренимся.
– Встренимся-то встренимся, а их, басурман три десятка, а нас, даже если казаки Точилова подойдут и полтора нету. – Зудилов сдвинул шапку на затылок и задумчево проговорил – Расклад не в нашу сторону. Опять же, еслив Табунков послал к своим на Чумыш, их ешё сотни две набежит. Так, Барка?
– Две сотни не набежит. – старый тогул посмотрел на Зудилова. – Телеуты устали воевать. Им однако, лучше ясак казакам давать, чем Байгороку и кайтанши зюнгарскому. Байгорок, если не доволен, может и конями порвать, и глаза вырезать, и в рабство продать. Ведь если Табунков не отдаст кайтанши полный ясак, его самого зюнгары в котле сварят. А казак не лютует. Казак, если ему ясак недодать, скажет: «Ладно, морда немытая, на следующий год всё сполна отдашь. А нет – нагайкой по заднице!». Однако казакам лучше платить ясак чем зюнгарам. Нагайкой по заду луше, чем конями порвут. Моя так думает.
– Развеселил, старый, спасибо! – улыбнулся Белых, глядя как казаки засмеялись. – Так говоришь не пойдут за Байгороком телеуты? Это хорошо, значит сами сладим с Табунковым! Давай, казаки, под вётлы, там лагерем встанем, пока Точилов на лодках подойдёт. Готовьте коней к переправе, ружбайки и припасы лучше крепите, чтобы не замочить на переправе. Подкрепимся, пока ждём, и с Богом, станичники. Костра не разжигать.
2.

Точилова с казаками ждали часа два. За это время перекусили, проверили и закрепили на сёдлах оружие и припасы. Лодка с казаками вышла из-за поворота протоки, держась правого берега. Увидев лодку, Белых вышел на песок плёса и махнул папахой. В лодке заметили Кирилу и пошли на вёслах к месту где он стоял.
– Здорова дневали, станица! – поздоровался и первым спрыгнул с лодки Иван Точилов. Обернувшись в лодку к своим казакам, Иван крикнул. – Дошатик на берег братцы, воду вычерпайте и отдыхайте покаместь.
Точилов был казак сорока лет, чуть выше среднего с рыжей, курчавой бородой и усами. Из-под запорожской овчиной папахи лихо вывалился огненный чуб. Синий, когда-то, казачий кафтан был одет на одно плечо и свободный, правый рукав развивался на ветру, как крыло. Серая, холщовая рубаха была распахнута на груди, выставляя большой православный крест на показ. Весь вид Ивана Точилова говорил о его лихости и бесшабашности. Предки Точилова, запорожские казаки, были высланные в Сибирь за то, что пограбили посольство крымского хана.
– Здорова, Иван! – обнявшись с Точиловым сказал Белых. – Как на Барнаулке, видал басурман?
– Да нема их там, бисовы сыны где-то с чёртом в карты играют, можа здеся!
– Здесь, так и есть! – Белых рассказал Точилову про следы.
– Значит думаешь, Кирила, что на том берегу протоки ховаются?
– Думаю так.
Казаки с лодки подошли к ветле, где расположилась конная станица. Поздоровались, поговорили, посмеялись.
– Хлопцы грузи сёдла с оружием на дошатик! – крикнул Белых – Молодняк, раздевайся, с конями в плавь пойдете.
Переправлялись в два захода. Сначала оружие с припасами перевезли, оставили стеречь старшего Зудилова и в обрат, за казаками со старым тогулом. Молодые казаки Андрей Сартаков, Иван Зудилов и Василий Кондаков, раздевшись до исподнего погнали коней в воду. Кони фыркая зашли в протоку и поплыли на другую сторону.
Тогул Барка позвал своего пса в лодку, но пёс Табет недружелюбно посмотрел на дощатик и сам вплавь переправился через протоку. Кротов, сидя в лодке, смотрел на плывшего волкодава и дивился.
– Не, видали, братцы? Не хочет с нами морда собачья плыть в лодке! Места ему мало! Ну точно воевода!
Барка молча улыбался в седые редкие усы. Переправившись, казаки и тогул вышли из лодки и начали разбирать свои вещи. Пес молча вышел на берег, отряхнулся от воды и опустив морду, нырнул в прибрежные кусты.
На берегу Белых и Точилов решили разделиться. Кирила со своими казаками, на конях пойдёт до рыбацкой хибарки по кустистому берегу. Точилов со своими на лодке пойдут по протоке вниз. Пройдя место где стоит рыбачья хибара, чтобы басурмане не поняли, что их нашли, высадятся на берег и устроют засаду. Белых решил, что телеуты не примут боя и постараются уйти дальше в пойму. Там-то Точилов их и встретит, и огнём из ружей заставит остановиться. Ну а дальше, как Бог даст, либо бой, либо сдадутся телеуты с Байгороком Табунковым.
Подождав когда лодка с казаками Точилова уйдёт ниже, за поворот протоки, Белых собрал свою станицу в круг.
– Значица так, соколики. Зудиловы с Баркой пойдёте вперёд на полверсты. Идите чуть правее и скрытно, без коников, ежлив что, не шумите, пошлите Ваньку к нам и ждите. Мы же, братцы, – Белых обратился к остальным казакам, – верхами шагом пойдём следом и поглядывай во все глаза. Кротов бери левее саженей на двадцать и смотри по кустам. Если пойдут калмыки в пойму левее, свиснешь коршуном. Ружбайки на седле держи, пики к сёдлам приторочите. С богом станичники!
Казаки молча выдвинулись кустами к рыбацкой избушке. Кротов направил коня левее остальных и пропал в кустах. Остальные, положив ружья на сёдла и подождав пока тогул с Зудиловыми скроются в зарослях ивы, шагом двинулись за ними.
Степан Кротов взяв ружьё на изготовку медленно пробирался сквозь заросли ивы и ежевики. Старый охотник, он замечал все следы которые попадались на его пути. «Ты смотри, кабан зашёл на острова!» – думал про себя казак: «Надо будет после службы сына Петьку взять и за кабанчиком сгонять. Сала на зиму, да мяса набьём». Степан аж облизнулся, представляя задуманную охоту: «Опа! Следики басурманские, посмотрим!».
Степан спешился и наклонился, чтобы лучше разглядеть следы. На кочке была сорвана трава конским копытом, рядом в небольшой луже виднелись ещё два следа конского копыта.
– Видать тожа по следу кабана калмыки шли, – шёпотом пробурчал себе под нос Степан, – не киргизы точно, те магометяне, кабана не едят, телеулы это Байгороковы.
Потрогав след рукой казак определил по сухости, что проходили здесь вчера. Степан пошёл по следу. Через саженей десять, конские следы повернули назад к протоке.
– Не взяли кабанчика, – прошептал весело Кротов, – ну и славно! От меня знать не уйдёт морда звериная! Жди, клыкатый, теперя меня с сынкой!
Кротов повернул обратно и шагом тронулся дальше, отмахиваясь рукой от наседавших оводов.

Кирила Белых с двумя казаками двигались, вытянувшись цепью в сторону рыбачьей заимки. Белых с Сартаковым впереди, а Кондаков чуть отстал, ведя на поводу коней Зудиловых и Барки. Кирила молча смотрел под ноги коню и держался чуть видных в траве следов кочевников. Заросли ивы низко наклоня ветки, мешали продвижению и казаки руками убирали их с пути. Сартаков вынул из ножен саблю и попытался было рубить мешающие ветки, но Белых подъехал к нему вплотную и прошептал:
– А ну спрячь саблюку! Хочешь, чтобы нас услышали косоглазые? Спрячь быстро, пока стрелу телеутскую горлом не поймал.
Сартаков виновато спрятал саблю в ножны. Так они прошли с версту. Заросли ивы начали редеть и впереди в полверсте угадывалась поляна с избушкой. Казаки спешились и, спрятав коней в кустах, стали скрытно наблюдать за поляной. Поляна, где стояла рыбацкая хибарка, была саженей сто и вся заросшая высокой, по пояс, травой. Лишь небольшая тропа, извиваясь между кочками, проглядывалась натоптанными, свежими следами.
Вдруг с права от них зашуршали кусты, казаки вскинули ружья на изготовку. Из зарослей травы показалась казачья шапка отороченная мехом и казаки опустили оружие. Ползком к ним прокрался Ванька Зудилов. – Кирила Фирсыч! – громким шёпотом проговорил Зудилов. – Я это, Ванька, не палите!
– Говори, Иван, – Белых подошёл к молодому казаку.
– Здеся они! Батя с Баркой ближе к берегу протоки поползли, меня к вам направили. Батя наказал, чтобы вы пока не шумели. Они стрельнут, еслив что.
– Лады, Ваня! Выбери место и держи на прицеле поляну. – Белых указал молодому Зудилову место, чуть правее залёгшего Сартакова.
Глава четвёртая

1.

Сафон Зудилов и старый тогул Барка ползком подобрались к рыбацкой избушке со стороны протоки и притаились, наблюдая. Волкодав Табет, увидев чужих, глухо зарычал, тагул что-то шепнул псу и он молча лёг рядом.
Избушка стояла на краю поляны у раскидистых, огромных тополей, прячась в тени деревьев. Восточная сторона поляны выходила на протоку, где был сооружён незамысловатый причал для рыбацких лодок. Пару лодок лежали днищами вверх на просушке, ещё одна старая лодка была притоплена в воде. Тропинка от причала уперлась в ограду. Старая ограда из жердей была обвешена рваными сетями и местами совсем заросла диким вьюном. За оградой, на задней стороне к зарослям ивы и ежевики, стояли осёдланные кони на привязи. На сёдлах были приторочены колчаны со стрелами, саадаки, старые круглые шиты и перемётные кожинные сумки. Рядом с самой избушкой лагерем расположилось около трёх десятков телеутов. Кочевники, негромко переговариваясь, готовили на костре пищу.
Вдруг на поляну со стороны протоки галопом въехали двое телеутов и, спешившись за оградой, быстро зашли в рыбацкую хибару. Через малое время из избушки вышло несколько телеутов, громко говоря о чём-то. Среди вышедших один старый кочевник отличался от всех богатой одеждой и оружием. Приехавшие телеуты руками показывали на протоку и о чем-то спорили с богато одетым стариком. Среди гортанной речи кочевников Зудилов несколько раз расслышал «казак урус».
– Барка, о чём это они? – шепотом спросил Зудилов.
– Которые пришли, говорят, казаки на лодке проплыли, наверно нас ищут. И просят Табункова идти назад. Ты, говорят, нам сказал, что казаки не будут нас искать и мы спокойно дойдём до улусов на Чумыше.
– А он им что?
– Не бойтесь, говорит, они нас не заметили. Если бы заметили, стрелять из ружей стали бы. Шайтан старый.
– Вона чё, испужались басурмане. – Зудилов улыбнулся в седую бороду. – Ты, Барка, давай к казакам и скажи, чтобы шумнули. Я посля их пальну пару раз, если в мою сторону пойдут. Так на Точилова и выгоним стервятников степных.
– Ладно, моя быстро вернётся! По Табункову не стреляй, якши?
– Якши, якши, давай скорей беги. Смотри с десяток разбойников к коням пошли, видать расходятся. Не все с Табунковым дальше идти согласны.
С десяток кочевников направились к коням и начали подтягивать подпруги. И гортанно говоря показывали на запад, в сторону Оби.
Барка не успел уйти, как со спины к ним выполз Степан Кротов. Улыбаясь Степан, тихо проговорил.
– Куды собрался, старый? Вас, как котят, со спины бери и пеленай. Следопыты, хы-хы!
– Кум, ты как здеся? – обрадованно спросил Зудилов.
– Кирила послал. Говорит: «Иди подмогни старым пердунам, а то среди их только пёс на бой способный!» – волкодав Табет как будто понял и завилял хвостом. – Видал, понимает псина. Белых сказал, они сейчас стрельнут из ружей, а мы сдеся следом пальнём. Так что, Барка, не торопися, здеся воевать будем вместях с твоим Табеткой. Ну и вы нам с ним подмогнёте! – Кротов довольный своей шутке разулыбался во все свои белые зубы.
– Лодно, балабол, сядь вон там левее, за поваленным тополем и ружбайку не забудь зарядить! – Зудилов, улыбаясь, показал налево от себя. – Ты, Барка, с Табетом правее, шагов на пять схоронись и, как крикну, пали из своего ружья. Понял, сосед?
– Понял, Сафон, моя не дура, моя шибко с Байгороком поквитаться надо!
В это время с южной стороны поляны, громко раздался голос Кирилы Былых:
– Эй, некрещёныя, кидай оружию и ложись наземь. Не лягите – стрелять зачнём!
Телеуты взвыли как звери и кинулись, оголя сабли, в сторону голоса Белых. Байгорок Табунков выхватил из-за пояса кремневый пистоль и стрельнул на голос.
– Как хотите нехристи! Станичники, пли! – после крика Белых раздался залп из трёх ружей.
Залп в речной пойме прогремел громко и раскатисто. Двое телеутов упали и закорчились в траве. Остальные отпрянули к избушке и бросились к коням. Старый предводитель телеутов присел в испуге и начал кричать на своих нукеров, размахивая разряженным пистолем. Телеуты, которые хотели уйти раньше, вскочили в сёдла и во весь опор поскакали к протоке. Тут же из зарослей ивы раздался крик Сафона Зудилова: – Пали, браты! – ещё один залп со сторорны воды сбил троих верховых.
Телеуты сбились с галопа и отпрянули к рыбацкой хибарке. В панике десятка полтора кочевников попадали на землю и раздались крики о пощаде. Но не все телеуты готовы были сдаться, восемь нукеров со старым Табунковым бросились в заросли ивы, малины и ежевики, надеясь пробиться к Оби.
На поляну выскочили верхом Белых с тремя казаками, размахивая саблями, с другой стороны от протоки выбегали Зудилов, Кротов и Барка со своим волкодавом. Грозный пёс сбил одного убегавшего телеута с ног и вцепился в горло кочевнику. Остальные, увидев огромную собаку, в ужасе попадали крича: «Шайтан! Шайтан!». Кони, плохо привязанные к ограде, разбежались от грохота выстрелов и Байгорок, прикрываясь за конями, уже с семью нукерами уходил в заросли. Степан Кротов прицелился из пистоля и выстрелил в след убегавшим. Раздался крик в кустах и Кротов с Баркой бросились туда. Грозный волкодав оставив разорванного телеута, помчался за хозяином.
– Стойте, Кротов, Барка, могут заманивать! – крикнул вслед преследующих Зудилов, но Степан с тогулом и псом уже скрылись в зарослях.
– Да нехай гонят, – обратился к Зудилову подъезжающий верхом Белых, – Там их наш хохол шабутной с казаками встренят. Помогай лучше молодняку вязать нехристей.
Зудилов направился к молодым казакам, которые спешились и начали вязать арканами сдавшихся телеутов.
2.

Иван Точилов с казаками Петром Коробейниковым, Кондратом Казанцевым, Андреем Баюновым и Осипом Ощепковым в это время высадившись на берег и, спрятав лодку в кустах, двинулись с севера острова к рыбацкой избушке.
– Ну, хлопцы, гойда до хаты рыбарей. Ты, Андрий, с Кондраткой бери влева и тишком, без гомону у перэд. Я з Петрой и Осипом правой стороной двину. Айда, козаченьки, подкинем пэрцу пид хвост басурманам! – Точилов заправил бравый чуб под рыжую запорожскую папаху и двинулся первым.
Казаки тихо начали продвигаться к месту где была хибарка рыбаков. Пройдя версту услышали выстрелы и крики, остановились.
– Ось як, без нас Кирила Фирсыч начал! – проговорил лихой потомок запорожцев, – Ну нечёго, хлопцы, мы их здесь гопака плясать научим. Ховайтесь браты пид ракитами и жди. Як побегуть на нас, пуляй со всех ружей, посля в сабли. Чую, попляшем на свадьбе у сатаны з нехристями. Затаись и жди!
Казаки растянулись цепью, перегородив тропу от избушки, залегли, начали ждать с ружьями наготове. Через некоторое время послышался шум ломающихся кустов и на казаков начали выбегать нукеры Табункова. Первые четверо, не опасаясь засады, выбежали на тропу и тут их встретил весёлый голос Точилова.
– Шо, бесенята, свадьба с Керилой не понравилась? Ну нэ чёго, с нами попляшите! Огонь хлопцы!
Залп положил троих нукеров на землю, один присел и завизжал от боли. На тропу выбегали ешё трое нукеров, прикрывая собой Багорока Табункова.
– О цэ дило! А я уж думал шаблюка моя бэз угащения останится! Рубай их, браты!
Замелькали сабли казаков и телеутов и пошла рубка знатная. Здоровенный нукер выхватив из ножен огромный тесак кинулся на Точилова. Иван с улыбкой отбил первый удар и, защищаясь саблей, отступил на шаг. Нукер был на голову выше Точилова и на нём был массивный железный панцирь. Думал нукер, что с лёгкостью расчистит себе дорогу к бегству. Ещё один страшной силы удар тесака обрушился на славного потомка вольных запорожцев. Задержав удар гардой сабли, Точилов припал на одно колено и выхватив кинжал из-за пояса, вонзил его в живот врага, между пластин стального панциря. Нукер вскрикнул и, выронив тесак из руки, всем своим весом упал на Ивана, придавив его к земле.
– Браты, Ивана зашибли! – крикнул Андрей Баюнов – Руби в капусту нечисть басурманскую. Мститесь браты за Точилова!
Казаки с тройной силой набросились на нукеров Табункова и, не жалея ни кого, рубили врага. Старый лис Табунков, поняв, что здесь не пробиться, бросился было назад, но тут на него выскочил волкодав Табет, а за ним тогул Барка и Кротов. Поняв, что не уйти, Байгорок вынул саблю из ножен и встал, готовый дорого продать свою жизнь.
Волкодав кинулся было на Табункова, но окрик хозяина заставил его остановиться. Пёс встал в стойку и глухо зарычал на Байгорока.
Разгорячённый погоней Кротов бросился было на телеутского зайсана, но Барка крикнул ему.
– Степан, стой! Мой Байгорок, у меня с ним свои счёты!
– Ну смотри, Барка! Твой, значит твой. – и Степан отошёл в сторону с саблей наголо.
Увидев это, телеутский зайсан Табунков глядя на Барку заговорил на своём языке.
– Отойди, старый охотник, я тебе зла не желаю. У меня с урусами война!
– Больше, чем ты мне зла сделал, уже никто не сделает. – ответил старый тогул – Вот и встретились, старый лис, сейчас ты заплатишь мне за смерть моей семьи.
Табунков смутился на немного, но, взяв себя в руки, проговорил:
– Кто ты, старик? Я тебя не помню! Уйди, а то раскрою твой череп своим клинком!
– Вспомни, шакал, князька Чеоктана, у которого ты вырвал глаза и повесил его на берёзе! Вспомни, сын шайтана, его мать! Которую ты сварил в котле и скормил своим собакам! Вспомни, отродье злых духов, как продал его детей в рабство джунгарам! Вспомнил шакал?
Табунков отпрянул назад и мотнул головой, как бы отмахиваясь от вплывших образов погубленных им. Старый Барка в это время достал из-за пояса топор и поднял его над головой.
– Вспомни, исчадие ада, брата его, которого ты травил медведями, на потеху джунгарским контайши? Вспомнил? Это я! Я выжил тогда и поклялся на той берёзе, где ты повесил брата, найти тебя и отомстить. Ты долго прятался шакал, у воеводы в Кузнецке моя ему нужники, но я поклялся дождаться, когда он тебя отпустит и порезать на ремни. Тогда ты ушёл! Но духи рода моего помогли мне найти тебя здесь! Готовся к смерти, старый облезший лис, она уже пришла за тобой!
Барка со всей силы опустил свой топор на голову Табункова, тот неуклюже пытался защитится саблей, но страх сковавший его, не дал ему это сделать. Топор с громким хрустом опустился на череп телеутского зайсана, разбив перед этим саблю Байгорока на мелкие части.
Табунков упал с раскроенным черепом на землю и волкодав Табет бросился на его грудь, вонзив свои громадные клыки ему в горло.
– Не тронь его Табет, – хрипло проговорил тогул. – Пусть его сожрут лисы.
Пёс послушно отпустил тело Табункова и встал рядом с хозяином. Старый тогул устало опустился на землю и прислонившись к стволу ивы и закрыл глаза.
– Да, брат, знатно ты его уделал, – сказал Кротов, осматривая убитого телеута. – Видать много он тебе зла сделал! Ты посиди здесь, старый, а я посмотрю, что там с другими, якши?
Барка открыл глаза и молча кивнул Степану. Как только Кротов пошёл в сторону казаков Точилова, добиваюших нукеров, Барка поднялся и, взяв за ноги убитого им Байгорока, потащил его в заросли острова.
– Не будет тебе, шакал, покоя и на том свете! – бурчал себе под нос старый тогул. – Не похоронят тебя как человека. Лисы сожрут твое поганое тело, вороны склюют всё до последнего куска кожи.
Протащив Байгорока саженей двадцать, Барка нашёл старую разрытую барсучью нору. Немного раскопав проход норы, он запихал туда тело Табункова и после засыпал песком и закидал ветками. Потом, постояв немного, медленно пошёл на голоса казаков. Выйдя к месту, где была схватка с Байгороком, подошёл к казакам.
На тропе, где была рубка, казаки стаскивали в кучу изрубленных нукеров. Подойдя к самому большому нукеру Кротов увидел торчашую из-под него голову в запорожской папахе.
– Эво-на! Иванка, неужели погиб хохол? – Степан начал стаскивать труп нукера с Точилова.
– Не дождёшься, бисова дэтина! – хрипло раздался голос Точилова. – Ось это громада мэнэ ребры переломала. Здоровенный хряк басурманский.
– Живой! – Кротов повернулся к остальным казакам. – Братцы, давай сюда. Живой Иванко.
Втроём казаки подняли Точилова и положили на снятые кафтаны. Кроме поломанных рёбер на Иване не было ни одной царапины.
На вытоптанную после боя поляну у тропы, выехал верхом Кирила Белых и спрыгнув с седла подбежал к казакам наклонившемся над покалеченным Иваном Точиловым.
– Что тут у вас, братушки? Иван, жив, ну слава Богу. – Кирила перекрестился и взял за руку раненного товарища.
– Да чё ему, хохлу, будет-то? – весело проговорил Кротов – Пока мы там рубились, он видишь дружбана нашёл, обниматься полез, да не расчитали дружки и помяли друг друга! – Степан показал на огромного нукера, убитого Точиловым.
Белых подошёл к громадному телеуту. На мёртвом лице убитого застыл последний оскал смерти.
– Да, Ваня, пошто с дружком-то так? Видешь, он-то улыбался, как тебя увидел, а ты его ножичком приголубил! – не унимался Кротов.
– Та пошёл ты к едрене фене! – давя улыбку на лице, прохрипел Точилов. – Кирила Фирсыч! Убери эту холеру вид мэнэ, я нэ дыхнуть нэ рукой шевелить нэ можу, а вин, бисова дэтина, ржёт як тот мерин!
– Ладно, ладно, станичники, – с усталой улыбкой проговорил Белых – Давай Иванку к избушке несите. Там молодняк с Зудиловым телеутов стерегут связанных. Вот там и побалагурим!
Казаки подняли Точилова на руки и понесли в сторону рыбацкой хибарки. Белых осмотрел порубленных нукеров и сказал.
– А какой из них Табунков-то? Барка, ты же говорил, что он здеся с нукерами!
– Ушёл старый лис, – не глядя в глаза Кириле проговорил Барка – Ушёл, думаю далеко.
– Так эта… – начал было удивлённый Кротов. – Ты же, эта, топориком…
Старый тогул поднял глаза на Степана и тот смутился.
– А, да, Кирила, убёг старый шакал, – Кротов тоже опустил глаза, – Не догнали, один он ушёл.
– Жаль, – Кирила внимательно посмотрел на Барку и Кротова – Ну ушёл, так ушёл. Главное чтобы не повертался поганка старая.
– Не вернётся, Кирила, – Уверенно проговорил Барка. – Моя точно говорит, не придёт Байгорок никогда больше.
– Ну-ну, дай-то Бог! Пошли, любезные, и мы к остальным.
Казаки и тогул медленно пошли в сторону рыбацкой избушки. Огромный волкодав Табет рысил рядом принюхиваясь во все стороны и останавливаясь на шорохи листьев.
3.

Казаки привели оставшихся в живых телеутов в Белоярскую крепость. Приказчик Семён Гилёв взяв с них клятву на шерсти и крови, что они ни когда больше не будут воевать против русских и отпустил.
Точилов Иван через две недели встал на ноги и вновь выступал на службу, как и все казаки. Барка со свои псом Табетом прожили ешё год в Зудиловой деревне и ушли. С тех пор ни кто из казаков не видел старого тогула, но часто вспоминали и Барку и его огромного волкодава Табета. Кирила Белых через два года попросился в отставку и поселился на заимке своего отца Фирса на реке Лосихи. Кротов тоже через год после Белых ушёл по старости в отставку и поселился в Велижановке у крепости, позже потомки Степана Кротова переехали на заимку Сорочий Лог. Казаки Зудиловы так и остались в своей деревне и по сей день живут потомки славных казаков в селе Зудилово.
Крепость Белоярская простояла ешё двадцать лет. После этого управление Белоярской волости было перенесено в деревню Юдина и она стала называться Белоярской слободой. Кузнецкая линия была отодвинута к Алтайским горам и стала называться Колывано-Кузнецкая, чуть позже линия стала Бийской. Потомки славных белоярских казаков большой частью переселились на Колывано-Кузнецкую линию и поставили там три станицы: Верх-Алейскую, Антоньевскую, Чарышскую и множество казачьих посёлков.
Почти двести лет ещё, верой и правдой служили казаки алтайских станиц, защищая границы Государства Российского, участвовали во всех войнах до 1920 года. После Гражданской войны казачьи станицы переименовали в деревни и села. Славные сыны казаков Алтая воевали на всех фронтах Великой Отечественной войны, участвовали во всех войнах и конфликтах СССР, геройски проявили себя в Афганской и Чеченской войнах, не посрамив памяти своих славных предков, казаков белоярской крепости!
Источник

Киринчук Е. Белоярские казаки на Кузнецкой линии: повесть // Дети войны: ежемесячник.– Завьялово.– 3-5 вып.– 2013.

На границе с Китаем
Повесть об алтайских казаках рассказывает о службе Зайсанского пограничного отряда Третьего Сибирского казачьего полка на китайской границе Российской Империи.
Глава первая

1.

Июль 1878 года, граница Российской Империи с Китаем, Зайсанский пограничный отряд, пикет Майкапчагай.
Горы Южного Алтая величаво возвышаются над долиной реки Улькен-Уласты. Пограничная линия в этом месте проходит от горы Мус-Тау по водоразделам гор Саура и Табаргайским хребтом. Русская сторона границы проходит по горам, поросшим редкой тайгой. Китайская сторона идёт холмистой, болотистой долиной с тополиными и осиновыми рощами. Буквально по ту сторону границы, уже в Китае, за рекой Улькен-Уласты, или Большой Тополиной, стоят горы Майкапчигай-тау – отрог системы Саура. С русской стороны, рядом с проходом между гор, расположился пограничный пикет Майкапчагай по названию урочища. Русский берег реки пологий, поросший кустарником и камышом. Китайский – высокий, с теми же камышами и редкими деревьями. Камыш по берегам настолько высок, что всадник спокойно спрячется и пройдёт незаметно. Река Улькен-Уласты не многоводна, то местами теряется в песках, то снова выходит на поверхность.
Пикет Майкапчагай расположен на сопке Улан-Тологой, находящейся на левом берегу реки Улькен-Уласты. На расчищенной от камней и кустарника площадке стоят четыре юрты и две полуземлянки. В юртах расположились казаки 5-й сотни 3-го Сибирского казачьего полка. Полуземлянки же приспособлены под кухню и склад. Чуть поодаль, вглубь русской территории, сооружены загоны для казачьих коней. Рядом с загонами для коней построена небольшая кошара для овец, являющихся основной мясной пищей казаков. С тыла лагеря находится овраг с ручьем, впадающим в реку. У ручья, на берегу оврага, как и полагается – банька. Ближе к реке от лагеря, шагах в ста, возвышается наблюдательная вышка с камышовым навесом. В пикете постоянно находилась два взвода казаков, а один из взводов был в разъездах и дозорах по границе.
Со стороны Китая, в верстах двух от реки на юг, находится китайский пикет, две юрты, одна для китайского начальника, другая для остальных пятнадцати пограничников. У китайцев на границе несут службу урянхайцы под началом дзянги-десятника и китайского унтер-офицера. Урянхайцы – кочевники, были в подданстве Китая и китайское правительство привлекало их на службу. Иногда с вышки казаки наблюдали, как приезжало китайское начальство и урянхайцы в разномастных халатах, суетливо пытались создать что-то наподобие строя. И русский и китайский пикеты были поставлены для охраны колёсного тракта, но за малочисленностью и плохому вооружению китайских пограничников, основную тяжесть охраны тракта несли русские казаки.
Также и русский, и китайские пикеты исполняли таможенную службу. Случалось, что отряды немирных кызыл-аяков нападали на русских киргиз и калмыков и отгоняли скот в Китай. Кызыл-аяки звучит на русском как «красные ноги», если проще, то босоногие, то есть люди, не имеющие своего хозяйства. Кызыл-аяки – люди из разных племён, были там киргизы, торгоуты, манжуры китайцы, и урянхайцы. В общем люди, ушедшие от своих родов и занимающихся разбоем. Нередко китайские власти пользовались услугами кызыл-аяков, за свободный проход на русскую территорию брали с них скотом и деньгами. При обострении отношений с Россией нанимали банды кызыл-аяков для нападения на русские приграничные поселения. Китайские пограничники-урянхайцы вообще боялись этих разбойников и даже участвовали с ними в набегах и грабежах. Неспокойная граница была на Южном Алтае.
Третий Сибирский казачий полк, охраняющий границу в этих местах, был первоочередным полком 3-го отдела Сибирского казачьего войска. Управление отделом находилось в городе Усть-Каменогорске и распространялось на станицы Иртышской и Бийской линий. В военное время Усть-Каменогорский отдел формировал ещё 6-й , 9-й казачьи полки и запасную сотню из казаков старшего возраста. Штаб 3-го полка располагался на Зайсанском погранотряде, где и дислоцировался весь полк в зимнее время. С апреля по октябрь казачьи сотни находились на пограничных пикетах, оставалось по одному взводу от каждой сотни при штабе. Полк имел шесть сотен, вторая и пятая сотни формировались в основном из казаков Бийской линии, станиц Антоньевской и Чарышской. Призывались в полк казаки в 21 год и служили в третьем полку четыре года первоочередной службы. В зимнее время в Зайсане, в основном в учениях и на занятиях. Занимались не только военными науками, но и учились грамоте и топографическому делу.
Весной и до поздней осени же служба проходила на границе, и постигали казаки всё вживую, на месте. Казаки бийских станиц и посёлков к службе в горах были привычны, так как с детства привыкли к жизни в горах и предгорьях Алтайских. С юности казаки занимались хозяйственными делами в горной местности, да и на охоту ходили в горы. Немного сложней было казакам станицы Антоньевской. Антоньевская станица и её посёлки находились на равнине и в горах казаки-антоньевцы бывали не часто. Только казаки посёлка Слюденского жили в предгорьях. Казаки же Чарышской и её поселков в горах были как дома, и им легче было привыкать к службе на горной границе с Китаем.
Алтайские казаки были хорошими охотниками и проводниками, а вот кавалеристы из них были посредственные. Поэтому во вторую и пятую сотню полка посылались служить и казаки Иртышских станиц. Иртышские казаки, выросшие в степи, были отличными наездниками и рубаками. К концу второго года службы иртышцы помогали алтайским казакам овладеть джигитовкой и владению шашкой, а бийские казаки учили иртышцев ориентироваться в горах и следопытскому делу. Так что ко второму году службы в сотнях казаки становились отличными пограничниками.
2.

В двадцати верстах на север от пикета Майкапчагай у одного из проходов с гор в китайскую долину, расположился скрытый дозор из пяти казаков и урядника пятой сотни. Такие проходы нередко использовались разными немирными людьми с китайской стороны для проникновения на русскую сторону для грабежа. Проход был на месте горного ручья, который весной пополнялся водой талых снегов и превращался в бурную реку. Шириной проход был саженей десять в самом широком месте и три сажени в самом узком, так что три всадника в ряд могли спокойно проехать. Тропа по проходу петляла змеёй по ущелью меж сопок и гор пятнадцать вёрст и выходила на перевал уже в Зайсанской долине. Дозор назывался «Северный» и располагался в версте от границы на сопке в построенной хижине из камней, покрытой камышами и обложенной для скрытности кустарником и травой. Одна сторона хижины была огромным камнем шириной пять саженей и высотой четыре сажени.
На верху камня была ровная площадка, удобная для наблюдения за тропой. К камню пристроили две стены в рост человека, тыльная сторона была завешана войлоком и служила входом. В двух стенах выходящих на сторону границы и на тропу имелись узкие окна-бойницы для наблюдения и скрытой стрельбы. Внутри было четыре топчана и небольшая, сложенная из камней, печка. Внизу под сопкой, на стороне скрытой от прохода, имелся небольшой загон для коней с навесом из камыша. Если ехать со стороны Китая, то, если не знаешь, что на сопке есть дозорная хижина, не заметишь, пока не поднимешься на ее вершину.
Солнечным, июльским утром, наверху камня, приспособленного под наблюдательную площадку, лежал на бурке казак и наблюдал за проходом. Звали казака Степан Тарский, родом он был из посёлка Тулата станицы Чарышской. За невысоким его ростом пряталась сила огромная и Степан, как и все сильные люди, был очень спокойным и немногословным. Светлые волосы и голубые глаза очень выразительно сочетались с мужественным твёрдым подбородком. Редко из-под его светлых усов появлялась улыбка, но часто щурил левый глаз, выражая этим и радость, и гнев. Одежда у Степана была, как и у всех казаков в дозоре, выцветший темно-зелёный чекмень с газырями для патронов, светло-коричневые замшевые штаны – чембары. На узком, наборном поясе висел кинжал, рядом на бурке лежала шашка и винтовка «Бердана». Сапоги черные, высокие, с острыми носками, чтобы удобней продевать в стремена. Заступил на пост Степан часа два назад, еще по темноте, и только начал согреваться под восходящим из-за горы солнцем. Казак надвинул на брови папаху, чтобы солнце не мешало смотреть за проходом, и откинул одну полу бурки, расстегнул верхнюю пуговицу чекменя. За темные два часа утра замерз и сейчас радовался июльской теплоте.
«Сейчас дома, на Чарыше, хариуса ловить хорошо» – думал Степан: «Брательник поди уже натаскал за утро с котелок». Вспомнился дом, детство, рыбалка, младший брат Федька и немного взгрустнулось. До службы Степан был рыбаком заядлым и часто пропадал на Чарыше и притоке его Тулате, что протекала через его родной посёлок. «Ничё, ещё год всего службы и до дому. Будет тогда и хариус, и тальмень, и щука с чебаком. Оторвусь за все четыре года службы, нарыбалюсь».
Степан повернулся и посмотрел за хижину, где у костра перед входом Серёга Хлыновский возился с чаем.
– Серёга, скоро там чай согреется, а? – Спросил Тарский.
– Тебе, Стёпа, ещё камень час греть, так что не торопи. Ты там за китайцем смотри, а то слыхал, опять вроде нехристи зашевелились. Не прозевай, домой-то могём не попасть.
– Не прозеваю, не боись, земляк!
С Хлыновским Степан были земляками, даже дома рядом в посёлке стояли. Были они не только земляками, но друзьями хорошими. Серёжка был небольшого роста, чернявый, калмыковатый казак. Дед его Иван Хлыновский по молодости ходил на службу в охрану серебряных обозов. Из одного из походов и привёл в посёлок молодую калмычку, говорят, у калмыков украл. Окрестил Марьей и женился. Из той поездки не только калмычку привез, но и шрам на лице от сабли, и деньжат, что хватило на свадьбу и новую избу. Пошли от этого брака в Тулате чернявые, калмыцкой наружности казаки и казачки Хлыновские. Казаки в роду были невысокого роста, но ловкие наездники и рубаки, казачки же Хлыновские были необычайно красивы и трудолюбивы. Славился на всю бийскую линию род Хлыновских честностью и порядочностью. Не зря породниться с Хлыновскими желали многие казаки линии. Одну из дочерей, Марью, дед Иван отдал замуж за Усть-Каменогорского хорунжего Георгия Корнилова.
– Дык тебя-то, Серёга не тронут, ты ж как они чернявый и глаз узковатый. Сощуришься и за своего у них сойдёшь. – Шутил Тарский.
– Ты меньше болтай, а то чаю-то могёт и не хватить говорливым! – не зло отшутился Хлыновский.
– Хорош болтать обоим, казаки с ночи спят, разбудите, – вышел из хибарки урядник Петров.
– Какой спать, меня менять скоро урядник, нехай просыпаются. – Пробурчал Тарский.
– А тебе чё, лежи на каменюке, грейся, да смотри за китайцами, – ответил Егор Петров – Они всё ночь не спали. Волки с той стороны пытались к нашим коням подобраться, вот и гоняли их нагайками.
– А чё не стрельнули-то их, а, урядник? – Спросил Серёга Хлыновский.
– Да нельзя стрелять. Вчера, видел, посыльный от сотника был? Так вот говорил он, лазутчик с китайской стороны приходил и вроде как кызыл-аяки рядом ходят. Опять пакость косоглазые задумали.
Тарский невольно посмотрел на китайскую сторону. В прошлом году пытались кызыл-аяки, человек с двести, проскочить через Майкапчагай. Три раза в конном строю, лавой пытались смести пикет. Отстрелялись тогда из берданок, да помогла рота 4-го линейного батальона, отбили в штыки разбойников. Степан потом с казаками пытались догнать разбойников верхами, вёрст на десять зашли на китайскую территорию, так нет, ушли бандиты. После боя собрали убитых кызыл-аяков человек двадцать и передали китайским пограничникам. У казаков раненных семь человек, да из солдат пятнадцать ранило.
Хлыновский в тот раз кинжал себе хороший добыл. Когда бандиты лавой шли на пикет, он арканом за шею свалил одного торгоута. Хотел, было, живым взять, да торгоут лихой попался, когда к нему Серёга подбежал, торгоут вскочил и начал саблюкой отбиваться. Пришлось Хлыновскому срубить его насмерть шашкой, а кинжал и саблю себе Серёжка забрал.
– Так хорошо! Я себе аргамака хочу отбить! У нехристей кони как птицы быстрые, – заговорил Сережка
– Тебе бы всё трофеев понабрать, а как убьют? – пробурчал урядник Петров.
– Не убьют, я заговорённый!
– Ну-ну, видали мы таких. Сколько по погостам их наложено, – ворчал урядник.
Урядник был из старослужащих, станицы Антоньевской. Десять лет назад отслужил в первоочередном полку и уехал домой. Но что-то не сложилось в семейной жизни, так и не женился. Не хватало в сибирских казачьих полках унтер-офицеров и когда позвали охотников служить вне очереди, поехал в родной 3-й полк. Получил чин урядника и стал обучать молодых казаков премудростям службы на границе. Молодые казаки за ворчание прозвали Егора «Баюном», но любили за заботу и доброту своего урядника. Не раз Петров ловил на мелких нарушениях казаков, но наказывал по-своему, офицерам не докладывал. Огромная фигура Петрова поначалу внушала страх, но когда со временем казаки узнавали своего урядника, то относились к нему как к отцу или старшему брату.
– Егор Трофимыч, ты не ворчи, сладим мы с басурманами. Чай не в первой.
– Удивляюсь я с вас молодых, – уже мягче пробурчал в пшеничные усы урядник. – Один раз в деле побывали и уже все «заговорённые». Вот нанюхаетесь пороху как я, тоды и хвастайтесь. Шухавцов, вставай и Пичугина буди, слышишь? - Гаркнул урядник в хижину.
– Встаём ужо. А что Авдееву-то спать что ли? – из помещения крикнул Федька Шухавцов.
– Нехай спит, он ночь в наблюдателях был.
Откинулся войлок на входе и на утреннее солнце, жмурясь, вышли два казака. Шухавцов направился сразу в развалку к костру, где кашеварил Хлыновский. Пичугин пошёл не спеша к ручью умываться.
– Федька, ты рожу-то умой, глаз не видно, – пошутил Хлыновский.
– А я, Серёжа, можа на тебя походить хочу. Вот не стану умываться годов пять, глядишь, и тоже на калмыка походить буду.
– Не получится, ты, Федя, рыжий и болтун. А колмыки-то всё молчуны, да чернявые.
– А что ты-то говорливый такой, а, Серёня?
– Так я-то по-русски говорю, а они не умеют!
– Федька, мылу дай, – крикнул с ручья Василий Пичугин.
– Своё иметь надо. Вася, сёдни какой день-то?
– Да вроде как четверг, а что?
– Вот ведь, сколько ты меня, Вася, знаешь, а всё понять не можешь. Я по четвергам попрошайкам не подаю, даже у церкви.
– Я те щас, поганец, сапогом по мягкому месту-то двину. Нашёл нищего.
Василий Пичугин шутя погрозил сапогом Шухавцову. Пичугин был из богатой казачьей семьи и одностаничник. Шухавцов знал об этом хорошо. Пичугины в Антоньевской были крепкие в хозяйстве казаки. Все, как на подбор, высокие и широкоплечие, работы не боялись и брались за любое дело. Один из дядьёв Василия торговал и имел свою лавку в станице, с товаром ходил аж до Китая.
– Я те двину щас, медведь!
Шухавцов взял рушник и мыло и спустился к ручью. От ручья послышалась возня и плеск воды.
– Эй, жеребцы, потише там. Китайцы услышат – башку отрежут! – крикнул урядник — Чем исть-то будете!
Тарский с улыбкой посмотрел, как дурачатся казаки, и повернулся в сторону Китая, наблюдать за границей. Повернувшись к границе, Степан взял в руки винтовку и начал осматривать её. Протер берданку тряпицей и попробовал шашку из ножен. Вытащив шашку, вскочил на ноги и крутанул три раза шашкой, как называли казаки этот приём восьмёркой или «бабочкой». Проверив патроны в подсумке и газырях на груди, успокоился и снова лёг наблюдать. «Ну, вроде всё в порядке. Пусть попробуют сунуться косоглазые» – подумал Тарский.
Глава вторая

1.

В камышах долины реки Албакан северней Майкапчагайского пикета на пятнадцать вёрст, находился скрытый лагерь. Шалаши из камыша и навесы из войлока указывали на временное расположение людей в этом месте. Люди, собравшиеся в камышах, судя по оружию, были немирные, а по одежде и говору было понятно, что народ здесь собрался разноплемённый и разной веры.
В большом шатре из войлока на топчане сидел богато одетый, крупный воин. Судя по тому, как к нему обращались остальные, и наличие двух часовых с саблями наголо – это был местный предводитель. Огонь трубки освещал в тени его медное лицо, редкие чёрные усы и, заплетённую в косу, бороду. Бритый затылок с прядью волос на затылке говорил о принадлежности к ойратскому племени торгоутов. Одет он был в чёрный богатый халат, расшитый белыми узорами, и красные монгольские сапоги. Рядом лежало богатая сабля, украшенная серебром и драгоценными камнями. За широким шёлковым поясом был кинжал и кремневый пистолет. Взгляд чёрных азиатских глаз, казалось, не выражал ничего и был устремлён куда-то вдаль.
Он вспоминал.
Когда он был босоногим мальчишкой, их род кочевал вдоль долины реки Тургусун. Его отец Ак-Урлюк был старший рода и имел триста коней и пятьсот овец. Как-то в середине лета к ним в улус пришли китайские солдаты и урянхайцы. Он запомнил только-то, что урянхайский тайши обвинил отца в воровстве коней и китайские солдаты, схватив отца и отрубив ему голову, разграбили улус. Взрослых всех убили, а детей увели в город Кобдо.
Вспоминал, как у китайцев был в прислуге у купца Ван-Цы и как тот издевался над ним, называя рабом и варваром. Когда ему исполнилось семнадцать лет, он ночью зарезал кухонным ножом купца и убежал в степь. Хорошо помнил как его, почти мертвого от жажды и голода, подобрали разбойники маньчжуры и он стал прислуживать их главарю. У маньчжуров он научился владеть оружием и их военным хитростям и, когда их шайка столкнулась с киргизскими барантачи (угонщики скота), он арканом задушил главаря маньчжуров и спалил фанзу, где сгорели и остальные маньчжуры. Очень хорошо помнит, как когда он весь в саже от пожара и обожжённый огнем, вышел к киргизам с обнажённой саблей в руках, один из киргизов, показывая на него пальцем, сказал: «Кара-Мерген!» – что значит «чёрный охотник».
Так за ним и осталось этот имя, а своё настоящее он и не помнил. Промотавшись с барантачи три года, он ушёл от них и собрал свою шайку. Брал к себе он всех подряд, но старался выбирать из ойратов и монголов. Брал так же и маньчжур, и киргизов, и уйгуров, и всех бродяг, не боявшихся крови и умеющих владеть оружием. Так из шайки в десять человек он создал отряд в три сотни. Китайцы называли его людей кызыл-аяки, ему было всё равно, только бы боялись. Жестокость, с которой он грабил китайские и урянхайские селения, закрепила за ним славу безжалостного воина и китайские власти старались всячески переманить его к себе на службу. Месяц назад приезжал китайский чиновник и уговаривал его за плату сделать набег на русскую сторону.
– У урусов хорошие кони и овцы, их коровы как буйволы мясисты и дают много молока. Если уважаемый Кара-Мерген приведёт мне их скот, то я щедро вознагражу его самого и его славных батыров – так говорил китаец, подливая сладкого, но крепкого вина, – Тебе славный Кара-Мерген ни чего не стоит отобрать весь скот у урусов. Они трусливы как шакалы и не умеют воевать.
И он согласился, но не сладкие уговоры китайца и не сладкое вино подкупило его на этот набег. Китайцев он ненавидел не меньше, чем урянхайцев и никогда не верил им, не мог простить убийства отца. Когда-нибудь он соберёт огромное войско и пройдётся как смерч над китайскими селениями и пустит реку крови урянхайцев. Это будет позже. К урусам у него есть свои счёты. Еще в начале своей разбойной жизни с киргизами-барантачами он как-то столкнулся с русскими казаками. В той схватке казаки изрубили десять барантачи и ему срубили часть уха и, если бы не его аргамак, лежал бы он давно в степи, съеденный шакалами. Тогда он ушёл от казаков, но злость на этих белых осталась на всю жизнь. Так что и денег у китайца возьмет и урусам отомстит. Бог войны Сульде не оставит его и поможет.
Здесь в камышах, недалеко от русской границы, он ждал удобного момента для прохода на русскую территорию. Китаец снабдил его отряд четырьмя пушками на верблюдах и пушкари маньчжуры говорили, что разгонят урусов первым залпом. Да! Боги с ним и его проверенные и незнающие пощады воины. Лазутчики ушли три дня назад, и он ждал от них хороших вестей.
2.

Ближе к полудню урядник послал в разъезд Тарского, Хлыновского и Авдеева, старшим назначил Тарского. Казаки выдвинулись на юг, в сторону пикета Майкапчагай. Они должны были встретиться с разъездом от пикета и вернутся на свой пост.
Обеденное солнце жгло как печь. Десять положенных вёрст думали пройти часа за два, в горах быстро не побегаешь. Казаки, вытянувшись друг за другом, медленно продвигались вдоль горного кряжа. Кони, изнывая от жары, норовили подойти к реке, но казаки не давали, боялись, что запарятся кони при такой жаре и падут. Проехав версты четыре, Хлыновский не выдержал.
– Стёпа, налим тулатинский, давай к воде. Сил нет, как пить охота, аж губы потрескались!
– Серёга, еще полверсты и привал. Да и то, не из-за тебя, коней жалко.
– Слыхал, Ваня? Ему скотину жальче, чем нас с тобой!
– Не гунди, калмык. Полверсты потерпим, – ответил Авдеев.
– Не ребята, я в ад не пойду, еслив там такая же жара, буду у Христа просится в рай.
– А коли в рай не пустит, куды денисся?
– Так я, когда к воротам чистилища подходить буду, у архангела Гавриила попрошусь с ним на часах у ворот стоять. У меня-то ни один грешник не проскочит.
– Калмык ты и есть калмык, даже в такую жару богохульствуешь, – пробурчал Авдеев.
– Тише оба! Впереди возня какая-то, слышите? – Тарский поднял руку – Спешится и в камыш, быстро!
Со стороны тропы от пикета послышался конский топот и неразборчивые крики. Казаки быстро залегли в камышах, положа коней, и направили винтовки в сторону шума. Через несколько минут на тропе показались всадники, в которых Тарский узнал казаков своей 5-ой сотни, и с ними неизвестные люди, по виду – киргизы. Пятеро киргизов быстро скакали и оглядывались назад, казаки, прикрывая их, развернувшись в седлах, держали тыл на прицеле берданок.
– Ворогушин, свои здесь! – крикнул Тарский и поднялся, чтобы его увидели.
– Ельцов, киргизов отведи на версту и жди, – приказал своему казаку урядник Ворогушин. – Мы здесь попробуем бандитов остановить.
Один казак отделился от разъезда и, крикнув: «Алга, киргизы, за мной и не брыкаться!» – увел кочевников дальше по тропе.
Урядник Ворогушин и четыре казака спешились и залегли рядом с казаками Тарского.
– Тропу на прицел! Стрелять без предупреждения. Бей по коням, языка надобно взять.
– Чё у вас там случилось-то? – спросил Хлыновский.
– Позже расскажу.
На тропу рысью выезжали вооружённые кочевники, человек десять. Не дожидаясь команды, казаки выстрелили нестройным залпом. Две лошади нападавших упали. Остальные налётчики развернулись и галопом пустились обратно. Казаки кинулись с шашками наголо к упавшим. Из-под подстреленных коней вскочили двое, один упал на колени и поднял руки, другой выхватил кривую монгольскую саблю, приготовился защищаться.
– Брось саблю, – крикнул по-калмыкски Хлыновский.
– С начало я тебе, шайтан, голову отрублю, – ответил разбойник.
Тарский подходил справа от Хлыновского, держа шашку впереди себя, остальные казаки окружили разбойников, не давая им уйти. Решивший защититься, кочевник качнулся было вправо, но резко развернулся и рубанул саблей Хлыновского. Сергей отбил удар и уклонился. В это же время Тарский нанёс сильнейший удар шашкой сверху вниз, и разбойник упал, не успев даже вскрикнуть.
– Ну ты, Стёпа, горазд половинить людишек, – восхищенно воскликнул Хлыновский. – Видали, развалил как чурку топором!
– Дедова школа, – улыбнулся урядник Ворогушин. – Я помню, как старый дед Тарский учил нас шашкой работать!
Степан молча подошёл ближе и получше рассмотрел убитого. Судя по одежде, разбойник был торгоут или монгол. Черный шерстяной халат, остроконечная монгольская лисья шапка, стоптанные рыжие выцветшие сапоги. На лице убитого, застыл волчий оскал.
– Вот зверюга, – проговорил Хлыновский – Спасибо, Стёпа, да я бы и сам справился.
– Не за что, Серёня, медовухой дома отдашь, – ответил Тарский и отошёл в сторону.
Степану стало немного не по себе. Не первый раз он участвовал в стычке, а всё ни как не мог привыкнуть к убитым. Ворогушин, заметив состояние Тарского, подошёл к нему и тихо проговорил.
– Ты, Стёпа, шибко не кручинься. Если бы не ты его рубанул, он бы или тебя, или Серёжку, не задумываясь, к праотцам отправил. Служба есть служба!
– Да я не чё, Василий Титыч, я привыкаю.
– Ну, вот и дело. Свяжите второго и поперёк седла. Давайте-ка на ваш пост двинемся, Боюсь, их там больше двух десятков, пройти нам на Майкапчагай не дадут.
Казаки быстро связали языка и перекинули через седло Авдеева.
– На конь! Рысью марш, – скомандовал урядник и казаки двинулись в сторону поста урядника Петрова.
По дороге Ворогушин рассказал, как было дело. Выйдя с Майкапчагая, разъезд Ворогушина, пройдя пять вёрст, заметил движение возле границы. Казаки рысью поехали на шум и увидели, как какие-то люди остановили киргиз скотоводов, обшаривали их перемётные сумки и, ругаясь по-калмыкски, связывали пастухов. Ворогушин узнал в пастухах людей Сарсын-Бая, русского подданного. Сосчитав разбойников, их было одиннадцать человек, урядник с казаками бросились на помощь к киргизам, на скаку стреляя из винтовок. Разбойники бросились наутёк и скрылись в камышах. Радостные спасённые пастухи рассказали, что они искали пропавших лошадей из табуна Сарсын-Бая, как из камышей на них набросились неизвестные люди со стороны Китая и начали их избивать. По разговору нападавших киргизы поняли, что это торгоуты и маньчжуры и, что они хотят их увести на китайскую сторону к известному в округе бандиту Кара-Мергену.
Пока урядник расспрашивал пастухов, из камышей выскочило несколько десятков разбойников и ему пришлось с казаками и киргизами уходить в сторону дозора «Северного», где и встретился с казаками Тарского.
На подъезде к дозору их встретил Петров с двумя казаками.
– Ну, что там у вас, станичники? – спросил Петров.
Вкратце рассказав о случившемся, все поднялись на сопку, где располагался дозор.
– Так, ребятки, нужно киргизов с кем-нибудь из наших отправить через проход на Майкапчагай, – начал Петров – и в Зайсан гонца послать. Если это кызыл-аяки Кара-Мергена, то у него сабель триста. Подмога из полка нам не повредит. Пошли кого-нибудь из своих, Ворогушин.
– Винтовкин побежит, – ответил Ворогушин.
– Добро. Авдеев с киргизами по горам до Майкапчагая побежишь. Так, Ворогушин, со своими быстро на другую сторону прохода. Заляжешь там и, если кызыл-аяки попрут на дозор, стреляй им с тыла. Не выдавай себя, пока они на нашу сопку не полезут. Стреляй только тогда, когда они к тебе спиной будут. Я со своими укреплюсь здесь на сопке. Будем братцы держаться пока подмога с Зайсана или Майкапчагая не подойдёт. Разобрать припасы и по местам!
Трое казаков с урядником Петровым начали подготавливать хижину дозора к осаде. Хлыновского он отправил наблюдать за тропой навстречу разбойникам. Ворогушин же с тремя казаками забрались на противоположную сторону прохода и приготовились к удару по бандитам с тыла.
Глава третья

1.

Серёжка Хлыновский верхом, насколько можно скрытно, медленно продвигался по проходу между гор в сторону Китая. Прирождённый охотник, он очень внимательно всматривался вперёд, не забывая смотреть по сторонам. Версты через две он услышал приглушённый цокот копыт. Быстро спешившись, он с конём поднялся на правую сторону прохода, положил коня и стал наблюдать. На правую сторону он залёг не случайно, там по тропе на склоне можно верхом доскакать до дозора. Через полчаса вдалеке прохода показались всадники. «Пошли, любезные, – подумал Хлыновский, – сосчитаю вас, роднуль. Можа аргамака пригляжу».
На тропу медленно, но не сильно скрываясь, выехало всадников пятьдесят. Не доехав до места, где лежал Серёжка, кызыл-аяки остановились. О чем-то посоветовались и два верховых поскакали назад, откуда приехали. «Ты смотри, не боятся косоглазые. Значит много их. Подожду, хай все пройдут» – Подумал Хлыновский.
Через небольшое время на тропу начали выезжать остальные разбойники. Они ехали, разбившись на полусотни, с расстоянием сажень по тридцать между группами. Разномастная одежда и вооружение кочевников, выдавало в них не регулярные китайские части, а банду. Хлыновский из укрытия насчитал около трёх сотен, почти все вооружены саблями и пиками, у немногих заметил кремневые ружья и пистолеты. Так же почти у всех были саадаки со стрелами. В середине всего отряда казак увидел двух верблюдов. На каждом верблюде по две небольших старинных пушки.
«И с артиллерией! Вот поганцы, не просто грабить идут, если прорвутся через проход, не одну из новых русских деревень сожгут, сволочи. А пушкари-то маньчжуры! Опять китайцы помогали, видать большой барыш с ентого налёта получить задумали» – Тут Сергей увидел, что в конце отряда ехало несколько богато одетых всадников. И взгляд Серёжки упал на всадника на отличном аргамаке. «Вот это конь, птица, а не конь! Ну, Серёня, разбейся, а добудь аргамака. Такого коня ни у кого на Бийской линии нету». Загорелось сердце казака добыть коня любым способом. Сказывались видать калмыцкие корни. Положив ружьё и шашку у своего коня, казак ужом пополз в сторону разбойников. Очень осторожно, не задев ни одного камешка, Хлыновский начал скрытно спускаться вниз к тропе, в зубах стиснул кинжал, держа в руке аркан. Облюбованный им конь с всадником чуть отставал от основной группы, видать, не из храбрецов был его хозяин. Всадник всё время озирался и придерживал скакуна удилами уздечки. Казак, спустившись вниз на тропу, мелкими и бесшумными перебежками подбирался к намеченной цели. Подкравшись на два саженя к всаднику, Серёжка на калмыцком языке тихо окликнул того.
– Уважаемый, ты кисет обронил.
Разбойник вздрогнул и обернулся, и тут же петля аркана врезалась ему в горло, и всадник беззвучно упал с коня. Аргамак пройдя ещё два шага остановился, не чувствуя на себе наездника. Серёжка молнией метнулся к упавшему и резким взмахом кинжала добил его. Сняв аркан с убитого всадника, казак быстро оттащил того с дороги и скинул в русло ручья. Потом медленно двинулся к коню и ловко накинул петлю на шею скакуна. Конь резко встал на дыбы, но казак умелым движением натянул аркан и конь, задыхаясь, упал. Хлыновский быстро подбежал к коню и, пока тот поднимался, вскочил в седло. Аргамак взвился опять на дыбы, но казак так стиснул ногами ему туловище, что от боли конь встал как вкопанный.
– Не пужайся, милой. Баловать не будешь – не обижу, – шепотом в ухо коню сказал Хлыновский.
Конь, почувствовав на себе опытного и сильного всадника, начал успокаиваться.
– Геть, потихоньку трогай, роднуля, – Сергей ногами ударил коня по бокам и уздечкой направил в ту сторону, где оставил своего коня и оружие.
– Не балуй, вот молодец. Я тебя уже ни кому не отдам, лучше зарежу. Так что давай, орёлик, выноси потихоньку.
Успокоившись, скакун начал подниматься в гору. Заехав за большой валун, Сергей, гладя коня по шее, увидел как, ехавшие последними, разбойники начали кричать и звать убитого. Потом двое отделились и поскакали назад по тропе, проехав то место, где в ручье лежал убитый, они ни чего не заметили и поскакали дальше искать своего товарища. Казак, добравшись до места, где наблюдал за противником, забрал коня и оружие и верхней тропой быстро поскакал к своим товарищам.
Напрямки по тропе Хлыновский на час опередил отряд кызыл-аяков. Подскакав к дозору, крикнул Тарскому.
– Стёпка, прими коней – и, на ходу спрыгнув с седла, подбежал к уряднику.
– Егор Трофимыч, их там три сотни. Все оружные, винтовок мало, кремневые все. Две пушки на верблюдах везут, пушкари маньчжуры.
– Ну, китаёзы, мать их, опять помогают разбойникам. Когда здесь будут?
– Через час примерно. Видал, какого я себе аргамака отхватил, а?
– Отрежут тебе, Серёжка, голову когда-нибудь.
– Дак, они даже не заметили, по-быстрому и сюда!
– Ладно, потом разберёмся. Ставь коней в загон и сам с дружбаном своим Тарским на левый фланг. Сядете чуть ниже хибары за камни и будьте готовы к стрельбе. Без приказа не стрелять.
– Слушаюсь! – Хлыновский побежал к Тарскому, забрал коней и погнал их в загон за сопку.
– Тарский, давай на позицию. Шухавцов, Пичугин на правый фланг. Стрельцов со мной в хибаре, встань к бойнице. Ни кому без моего приказа не стрелять.
Петров поднялся на крышу строения и махнул папахой, подавая знак на другой склон прохода Варагушину с казаками.
– С Богом, братцы! – громко крикнул урядник Петров.
2.

Час ожидания казакам показался вечностью и вот противник показался по проходу. Ехали кызыл-аяки медленно, но уверенно, держа саадаки и кремневые ружья наготове. Петров насчитал полсотни выехавших из-за поворота всадников. Когда до всадников стало шагов двести, урядник Петров, поднявшись во весь рост, медленно пошёл навстречу кочевникам.
– Кто такие? Зачем к нам, по какому делу? – крикнул Петров.
Заметив урядника, всадники чуть замешкались. Вперёд выехал старший и на киргизском языке крикнул.
– Пастухи мы, заблудились, уважаемый. Разреши проехать?
– Стой, где стоишь! Пастухи, а почему оружные все? – На киргизском ответил Петров.
– Разбойников боимся, ты пусти нас, господин, мы мирные.
– Мирные по столько человек с оружием не ездят! Поворачивай давай, а то прикажу стрелять! – урядник поднял руку.
Тут у одного из разбойников не выдержали нервы, и он пальнул навскидку из ружья в Петрова. Пуля пролетела рядом с головой урядника, он махнул рукой и крикнул.
– Огонь, братцы!
Залп из четырёх винтовок громом прогремел над ущельем и тут же последовал другой. Потеряв двоих человек, кызыл-аяки кинулись назад, стреляя из ружей и пуская стрелы. Перебежками урядник добрался до хижины и встал у второй бойницы.
– Братцы, стрелять наверняка, как пойдут. Заряды береги! На флангах, если попрут в пешем строю давай ко мне, в хижине мы продержимся. Всем понятно? – Прокричал из бойницы урядник.
– Понятно – ответили с флангов.
Через несколько минут на тропу высыпало уже человек сто разбойников и в конном строю кинулись на сопку, где был дозор. Берданы казаков били на триста шагов и с этого расстояния казаки открыли прицельный огонь. Попав под прицельный огонь, кызыл-аяки приостановились и начали медленней напирать на дозор Петрова. Подскакав шагов на сто, кочевники, потеряв человек десять, повернули назад.
– Что не понравилось? Это вам не пастухов грабить! – крикнул, смеясь, Шухавцов.
– Не высовывайся, Федька! Это они выманивают нас! – урядник погрозил Шухавцову кулаком.
На левом фланге Тарский и Хлыновский прицельно стреляли по уходившим разбойникам.
– Хватит, Серёга, не стреляй. Заряды побереги, далековато они.
– Лады, Стёпа! Подождём следующего раза.
– Тарский, ко мне, – приказал урядник.
Степан быстрым рывком поднялся к хижине.
– Слухай, Степан. Второй раз они попробуют нас задавить гурьбой побольше. Ты, пока тихо, беги к Ворогушину и передай. Со следующей атакой пущай он со своими, как только зайдут на сопку басурмане, даст три залпа им в спину и в шашки. Мы, как он пойдёт в рукопашную, сверху ударим. Сам оставайся там, с ними и вернёшься. Понял?
– Так точно. Понял!
– Ну, давай, сынок, беги, только аккуратней, чтобы бандиты не поняли, что у нас на том склоне засада. Ужом ползи.
– Будет сделано!
Степан осмотрел оружие и ползком по-пластунски двинулся к Ворогушину. Прячась за камнями, он незаметно спустился и быстрым рывком перебежал тропу и скрылся в кустах на другой стороне прохода. Казаки на сопке молча готовились к следующей атаке. Через час появились пешие разбойники и начали медленно, пуская на ходу стрелы, подниматься на сопку.
– На флангах! Не засиживайтесь там, как только поднимутся шагов на сто, ко мне быстро. Все поняли? – Прокричал урядник.
– Поняли, жди в гости! – ответил Хлыновский.
– Прибегим! – отозвался Печугин.
В это время Тарский уже был у Ворогушина и рассказал задумку Петрова. Выслушав его, урядник Ворогушин кивнул и объяснил своим казакам их действия. Тарский из укрытия наблюдал, как кызыл-аяки медленно поднимались на сопку, где были его односумы.
– Глянь, Стёпа! Чё это они на нашу сторону волокут? – Ворогушин показал на распадок, по которому несколько десятков разбойников что-то поднимали на вершину, где в засаде сидели казаки.
– Пушчёнки никак, – присмотревшись, ответил Степан.
– Всё веселее и веселее становится, – прошептал казак Ельцов.
– Так ребятки. Для пушек здесь только одна площадка пригодна, вон чуть левее нас. Видите? – Ворогушин указал чуть ниже места, где сидели в засаде казаки – Как установят они свою антилерию, останутся только пушкари при орудиях. Дадим им установить и тихонечко спустимся. Из ружей не бить, руби шашкой и кинжалом. По-тихому вырежем, разок пальнём из пукалок ихних и тогда делаем, как Петров задумал. Поняли соколики?
– Покуражимся молча, не боись, урядник, – ответил за всех Тимофей Назаров.
– Ждём!
Казаки молча наблюдали как бандиты устанавливают на площадке маленькие пушки. Как только установили, люди, помогавшие пушкарям, спустились вниз и присоединились к нападающим на дозор Петрова. При пушках осталось только восемь пушкарей маньчжуров. Ворогушин поднял руку и молча указал на пушкарей. Казаки оголили шашки и, как кошки, ловко и быстро спустились на площадку. Не ожидавшие нападения, маньчжуры-пушкари были вырезаны за две минуты.
– Братцы, наводи по басурманам. Один залп из пушек, потом забиваем запалы у них свинцом и сбрасываем их вниз. Дальше из бердан и в шашки!
Поднимающиеся на сопку кызыл-аяки, ждали залпа пушек, после которого они по уговору должны были рывком подняться на сопку и добить казаков. Залп раздался через пару минут, картечь безжалостно покосила верхние ряды нападавших. Обернувшись, разбойники увидели, как их пушки полетели вниз на тропу и следом ударил залп из ружей. Опешившие и ничего не понимающие кызыл-аяки увидели, как на них с площадки, где стояли их пушки, несутся казаки с шашками наголо. Тут же сверху холма бросились на них, с гиканьем и криками, в рукопашную казаки Петрова. Поняв, что они окружены, разбойники бросились вниз, но здесь их уже встречали в шашки казаки Ворогушина.
Рубка была безжалостная и кровавая. Казаки как безумные, сверкая шашками, рубили направо и налево. Кочевники, испугавшись, даже толком и не сопротивлялись, пытаясь быстрее убежать с места боя. Восьмерых бандитов, пытавшихся оказать сопротивление, казаки изрубили на части и кинулись за убегающими.
– Стой! Братцы, не беги за имя, – крикнул Петров – У пушек запалы забивай и на сопку быстрей.
– Уже забили, урядник!
– Молодцы, все наверх! Бегом!
Казаки быстро поднялись на сопку. Осмотрелись. Двое, Хлыновский и Ельцов, были легко ранены, тут же им перевязали раны и они были готовы к бою. Сверху подсчитали убитых кызыл-аяков, насчитали двацать убитых картечью и пулями и десять порубленных в рукопашной, да пушкарей порубленных восемь. Навалили как снопов басурман.
– Ну что, ребятки, пока Бог нас хранит! Дальше будет тяжелее. Если они поняли, сколько нас, жди часа через два новой атаки, а нет – по темноте точно пойдут, – задумчиво проговорил Петров – Так что, занять оборону вокруг хибарки, обложитесь камнями, приготовить заряды и с Божьей помощью будем ждать подмоги. Тарский, Хлыновский и Назаров в охранение к себе на левый фланг. У вас там с места вся тропа просматривается на версту. Не спать, проспите – всех вырежут. Косоглазые мстить сейчас будут люто.
– Не заснём, урядник, не боись, – улыбаясь, ответил Хлыновский, – Пойдем хлопцы, расскажу как аргамака добыл, не заснёте!
Глава четвёртая

1.

В полуверсте от места боя, разбил свой лагерь Кара-Мерген и ждал, когда его батыры приведут связанных казаков-шайтанов. Он всё продумал и надеялся, что недолго казаки будут сопротивляться против пушек. Предчувствуя расправу над урусами, он, сидя в шатре, прикрыв глаза, курил трубку и понемногу отхлёбывал вино из пиалы. Снаружи послышался шум и брань начальника его охраны.
– Кто там, Эрдени? Пусть войдёт, – проговорил предводитель кызыл-аяков.
– Кара-Мерген, это старший торгоут Тургусун. Заходи, – почему-то зло проговорил начальник охраны Эрдени.
В шатёр с поклоном зашёл старший торгоутов Тургусун.
– А где урусы? Ты должен был привести хотя бы одного живым – спросил Кара-Мерген.
– Грозный Кара-Мерген. Урусы отбили две атаки и испортили пушки. Мы не смогли их взять. Они засели на сопке и их оттуда не выкуришь ничем.
В волчьих глазах предводителя мелькнул как молния гнев.
– Вас было там две сотни! Как десяток урусов могли отобрать у вас пушки и прогнать? Отвечай, шакал, вы сыны гиены и зайца не смеете называться торгоутами!
– Урусы хитрые, как лисы, и умеют незаметно появляться со спины. Я тебе говорил, когда мы нашли убитым моего брата, нельзя идти на урусов! Их Бог Исса помогает им всегда. Мы ещё не успели дойти до них, а они уже убили брата и забрали его аргамака. Я увожу своих людей обратно, они не хотят идти на смерть к урусам.
– Эрдени, выведи этого труса и разорви конями на части! – Кара-Мерген нервно потер обрубок своего уха – Трусы, я сам поведу вас на урусов, а кто не пойдёт – изрублю в плов и заставлю съесть другим батырам! – Чуть успокоившись, предводитель разбойников продолжил. – Завтра утром с рассветом пойдём все на урусов и горе тому, кто откажется. Бог войны Сульде, нам поможет.
2.

На утро Кара-Мерген недосчитался сотни торгоутов. Вечером, когда по его приказу казнили их старшего, они решили уйти, не смотря ни на что. Монголы, бывшие рядом с торгоутами, слышали, как те говорили: «Сегодня он разорвал конями Тургусуна – завтра закопает нас живьём». Ночью, задушив трёх монголов поставленных следить за ними, торгоуты сбежали.
Кара-Мерген послал за ними погоню, но те ушли в плавни, в камыши, и их не догнали. В отряде осталось полсотни монголов и сотня разноплемённых бродяг, неспособных на тяжёлый бой. Верных же ему батыров всего семь человек вместе с начальником охраны. Но отступить Кара-Мерген не мог. Во-первых, почувствовав его слабость, монголы зарежут его как барана и заберут всё его награбленное богатство. Во-вторых, китайский чиновник, снабдивший его пушками и оружием, сделает всё, чтобы его повесили как бродягу на воротах первой китайской фанзы. Он решил всё же вырезать урусов-казаков и хотя бы этим заслужить прощение у китайцев.
С первым лучами солнца Кара-Мерген с оставшимися воинами медленно двигался в сторону казачьего дозора. Первой шла пешей сотня разноплемённых бродяг. Среди них были ойраты, киргизы, урянхайцы и люди, вообще не знающие родства и забывшие что такое дом. Вооружены они были кто чем. У кого-то была в руках сабля, у кого – пика или саадак со стрелами, редко у кого было старое кремневое ружьё. Шли они медленно, постоянно озираясь назад, где с саблями наголо и пиками наперевес конно следовали монголы с самим Кара-Мергеном. Предводитель разбойников ехал в середине полусотни монголов, окружённый верными батырами. Не доходя до сопки, где засели казаки, шагов пятьсот, отряд остановился и вперёд выехал киргиз, знающий русский язык.
– Эй, казак! Говорить надо, – прокричал киргиз.
– Говори, немытый, слушаем, – в ответ крикнул урядник Петров из укрытия.
– Выйди, казак, плохо слышу!
– Чё же ты глухой-то на разговор пришёл? Надо будет, услышишь.
– Казак, Кара-Мерген даст много золота и коней – если пропустишь его дальше! Мы уважаем вас, как смелых воинов, зачем нам проливать кровь друг друга?
– Ты мне тут про уважение не говори, разбойник. Вы не воины, вы бандиты и душегубы и золото ваше нам не нужно. Думаешь, не понимаем, что в любом случае вы нас убьёте. Сказки свои вон своим братьям шакалам рассказывай. И вообще, хорош лясы точить, бегите-ка домой, пока не перебили вас всех.
– Вас мало, казак, нас много! Не пропустишь – резать будем!
– Считаю до трёх и стреляю! Беги, косоглазый!
Киргиз быстро возвратился к своему главарю.
– Они не пропустят. Казаки будут стоять до конца, уважаемый Кара-Мерген.
– Я это понял – и Кара-Мерген, не выдержав, сам выехал на коне вперёд – Урус-казак! Смерть ваша будет страшной и медленной! Я прикажу вас всех сварить в котле с маслом!
– Чё он там орёт, а, Хлыновский, – спросил урядник, – Я по-торгоутски плохо понимаю.
– Он что-то про масло и котёл. Жрать хочет, наверно, – отшутился Серёжка.
– А. Ну извини, карнаухий! Сами второй день на сухарях без горячего, – крикнул в ответ Петров. – Шухавцов пальни-ка по этому козырю. Надоел он мне.
Шуховцов прицелился и выстрелил в разбойника. Пуля, не долетев саженя до Кара-Мергена, ударила в камень перед ним. Тот развернул коня и рысью погнал к своим.
– Ну что, братцы! Думаю сейчас пойдут! Всем приготовиться! – Во весь голос прокричал урядник Петров. – Стреляем первый залп по команде, потом прицельно! С Богом! – Над сопкой, где засели казаки, защелкали затворы винтовок и сопка ощетинилось стволами десяти берданок
3.

На сопку начали медленно подниматься цепи пеших разбойников, изредка постреливая из кремневых ружей. Казаки пока отмалчивались, урядник ждал, когда нападающие поднимутся шагов на двести.
– Ну что, Стёпа, думаешь, успеют наши с подмогой, – спросил, щурясь в прицел, Хлыновский у Тарского.
– Должны, Серега.
– Да уж, пусть поторопятся, а то я не покрасуюсь на своём аргамаке по Тулате и Чарышской.
– Покрасуешься, не дрейфь!
– Кто о чём, а вшивый о бане, – попытался пошутить Назаров.
В это время кызыл-аяки поднялись по холму на прицельное расстояние и урядник скомандовал
– Залпом! Пли!
Раздался залп десяти винтовок и на склоне упало четыре человека. Несколько разбойников бросилось наутёк, но внизу у тропы их встретили конные монголы и саблями зарубили троих.
– Я же вам сказал, – прокричал снизу Кара-Мерген – Кто побежит, буду убивать! Или вы принесёте мне головы этих урусов, или умрёте вместе с ними!
Штурмовавшие поднялись и с неохотой пошли наверх, прячась за камни и бугорки. Казаки стали стрелять одиночными выстрелами, но прицельно, и почти после каждого выстрела падал раненный или убитый разбойник. Подобравшись шагов на сто, нападавшие залегли и начали густо обстреливать казаков стрелами. Стрелы ложились так часто, что казаки с трудом успевали отстреливаться и четверо уже получили ранения от обстрела кочевников.
– Ну едрит вашу мать, косоглазые! Вы чё, у стрел своих специально концы загибаете! – прокричал от боли и злобы Фёдор Шухавцов, вытаскивая стрелу из плеча.
– Федька, ты как? – поинтересовался его одностаничник Пичугин.
– Держусь, Вася! Не боись!
На своём месте Тарский, Хлыновский и Назаров тоже получили по стреле от нападавших. Их позиция была ниже других и поэтому обстреливали их плотнее, чем другие позиции казаков. Пока Хлыновский перевязывал ногу Назарова, Тарский прицельно бил по противнику и не замечал своей раны.
– Степа, так ты тоже стрелу схватил, дай перевяжу!
– Да не надо, я сам, – Тарский, чтобы не терять время на вытаскивание стрелы из плеча, обломал длинный конец стрелы и продолжал стрелять из винтовки.
Нападавшие поднялись ещё шагов на двадцать, ещё немного и они могут рывком заскочить на позиции казаков.
– Слушай меня, станичники! – прокричал урядник Петров. – Как только касоглазые поднимутся ещё шагов на двадцать, по моему сигналу в рукопашную. Если не скинем их с сопки – задавят численностью. Приготовились!
Казаки вынули шашки из ножен и ждали приказа. Подпустив ещё немного разбойников, урядник крикнул.
– Вперёд марш, соколики!
Казаки с диким воем и свистом бросились вниз по склону. Их рывок был настолько стремителен, что первый ряд нападавших они вырубили за мгновение. Десять казаков рубилась – как сотня на учениях, каждый из них понимал, что ни кто кроме товарища в этом бою им не поможет. Каждый как будто обрёл силу десятерых и казачьи шашки как молнии сверкали по склону, нанося смертельные раны. Тарский первым же ударом выбил у разбойника саблю и уже орудовал двумя клинками. Казалось, что вокруг него образовался сверкающий шар – разящий всё на своем пути. Серёжка Хлыновский держался слева от Степана и наносил удары шашкой и трофейным кинжалом, выкрикивая русские и калмыцкие ругательства по переменке. На калмыковатом лице Серёжки ощетинился волчий оскал и кочевники, в ужасе от его грозного вида и разящих ударов шашки, кинулись вниз по склону.
Чуть правее громадный урядник Петров рыча, как потревоженный во время спячки медведь, наносил шашкой страшной силы смертельные удары врагу. Ворогушин, сломав клинок шашки о стальной шлем маньчжура, подхватил с земли кремневое ружьё убитого им врага и как дубиной наносил удары направо и налево. Каждый его удар тяжёлым старинным ружьём достигал цели и разбойники под его ударами валились как подкошенные. Нападавшие, не выдержав стремительного натиска казаков, бросились вниз и даже угрозы их предводителя не остановили бегство. Сметая на своем пути монголов, они кинулись к коням и, вскакивая в сёдла, помчались в разные стороны, подальше от этих сумасшедших людей – казаков.
Уставшие казаки даже не преследовали противника.
– Хорошо поработали, хлопцы! Спасибо за службу! – сиплым, уставшим голосом крикнул урядник.
– Рады стараться! Ты обращайся, если что, поможем, – не удержался от шутки Шухавцов.
– Давайте наверх, ребятки! Потери есть? – прохрипел Петров.
– У меня двоих хорошо поранили, – ответил Ворогушин.
– Назарова в ногу пикой ранили, – крикнул Тарский.
– Раненных первыми несите наверх и побыстрей! Смотри, внизу кызыл-аяки зашевелились!
Казаки, насколько можно быстро, поднимались наверх, неся на себе троих тяжело раненых. На верху осмотрелись, легко ранены были почти все, трое тяжело. Семь человек годных к бою – не густо.
– Тяжёлых в хибарку неси, пусть заряды готовят к берданкам, – приказал урядник.
– Зарядов по три выстрела на винтовку осталось, – доложил Ворогушин.
– Ну ни чо, продержимся с часок, а там и подмога подоспеет.
– Как думаешь, Егор, успеют наши с пикета, а? – спросил Ворогушин у Петрова.
– Успеют, должны успеть. Нет, точно успеют! Не зря мы здесь держимся! Не сумлевайся, Вася!
– Хорошо бы, успели! – задумчиво проговорил Ворогушин.
– Так, на позициях! – крикнул Петров – Заряды беречь, зазря не палить! Готовь камни, кончатся патроны, камнями вниз кидай! Все поняли?
– Поняли, – ответили с позиций казаки.
– Вот и славно! Гляди веселей, станичники!
Глава четвёртая

1.

Внизу под сопкой Кара-Мерген с монголами собирал остатки своих головорезов и готовился к новому штурму. Согнав в кучу человек двадцать, не успевших сбежать разбойников, он угрозами и обещаниями большой добычи, уговорил их на последнюю атаку.
Казаки приготовились к нападению, рассредоточились рядом с хижиной. Собрали небольшие валуны и камни, вынули шашки и кинжалы из ножен, чтобы не тратить время в бою, помолились и попрощались друг с другом.
– Тарский, Хлыновский, Ельцов и Ворогушин, идите к коням, – приказал Петров. Как только поднимутся на сопку шагов на десять к хижине, вы верхами на разбойников с шашками. Обойдёте сопку справа и оттуда начнёте. Пусть думают басурмане, что с Майкапчагая подмога пришла. Остальные подпускай косоглазых на десять шагов, делаем три залпа и тоже в шашки.
– Давай за мной, ребятки, – приказал Ворогушин и трое казаков пошли с ним к коням.
– Вася, Ворогушин! Выскочишь после третьего залпа, не раньше! – напомнил Петров.
– Сделаю!
– Ну и ладно! По местам!
Урядник Ворогушин с тремя казаками спустился к загону. Осмотрев коней, подтянули подпруги и стремена.
– На конь! – скомандовал Ворогушин – За мной, марш!
Четверо конных казаков торопливо тронулись обходить сопку справа. Хлыновский ехал на отбитом у разбойников аргамаке.
– Серёга не боишься? Коняка-то не привык к тебе. Смотри, в бою подведёт! – спросил Тарский.
– Ничего Стёпа! Не должён, а где я ещё на ем погарцую, а? Можа последний раз верхами джигитую!
– Ну смотри, джигит!
На сопке казаки, зарядив все винтовки, ждали нового штурма. Урядник Петров спокойно курил трубку и поглаживал рукоять шашки. Остальные, кто внимательно смотрел вниз сопки, кто наоборот старался не смотреть, в душе надеясь, что бандиты не пойдут больше на штурм.
– Вы, ребятки, не дрефте! По моим подсчётам подмога уже где-то рядом. Нам, хлопцы, часок продержаться, – подбадривал казаков урядник – Не бросят нас, не боись!
– Да мы не боимся, – отвечал Шухавцов. – Щас бы водки ведро, ох и погулял бы я с шашкой по головам косоглазых!
– Погуляешь и так, Федя! – сказал Пичугин – Оно и так ничё!
– Пошли басурмане! Приготовились! Стрелять по приказу! – Крикнул урядник.
Кызыл-аяки медленно начали подниматься на сопку. Кара-Мерген спешил два десятка монголов и они саблями подгоняли верхние цепи нападавших. Прячась за камнями, разбойники пускали стрелы в казаков, но вреда казакам причинить не могли, так как казаки засели за сооружёнными ими каменными оградами. Кара-Мерген с оставшимися монголами ждал, когда его штурмующие заберутся на вершину сопки. Он решил, как только его пешие будут наверху, он в конном строю ворвётся на позиции казаков и саблями докончит разгром урусов. Урусы дорого поплатятся за то, что его авторитет подорван и его люди вновь поверят в его удачу.
Разбойники поднялись на середину сопки и залегли, ожидая выстрелов сверху. Казаки молчали. Один из нападавших поднялся и крикнул.
– Батыры! У урусов заряды кончились! Вырежем этих шакалов и заберём всё добро урусов!
Кызыл-аяки поднялись и во весь рост пошли на казаков. Сто шагов – не стреляют, пятьдесят – не стреляют, тридцать – тишина! Разбойники поверили в свою удачу и с криками бросились на позицию казаков.
– Братцы, готовсь! – приказал вполголоса урядник.
Басурмане всё ближе и ближе подбегали к хижине. Были хорошо видны их перекошенные злобой медные лица. Вот уже на двадцать шагов приблизились нападающие, на пятнадцать, на десять.
– Во имя Отца и Сына и всей Святой рати! Огонь, братушки! – громко, на всю мощь своего голоса, прокричал Петров.
Первый залп ударил прямо в перекошенные лица нападавших. Второй, через пять секунд, накрыл уже присевших от страха разбойников. Третий залп повалил четверых монголов, идущих во второй цепи.
– В шашки, соколики, – прорычал урядник.
– Ур-р-ра, – вскочили казаки и бросились врукопашную.
– Не бойтесь, их мало! – крикнул, скачущий наверх, на всём скаку Кара-Мерген.
Тут с правой стороны сопки снизу раздалось русское: «Ура!». Это конные казаки Ворогушина бросились в атаку. Нападающие опешили и остановились. И тут с левой стороны сопки с тропы все услышали громкий крик.
– Братцы, мы уже здесь! Держись, станичники! – на сопку выскакивал галопом взвод казаков.
Впереди, крутя шашкой и крича, мчался Авдеев, посланный за подмогой в полк.
Пешие бандиты пустились наутёк, конные стали поворачивать назад коней. «Казак-Шайтан» – кричали кызыл-аяки, на бегу бросая оружие и срывая с себя тёплые халаты, чтобы не мешали бежать. Казаки, пришедшие на подмогу с Авдеевым, в конном строю смели ряды конных монголов и в бешеной рубке валили неприятеля. Кара-Мерген со своими телохранителями кинулся было влево, где напоролся на шашки казаков Ворогушина.
Хлыновский, гарцуя на аргамаке, сыпал удары шашкой направо и налево. Тарский, выбрав предводителя разбойников, мчался во весь галоп на него. Заметив это, Кара-Мерген развернулся ему на встречу и поднял свою саблю для удара. Сблизившись с разбойником, казак резко свесился с седла, и удар Кара-Мергена просвистел над его головой. Резко выпрямившись, Тарский наотмашь со всего плеча слева-направо рубанул шашкой бандита. Удар шашки был такой силы, что Кара-Мерген вылетел из седла, потеряв голову, которая отлетела шагов на пять. Степан, остановив коня, спешился и подошёл к убитому. Отцепил богатые ножны и, подобрав саблю, сказал вслух: «Брательнику младшенькому подарок знатный!» – и вскочил в седло своего коня.
Увидев, что их предводитель убит, телохранители бросились наутёк. Ворогушин на всём скаку сбил конём начальника охраны Эрдени. Тот вскочил на ноги и поднял саблю, но не успел и раза ударить, как упал с размозженным черепом на склон сопки.
– У меня не побалуешь, – сказал Ворогушин и пустился в погоню за остальными разбойниками.
Ельцов с Хлыновским рубились с остатками охраны и уже свалили троих. Когда к ним подскакали Ворогушин и Тарский, разбойники бросили сабли, спрыгнули с коней и сдались на милость победителям.
Со стороны тропы послышалась команда: «На ширину тропы в шеренгу становись! Штыки примкнуть! С богом, братцы! В атаку марш!» Это строилась рота 4-го линейного Западно-Сибирского батальона, посланная на подмогу казакам из Зайсана. Молодцеватый поручик вскинул в приветствии саблю, салютуя казакам.
– Молодцы, станичники! Ура казакам, братцы! – и вся рота приветствовала казаков громким «Ура!».
– Ну слава Богу, – прохрипел урядник Петров. – Выстояли! – И присел на камень возле которого лежали порубленные им четверо кызыл-аяков.
Сдавшихся разбойников солдаты и казаки согнали в кучу, их оказалось сорок человек. Поручик, оставив десять солдат охранять пленных, повёл роту и два десятка казаков с хорунжим Чумаковым искать убежавших. Перед выступлением хорунжий Чумаков подошёл к казакам Петрова.
– Все живые, станичники? – спросил у Петрова.
– Всё, ваше благородие.
– Потери есть, урядник?
– Раненых восемь, трое тяжело.
– В дозоре останутся моих десяток казаков с урядником Батуриным. Ты, Петров, собирай всех своих и на Зайсан в полк. В лазарете отдохнёте – повернувшись ко всем казакам бывшим в дозоре с Петровым и Ворогушеным, громко сказал. – Спасибо за службу, господа казаки!
– Рады стараться! – вытянувшись во фронт, ответили станичники.
Петров за полчаса объяснил ситуацию сменившему его Батурину. Собрав своих казаков и казаков Ворогушина, тронулся в полк. Хлыновский гарцевал на трофейном аргамаке и, оставшиеся в дозоре казаки, с завистью провожали его взглядами.
– Вот это скакун! Всем коням конь! Урвал всё же Серёня птицу-коня, как и хотел!
– Служите как мы и вам, и коники, и сабельки богатые как у Тарского будут! – сияя от радости, похвалился Хлыновский.
– Казаки, песню запевай! – громом прогремел приказ Петрова.
Звонкий и чистый голос Фёдора Шухавцова взвился над Алтайскими горами.
Полно вам, снежочки, на талой земле лежать,
Полно вам, казаченьки, горе горевать.
И подхватили десяток сильных голосов слова старинной казачьей песни.
Полно вам, казаченьки, горе горевать.
Оставим тоску-печаль во темном во лесу.
Оставим тоску-печаль во темном во лесу.
Будем привыкать к азиатской стороне.
Будем привыкать к азиатской стороне.
Казачки-казаченьки, не бойтесь ничего…
Источник

Киринчук Е. Третий Сибирский казачий полк на границе с Китаем: повесть // Дети войны: ежемесячник.– Завьялово.– 3-5 вып.– 2013.
Отзывы и комментарии
24.12.2013 / Катя.
Откуда Вы знаете эту историю и фамилии? Вы тулатинский?
25.12.2013 / Евгений Киринчук.
Произведение является художественным вымыслом автора и все совпадения с реальными лицами случайны. Похожие случаи описаны сотником Тарыкиным, служившим в 3-м полку. Фамилии казаков бийской линии взяты из архивов. В Тулате был неоднократно, да и вообще, несколько раз проезжал по бывшей бийской линии, вплоть до места, где был форпост Андреевский. С уважением.
05.04.2015 / Сергей.
Евгений, добрый день! В своей повести вы рассказываете историю об Иване Хлыновском и, в частности, упоминаете о том, что он отдал свою дочь Марью за Георгия Корнилова. Это вымысел, или кто-то Вам это рассказал? Признателен, Сергей.
05.04.2015 / Евгений Киринчук.
Не совсем вымысел.
Согласно сохранившимся воспоминаниям родной сестры Корнилова, Анны Георгиевны, мальчик родился в семье. Георгия Николаевича Корнилова в г. Усть-Каменногорске. С её слов «калмыцкая внешность» объясняется его предками не со стороны отца, а со стороны матери – Прасковьи Ильиничны Хлыновской. По свидетельству сестры Корнилова: «Хлыновские переселились в Кокпекты с Бийской линии, вероятно, в сороковых годах, когда русские, оттесняя киргиз на юго-запад, основывали новые поселения и, привлекая разными льготами, заселяли их семейными казаками из старых станиц. Живя на Бийской линии, казаки имели близкое общение с Алтайскими калмыками. Возможно, что в прежние времена, когда был большой недостаток в женщинах, а казачество пополнялось выходцами из Средней и Южной России, в том числе и ссыльными поляками, один из предков матери, поляк, судя по фамилии, женился на калмычке. Вот откуда берет начало наш монгольский тип с материной стороны».
А в Тулате до сих пор живут Хлыновские. К стати Хлыновские упоминаются в списках казаков ешё в 1702 году в Кузнецкой крепости и значатся там как «конные казаки из литвы», а это не значит – поляки, это по месту, откуда были сосланы. Скорее всего, Хлыновские – малороссы. Бийская казачья линия заселялась сибирскими, городовыми и беломестными казаками.
05.04.2015 / Сергей.
Евгений, мои предки, казаки Бирюковы, также перебрались в XIX веке в Кокпектинскую станицу (Кокпекты) с Бийской линии. В семье всегда была история, что жена прапрадеда была из поляков с окончанием фамилии на -ская, хотя, иногда противоречиво, ее звали калмычкой. А совершенно недавно мы узнали, что она была Хлыновской, и была, если я не ошибаюсь, двоюродной сестрой Лавру. И, кстати, по этой линии также присутствует монгольский тип лица. Мы также предполагаем, что наши Бирюковы пришли из Тулаты.
Вы приводите примеры о Хлыновских аж с начала XVIII века (Хыновские упоминаются в списках казаков Кузнецкой крепости в 1702 г.). Попадались ли Вам в списках и упоминаниях Бирюковы? Известно ли Вам откуда Бирюковы пришли в Тулату? Заранее спасибо.
05.04.2015 / Евгений Киринчук.
В посёлке Тулатинском по переписи на 1884 год есть: Константин Иванов Бирюков, 58 лет, сын Иван, 26 лет; Ермолай Ананьев Бирюков, 59 лет, сын Илья, 24 года; Семен Гаврилов Бирюков, 50 лет, сын Федор, 14 лет; Степан Гаврилов Бирюков, 29 лет, дети: Михайло, 6, и Афанасий, 3 года.

В Корее 1904 год
Историческая повесть Евгения рассказывает о службе алтайских казаков на территории Кореи в лихие годы русско-японской войны 1904 года.
Глава первая

1.

ВЫСОЧАЙШИЙ МАНИФЕСТ
БОЖИЕЮ ПОСПЕШЕСТВУЮЩЕЮ МИЛОСТИЮ,
МЫ, НИКОЛАЙ ВТОРОЙ,
ИМПЕРАТОР И САМОДЕРЖЕЦ ВСЕРОССИЙСКИЙ,
Московский, Киевский, … и прочая, и прочая, и прочая.
Объявляем всем Нашим верным подданным:
В заботах о сохранении дорогого сердцу Нашему мира, Нами были приложены все усилия для упрочения спокойствия на Дальнем Востоке. В сих миролюбивых целях Мы изъявили согласие на предложенный Японским Правительством пересмотр существовавших между обеими Империями соглашений по Корейским делам. Возбужденные по сему предмету переговоры не были, однако приведены к окончанию, и Япония, не выждав даже получения последних ответных предложений Правительства Нашего, известила о прекращении переговоров и разрыве дипломатических сношений с Россией.
Не предуведомив о том, что перерыв таковых сношений знаменует собою открытие военных действий, Японское Правительство отдало приказ своим миноносцам внезапно атаковать Нашу эскадру, стоявшую на внешнем рейде крепости Порт-Артура.
По получении о сем донесения Наместника Нашего на Дальнем Востоке, Мы тотчас же повелели вооруженною силою ответить на вызов Японии. Объявляя о таковом решении Нашем, Мы с непоколебимою верою в помощь Всевышнего и в твердом уповании на единодушную готовность всех верных Наших подданных встать вместе с Нами на защиту Отечества, призываем благословение Божие на доблестные Наши войска армии и флота.
Дан в Санкт-Петербурге в двадцать седьмой день января в лето от Рождества Христова тысяча девятьсот четвертое, Царствования же Нашего в десятое.
На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою подписано: «НИКОЛАЙ».
За Манифестом Императора последовал приказ о мобилизации казачьих частей и подразделений второй очереди всех казачьих войск страны, территории которых входили в состав Приамурского и Сибирского военных округов. И уже 28 января в Амурском, Забайкальском и Уссурийском казачьих войсках началась массовая мобилизация казаков. В первых числах февраля она была объявлена в Сибирском и Оренбургском казачьих войсках. Мобилизация казаков в указанных войсках прошла очень быстро и организованно.
27 января 1904 года вышло правительственное постановление, согласно которому все финансовые расходы по формированию льготных и запасных казачьих частей Сибирского и Забайкальского казачьих войск «… в случае их мобилизации в этом году, вследствие наших осложнений с Японией отнести полностью на казну». В нем также содержалось положение о выплате единовременного государственного пособия всем казакам Сибирского, Забайкальского, Амурского и Уссурийского казачьих войск, призванных в армию в составе льготных частей второй и третьей очереди и запасных частей. Другое постановление правительства от 31 января уточняло, что единовременные денежные пособия полагались также и казакам названных войск, призываемым в состав пополнения первоочередных казачьих частей.
Сибирское казачье войско направило на фронт около 8 тысяч казаков в составе девяти казачьих полков. Третий отдел выставил на фронта русско-японской войны два полка 6-й и 9-й. 29-го мая по распоряжению о сформировании конного отряда из 1-го Нерчинского полка, 6-го и 9-го полков Сибирского казачьего войска, только что прибывших из России в г. Никольск (полки были четырехсотенные, прочие их сотни вошли в состав Маньчжурской армии) и нештатной конно-горной батареи; отряд был назван Приамурской сводной казачьей бригадой; временно командиром ее был назначен полковник Павлов. Бригада назначалась для похода в Корею, с целью выяснить силы и места нахождения противника в северной части ее.
Тем временем японцы продолжали наращивать численность своих войск в Северной Корее. Летом 1904 года был создан русский Корейский отряд под командованием генерал-майора А.Д. Анисимова из трех казачьих полков – одного Забайкальского и двух Сибирских при 20 орудиях. Корейскому отряду ставилась задача не допустить японцев к реке Тюмень-Ула и лишь, в крайнем случае, отступать на свою территорию к приграничному селу Новокиевскому. Основные силы отряда заняли оборону по линии Хериен – Пурьенг – Мусан – Огны протяженностью в 60 километров. Впереди этой линии постоянно действовали дозорные казачьи разъезды, которые наблюдали за противником. При этом казаки не упускали случая вступать в стычки с японцами.
В течение лета и начала осени 1904 года на корейской территории велись ожесточенные бои между русскими и японцами. Первоначально столкновения ограничивались стычками конных казачьих сотен с японскими авангардными отрядами пехоты. При этом казаки вели бой спешенными, старательно оберегая своих коней от вражеского огня. Затем, по мере продвижения неприятеля к северу от побережья, начались бои за горные перевалы. Японцы крупными силами атаковали русский Корейский отряд у деревень Чахан и Ша-хори.
2.

4 августа 1904 года, перевал Поксанбонг по дороге к корейской деревне Чахан, в боевом порядке продвигались русский отряд. Отряд состоял из двух рот 7-го Восточно-Сибирского стрелкового полка, 3-й сотни Нерчинского казачьего полка и 3-й сотни 9-го Сибирского казачьего полка под командой полковника Павлова для разведки перевала Поксанбонг.
В передовом разъезде отряда был взвод сибирских казаков. Медленно продвигаясь по дороге, казаки внимательно осматривали местность и держали карабины наизготовку. В течение месяца казаки 9-го Сибирского казачьего полка провели в постоянных стычках и боях с японцами и хорошо знали всю коварность действий японских солдат. Командовал взводом сотник Бердин из сибирских казаков. С Бердиным напросился в разъезд подъесаул Сосновский, который до войны служил в гусарах. Сотник напряжённо сидел в седле, держа револьвер наготове, по мере надобности отдавал приглушённым голосом команды казакам взвода.
– Да расслабьтесь, сотник, японец сам нас боится, – Сосновский беспечно крутился в седле и пытался вывести Бердина на разговор.
– Вы, подъесаул, когда в действующую армию прибыли? – спросил сотник.
– Месяц как я в действующей армии, – ответил подъесаул, с ударением на слове действующей.- До этого гонял хунхузов в Маньчжурии.
– Сосновский, японцы это вам не хунхузы. Японский солдат не уступает русскому в храбрости, а по хитрости превосходит намного. Вы, подъесаул, слышали что-нибудь о самураях?
– Сказки, сотник! Я видел пленных японцев, и эти маленькие люди не произвели на меня впечатления великих воинов-самураев! Эти рассказы хороши для дам в гостиных.
– Подъесаул, говорите тише, – оборвал Сосновского Бердин, – Мы всё же в боевом дозоре! Или вам напомнить устав?
Сосновский хотел было что-то ответить, но на дорогу из зарослей жимолости выехал урядник Астраханцев и направился к офицерам.
– Ваше благородие, мы на тропе встретили корейца. Он говорит – в их деревне японцы!
– Давай сюда корейца, урядник.
Казаки вывели из кустов прятавшегося там корейца. Местное население, оказавшись в оккупации японскими войсками, очень помогало русским, и казаки относились к ним с пониманием и доверием. Кореец подошел, низко кланяясь русским офицерам.
– Капитана, дальше ходить опасно, японский солдат в деревне.
– Ты, милейший, из какой деревни? – спросил сотник.
– Моя не из деревни, моя из отряда Ким Инсу.
Ким Инсу был подполковником корейской армии, он не поддержал Императора Кореи, заключившего с японцами соглашение о взаимодействии, и возглавил один из отрядов корейского сопротивления. В подчинении у Ким Инсу было около трёх тысяч бойцов, которые не только вели партизанские действия против японских войск, но и передавали важные сведения о передвижении японцев русским.
– Спасибо, друг! – ответил сотник – Сколько там японцев?
– В деревне Чахан две рота пехота и эскадрон драгуна, в Хаудонг пять рота, два эскадрона и пушки. Ты капитана моя отпускай, моя к своим надо больна быстра!
– Благодарю за службу! Урядник, отпусти корейца. Взвод спешиться, первому отделению занять позицию справа у дороги на сопке, второму и третьему рассредоточиться вдоль дороги и перекрыть движение. Литвинов и Турнаев, давайте в отряд предупредите о японцах. Передадите что, я со взводом буду ждать их здесь.
– Слушаюсь, господин сотник! – Литвинов и Турнаев галопом помчались назад к отряду.
Казаки взвода спешились и заняли указанные позиции. Коневоды отвели коней подальше от дороги и спрятали их в небольшой осиновой рощице. Выбрав выгодные позиции, казаки рассредоточились цепью вдоль обеих сторон дороги. Сотник с подъесаулом расположились на сопке по правой стороне дороги с десятью казаками.
– Урядник Корыпов, ко мне! – позвал сотник.
Урядник, расставив бойцов, быстро поднялся на макушку сопки. Фёдор Корыпов был родом из посёлка Тигирекского станицы Чарышской. Средних лет, невысокого роста, сухого телосложения, сам по рождению горец, понимал толк в засаде в горах. Ещё служа срочную в 3-ем казачьем полку в Зайсане, он не раз участвовал в поимке барантачей, пришедших с китайской стороны. За время службы в Корее показал себя как исполнительный и толковый унтер-офицер и пользовался уважением у казаков своей сотни.
– Корыпов, возьми двух казаков и скрытно двигайся в направлении деревни. По карте она в верстах в двух. На дорогу не выходи, держись краем леса. Посмотришь, что там к чему и обратно сюда, понял? Будет возможность, возьмёте языка.
– Так точно, господин сотник!
– Ну, давай с Богом, урядник.
Корыпов спустился к казакам и, взяв двоих человек из взвода, двинулся в сторону неприятеля. В разведку с урядником пошли два его давнишних односума Иван Портнов и Василий Тарский. С этими казаками он служил вместе в третьем полку на границе с Китаем. Портнов был земляком урядника, тоже из Тигирека, Тарский тоже чарышский, но из посёлка Тулата. Иван Портнов был здоровенный казак и когда сидел в седле низкорослого сибирского коня, казалось, что ногами задевает землю при езде. Несмотря на свой рост, Портнов был лучший следопыт в сотне и пешим по горам передвигался как кошка, быстро и бесшумно. Тарский же был роста среднего, но сила у Василия была громадная. Как-то раз в полку на Зайсане Тарский на спор свалил ударом кулака быка-трёхлетка. Был Тарский ещё рубака непревзойдённый на всю Бийскую линию и в рукопашной легко противостоял трём-четырем противникам.
Разведчики бесшумно продвигались по зарослям жимолости вдоль дороги. Пройдя версту, казаки вышли к долине, где находилась корейская деревня Чахан. Портнов, шедший первым, поднял руку и залёг, двое других казаков последовали его примеру.
– Смотри, Фёдор, справа от нас дымок в пихтаче, – шёпотом проговорил Портнов.
– И правда, Портнов, – урядник, присмотревшись, тоже увидел дымок, еле заметно поднимающийся с бугра поросшего пихтой.
– Никак пикет ихний, – продолжил Портнов – Давай-ка, урядник, я подберусь к имя и гляну, что там за самураи притаились. Ты с Тарским будьте наготове, если что прикройте. Двигай, Портнов, без нужды не шуми там.
– Понял.
Урядник с Тарским взяли наизготовку карабины, Тарский держал на прицеле дорогу, а Корыпов нацелился в сторону японского пикета. В это время Портнов бесшумно, как змея, передвигался ползком к пихтачу. Прячась за камнями, он обошёл бугор правой стороной и оказался с тыла от охранения японцев.
В японском пикете было три пехотинца с унтер-офицером. Двое зорко следили за дорогой, а унтер-офицер негромко переговаривался с третьим в небольшом окопе. «Ну, с етими-то я справлюсь и один», – подумал про себя Портнов и подкрался вплотную к японскому пикету.
Подобравшись незаметно к окопу, казак быстро спрыгнул и, пока японцы стояли к нему спиной, он, схватив их за головы, со всей силой ударил друг о друга. Японцы от удара такой силы упали без чувств, даже не успев понять, что случилось. Удостоверившись, что оба противника без сознания, Портнов поднял японскую винтовку со штыком и кошкой вскочил на бруствер окопа.
Японцы, наблюдавшие за дорогой, обернулись на шум в окопе, и казак метнул винтовку как дротик и пронзил одного противника насквозь штыком. Второй японец попытался вскочить, но Портнов рубанул шашкой со всего плеча и японец упал с раскроенным черепом. Негромко свистнув, Портнов спустился обратно в окоп и начал вязать бесчувственных японцев. Когда Корыпов и Тарский быстро пришли на его сигнал, он уже связал унтер-офицера и осматривал рядового японца.
– Не рассчитал, – проговорил Портнов – Солдатика до смерти зашиб!
– Ну и здоров же ты, Иван! Как ты их свалил-то? – восхищённо проговорил Тарский.
– Да калганами, друг об друга ударил, вот и не рассчитал удар то. Да ты, Василий, не слабей меня, не прибедняйся.
– Нечё, унтер-то живой и хорошо, – проговорил урядник – Ты Портнов бери языка и быстрым ходом до наших. Мы с Тарским побудем здесь, понаблюдаем ещё немного.
Портнов забросил японского унтер-офицера на плечо и скорым шагом двинул к расположению взвода. Урядник с Тарским остались наблюдать за деревней.
– Смотри, Фёдор, у крайней фанзы винтовки в козлах, на взвод наберётся.
– Да почитай у каждой фанзы козлы винтовочные, а вона смотри на площадёнке кони под седлом – с десятка два, не мене – ответил, наблюдая за деревней, Корыпов.
– Вона по дороге ещё с полсотни конных и две пушки к деревне идут – отвечал Тарский.
Через минут пять казаки заметили выходящих из деревни пятерых пехотинцев направляющихся в сторону их окопа.
– Так, Василий, погостили и будя, давай-ка, брат, к своим двинем.
– Может, пальнём напоследок? Тут шагов пятьсот, пока дойдут, мы их положим всех, а?
– Не, Тарский, раньше времени шуметь сотник не разрешил. Давай-ка пошли по-быстрому к своим.
Тарский неохотно опустил карабин, приготовленный им к бою, и первым выполз из окопа. Урядник, оглядев убитых японцев, последовал за ним. Через полверсты они догнали Портного с языком. Японец уже оклемался, и Иван тащил его за собой на верёвке. Все вместе они направились к расположению своего взвода. Подходя к своим, казаки услышали как у них за спиной, в японском лагере, заиграли тревогу. – Да, по-тихому не получилось – пробурчал Корыпов.
– Так по-тихому с японцем трудно воевать. Они чуть, что палят из всех стволов. Это нам ещё повезло! – Вторил ему Тарский.
До своих казаки с языком добрались без происшествий, несмотря на поднявшуюся стрельбу в японском лагере.
Глава вторая

1.

Подошедший основной отряд быстро занял оборону, перегородив дорогу из корейской деревни. Расставив казачьи сотни по сопкам, тянувшимся вдоль перевала, полковник Попов с пехотой занял оборону на дороге и ждал нападения японцев. Полковник, наблюдая из бинокля за передвижениями японских частей, отметил слаженность и порядок в рядах противника.
Попову было хорошо известно, что инструкторами до войны у японцев были германские офицеры. Зная германскую военную систему, он понимал, что японцы с прирожденной азиатской хитростью и вымуштрованные германскими офицерами представляли серьёзную силу. Японская армия была вооружена самыми современными видами оружия. Пятизарядные винтовки имели прицел до 2 тысяч метров и были оснащены штыком-кинжалом. Его примыкали к оружию только во время атаки. У пехотинцев помимо оружия в снаряжение обязательно входили лопата и специальная кирка для самоокапывания. У конницы были магазинные карабины образца того же 1897 года, а также сабли. Слава Богу что в русской армии незадолго до войны ввели для пехоты трёхлинейные винтовки Мосина, стреляющие на 2000 шагов, а для кавалерии карабины того же Мосина.
По докладу разведки пулемётов у японских частей, находившихся перед русским отрядом, не было, впрочем, как и у русских. Полгода войны с Японией показал неуместность русской тактики ведения войны колоннами против японской тактики рассыпанного строя цепями. Единственное в чём русская армия превосходила противника – это были действия русской кавалерии. Японские драгуны действовали как пехота, посаженная на коней. Подпустив противника на выстрел, японские кавалеристы открывали огонь из винтовок, после нескольких залпов уходили, не вступая в рукопашный бой на саблях. Русская армия имела в лице казачьих частей с их конными атаками и быстрыми рейдами большое превосходство в кавалерии. Впрочем, это было незначительное превосходство в ходе ведения всей войны.
Через некоторое время казаки сотни Нерчинского полка привели к нему двух корейцев и те рассказали, что японцы на ночь уходят в деревню Чахан и их позиции на перевале ночью охраняются только дозорами.
Собрав офицеров отряда, полковник решил послать сотню сибирских казаков лавой на позиции японцев и вызвать огонь на себя, а затем, заняв окопы на вершине сопки, огнём из карабинов вытянуть японские силы. Если удастся выманить японцев на сопки, то можно будет выбить противника из деревни. В случае занятия русским отрядом деревни Чахан, японские войска вынуждены будут покинуть долину и отступить. Остальные силы отряда должны будут ждать момента, пока противник не пойдёт основными силами на штурм сопки, после чего быстрым маршем занять деревню и, со стороны деревни атаковать противника на позициях. В случае неудачи пехотные роты должны будут прикрывать казачьи сотни при отходе.
Сотня нерчинцев со взводом пехоты, идёт на Чахан по дороге, показывая тем, что основной удар русские наносят прямо по фронту и при первых выстрелах противника должны отойти на правую сторону долины, растягивая этим силы японской пехоты. Наступать решили немедленно, пока японцы не подвели резервные части. Забайкальская сотня и взвод 7-го пехотного полка выдвинулись в сторону неприятеля, сибирцы приготовились к конной атаке сопки занятой противником.
2.

Командир 3-й сотни сибирских казаков есаул Власов Трофим Петрович, почти как все офицеры и казаки сотни, до русско-японской войны проходил службу в 3-м Сибирском казачьем полку. Есаул был знаком с офицерами и казаками своей сотни шее по службе на Зайсанском пограничном отряде и не сомневался в их боевых качествах. Гоняя на границе банды барантачей и китайских хунхузов, он не раз убеждался в надёжности казаков Бийской линии, но всё же перед атакой объехал строй и подбодрил своих подчинённых.
– Не робей станичники! Не впервой вам, славным сынам алтайских станиц, гонять азиата. А японец, он тот же хунхуз, только немцем обученный и в его форму одетый. Японец в рукопашную не идёт, он старается отстреливаться! Запомните ребята! Как только выйдем на позицию, по сигналу трубы «Атака», первый взвод подъесаула Баженова с пиками во весь опор идут по центру! Второй взвод сотника Бердина обходят лавой с левого фланга, третий взвод хорунжего Усова – справа! Чем быстрее дойдем до окопов, тем быстрее собьём японца с сопки.
– Господин есаул, куда прикажете мне? – спросил подъесаул Сосновский.
– Вы в разъезде с Бердиным были? – Сосновский кивнул – Вот с ним и будете на левом фланге.
– Слушаюсь, господин есаул! – бывший гусар Сосновский поехал во взвод к Бердину.
– Трофим Петрович! – горячо проговорил Бердин, подъезжая вплотную к командиру сотни – Уберите от моих казаков этого франта.
– Сотник, я бы с удовольствием, но за этого гусара просили со штаба бригады. Ему, видите ли, очень крест заработать нужно. С боевой наградой хочет в гвардию попасть. Так что потерпи, Андрей Михайлович, авось после конной атаки, этот гусар сам в тыл запросится – потрепав Бердина по плечу, ответил Власов.
Подъехав к взводу, Бердин подозвал урядника Астраханцева.
– Урядник, в атаке последи за подъесаулом. Головой отвечаешь, понял?
– Так точно, понял, господин сотник!
Сотня выехала на позиции для атаки. По сигналу трубы сотня рассыпалась в лаву и во весь опор пошла на позицию противника. Казачья лава сибирцев почти уже достигла вершины сопки, как вдруг раздались залпы японцев.
Японцы стреляли пачками и почти не нанесли урона сотне, упало три коня и двоих казаков ранило. На вершине рота японской пехоты поднялась из окопов и приготовилась к штыковой атаке. Сотня с гиканьем и свистом огибала сопку, как натянутая тетива лука, и уже несколько казаков первого взвода ворвались на позиции японцев, и началась рубка.
С правого фланга, где атаковал взвод Усова, казаки напоролись на два взвода японцев и вступили с ними врукопашную. Видя это, японский офицер на вершине сопки, что-то крикнул и противник, сомкнув строй и ощетинившись штыками, начал движение на встречу первого взвода атаковавшего по центру.
С левого фланга атаки казаки взвода Бердина без серьёзного сопротивления противника ворвались на вершину и заработали шашками.
Подъесаул Сосновский заскочил на вершину первый и бесстрашно вступил в бой с четырьмя японцами. Первого он сбил на всём скаку конём, второго рубанул шашкой с плеча и голова японца покатилась со склона. Увидев на нападавшем офицерские погоны, два японских солдата вонзили штыки в живот коню, и подъесаул упал вместе со своим скакуном, не успев вытащить ногу из стремя. На выручку пришёл урядник Астраханцев, со всего маху он ударил одного японца шашкой снизу вверх и тот упал, второй японец, видя это, отклонился в сторону и, поднырнув под коня урядника, бросился с криком «Банзай» на упавшего подъесаула. Подъесаул успел достать револьвер и выстрелил два раза в японца. Японец вздрогнул и выронил винтовку, мешком упал на Сосновского.
– Цел ваше благородие? – соскочив с коня и подбегая к подъесаулу, крикнул Астраханцев.
– Цел урядник, спасибо! – Сосновский вылез из-под убитого коня и выстрелил за спину урядника.
Астраханцев обернулся и увидел, как в двух шагах у него за спиной, падает японский солдат, подстреленный Сосновским.
– Вот те и на, чуть не отправил меня к праотцам! Спасибо подъесаул, век помнить буду!
– Квиты, урядник! Давай, братец, вперёд, а то без нас казаки справятся!
Урядник и офицер пешими побежали за казаками взвода, проскакавшими дальше на японцев. Казаки Бердина с налёту врезались во фланг японской роты и противник начал отступать вниз по склону. С правого фланга атаки, внизу от дороги, послышалось русское «Ура» и казачье посвистывание, это казаки 3-й сотни Нерчинского полка и пехотный взвод начали атаку. Казаки Усова, воспользовавшись этим, сбили два взвода японцев и поднимались на сопку с правого фланга.
По центру японцы, боясь оказаться в окружении сибирских казаков, спешным порядком отступили с позиций и, отстреливаясь, двинулись в сторону деревни Чахан. Заняв сопку, есаул Власов дал команду занять отбитые окопы и приказал коневодам отвести коней сотни в тыл по склону.
Бердин приказал казакам своего взвода занять левый фланг окопов и подошёл к подъесаулу Сосновскому.
– Видел вас в деле, Сосновский. Вы великолепный рубака! – протянул руку подъесаулу Бердин.
– Я исполнял свой долг солдата, не более.
– Извините за утренний инцидент, я прошу прощения за то, что думал о вас плохо!
– Не стоит извинений, но рад, что вы перестали думать обо мне как о выскочке из гвардии!
– Право слово, мне неловко подъесаул! С меня штраф.
– Бутылка шампанского на отдыхе и мы квиты! – шутя ответил Сосновский.
К офицерам подошёл урядник Астраханцев.
– Ещё раз спасибо, господин подъесаул! Я ваш должник на всю жизнь!
– Урядник, перестань! Это тебе, Илья, огромное спасибо! Если бы не ты, те два самурая проткнули бы меня штыками. Сотник, прошу Вас, как непосредственного начальника Астраханцева представить его к кресту! Заслужил вояка!
– Сделаю все, что в моих силах! – ответил Бердин и пожал руку уряднику.
В это время основные силы отряда при конной атаке забайкальских казаков и пехоты выбили противника из деревни. Казаки Нерчинского полка в конном строю преследовали японцев до конца долины. Закрепившись на перевале, русский отряд приготовился к обороне. Японцы не купились на уловку русских и отошли всеми силами за перевал Чахан. Командир отряда приказал сменить казаков Бердина на занятой ими сопке двумя взводами пехоты. Собрав всё сотню в деревне, есаул Власов выслал взвод Усова в разведку вокруг деревни, остальные два взвода, осмотрев всё деревню, расположились на отдых.
Глава третья

1.

На следующий день к отряду Попова пришло подкрепление: две роты пехоты при двух орудиях, вторая сотня 9-го Сибирского казачьего полка и первая сотня Нерчинского казачьего полка. Установив орудия на сопке перед деревней, полковник приказал двум ротам пехоты окопаться за околицей деревни. Одна рота пехотинцев была разбита повзводно и придана двум казачьим сотням, которые были направлены в сторону противника. Казачьи сотни с пехотинцами продвигались по узким проходам с двух сторон перевала. Впереди шли пешие стрелки-охотники, за ними казачьи конные дозоры в количестве взвода, следом остальные силы сотни и пехоты. Сибирская сотня Власова шла по левой стороне перевала, забайкальские казаки подъесаула Маковкина – по правой.
Сотня Власова, на небольшом отдыхе в деревне Чахан, получила пополнение в лице хорунжего Айзенштейна и десяти рядовых казаков.
Молодой хорунжий Виктор Айзенштейн происходил из старинного рода прусских рыцарей и по окончанию Николаевского кавалерийского училища, подал рапорт о зачислении в казачью часть. Учась в училище, он подружился с Петром Николаевичем Врангелем и старался во всём подрожать старшему по возрасту Петру.
В декабре 1904 года, когда началась война с Японией, Врангель написал Айзенштейну, что вступил добровольцем во 2-й Верхнеудинский казачийй полк Забайкальского казачьего войска и получил чин сотника. Полк Врангеля воевал в Маньчжурии. Виктор Айзенштейн получил чин хорунжего и был зачислен в 9-й Сибирский казачий полк и попал в Корею. По слухам из Маньчжурии, Врангель уже отличился в бою и получил орден Святой Анны 4-й степени за храбрость и наградное оружие. Виктор решил не отставать от друга и у себя в полку всегда просился на рискованные дела. Не раз молодой хорунжий бывал в разведке и боях с японцами, но орден так и не заработал.
Пройдя десять вёрст по горному коридору, казаки Власова встретили уже знакомого им корейца Паха. Корейский разведчик предупредил Власова, что левее их маршрута находится деревня Чолбу. Проходя рядом с деревней, Пах увидел там человек двадцать японских солдат и направился сразу к русским, чтобы предупредить.
Поразмыслив, есаул остановил сотню и решил направить разъезд конных казаков в разведку. Собрав офицеров сотни, Власов решил собрать казаков, охотников (добровольцев) осмотреть деревню.
– Господа офицеры! Есть ли охотник старшим в разъезд?
– Господин есаул! Пошлите меня! – попросился Айзенштейн – Другие офицеры сотни уже были вчера в деле, разрешите мне!
– Хорошо, хорунжий. Возьмите десяток казаков из взводов охотниками и следуйте за нашим корейским разведчиком. Человек он надёжный, его сведения хорошо помогли нам в бою за Чахан. Через полчаса выдвигайтесь.
– Слушаюсь, господин есаул! – хорунжий направил коня к казакам сотни.
– Поручик Нечаев! Впереди по проходу поставите ваших стрелков и при случае движения японца по коридору посылайте ко мне солдата. Я с сотней буду здесь ждать хорунжего с разъездом. Выполняйте.
– Есть! – командир взвода пехоты пошёл со своими стрелками вперёд.
2.

Иван Портнов и Василий Тарский и ещё десяток казаков пошли охотниками с хорунжим Айзенштейном. Вёл казаков кореец Пах по тропе, петляющей по высокому склону горы. Кое-где казакам приходилось спешиваться и осторожно проходить по узкой ленте тропы, ведя коней на поводу. Версты через две тропа начала спускаться в небольшую долину, где находилась корейская деревня Чолбу. Тропа шла вдоль гранитной стены, поросшей на вершине соснами и елью. С правой стороны тропы была пропасть шагов двести, на дне которой текла небольшая горная речка. По краю обрыва густо росли заросли кустов жимолости и дикого винограда вперемешку с орешником. Медленно продвигаясь, казаки вышли на небольшую площадку, до деревни, расположенной ниже, было с полверсты.
Осмотрев площадку, хорунжий приказал оставить здесь коней с двумя коноводами, а остальным выдвигаться к деревне.
– Ваше благородие, не нравится мне это место, – подойдя к Айзенштейну, заговорил Портнов – С северной стороны проход есть, вон глядите, за кустами жимолости просвет.
– Не беспокойся, Портнов, мы же ненадолго до корейской деревеньки и обратно.
– А ну как у японца засада там? Двоих коневодов мало будет. Если японец отобьёт коней, нам смерть неминуема!
– Не успеют отбить! – уверенно проговорил хорунжий – Ты давай бери Тарского и корейца, пойдёте первыми. Увидите японца, пошлёшь Тарского ко мне и не вздумай вступать в бой, только наблюдай. Мы за тобой следом, вот только осмотрим это место. Может ты и прав, место для засады отличное, если японец ударит нам в спину, нам не уйти.
Портнов, Тарский и кореец Пах направились в сторону деревни, обогнув по тропе огромный валун, они скрылись за поворотом. Пройдя шагов триста вниз, Портнов с товарищами вышли на полянку перед околицей деревни и залегли в кустах, наблюдая за селением.
Как только ушли разведчики с корейцем, хорунжий отправил пятерых казаков на северную сторону площадки осмотреть подозрительный проход в кустах.
– Пройдёте шагов сто и обратно. Да смотрите, недолго, – наставлял казаков Айзенштейн.
Казаки с карабинами наперевес медленно углубились в заросли жимолости. Пройдя пятьдесят шагов по кустарнику, казаки вышли на небольшую поляну и двинулись по открытому месту.
Вдруг со всех сторон поляны, из кустов, на казаков бросилось около десятка японских солдат со штыками наперевес.
– Назад, братцы, – крикнул казак Костромин, бывший старшим в разведке, и выстрелил в бежавшего на него японца.
Казаки бегом бросились назад, отстреливаясь из карабинов. Японцы молча догоняли их, ощетинившись штыками.
Костромин упал, пронзённый сразу тремя штыками. На выручку ему бросились Баженов и Турнаев. Баженов, израсходовав заряды и не успев зарядить новую обойму, кинулся на японцев, махая карабином, как дубиной. Турнаев, перехватив карабин левой рукой, правой успел вынуть из ножен шашку. Двое других казаков стреляли по японцам с колена.
Японцы, поняв, что без шума не получилось взять казаков, остановились и открыли огонь. Баженов и Турнаев, отбиваясь от наседавших врагов, успели подхватить раненного Костромина и бегом оттащили тело товарища за спины стреляющих Ельцова и Нехорошева. Японцы остановились и залегли, стреляя по казакам. Неся раненного Костромина, казаки, отстреливаясь, отступали к месту, где их ждал хорунжий с остальными.
Хорунжий, услышав выстрелы, выхватил револьвер и, приказав казакам следовать за ним, бросился в заросли жимолости.
Вдруг с другой стороны раздался залп, и коневоды упали, сраженные пулями. С левой стороны площадки поднялось два десятка японских солдат и, подбежав к упавшим коневодам, японцы добили их штыками. Айзенштейн с двумя казаками бросился было к коням, но очередной залп врагов заставил залечь казаков и открыть огонь по противнику.
В это время казаки, посланные на разведку с Костроминым, выскочили на поляну и напоролись на японцев, добивающих коневодов. Ельцов и Нехорошев выстрелили во врага и японцы остановились.
– К горе, браты, – крикнул Баженов, и все казаки вместе с хорунжим рывком бросились к гранитной скале.
Не всем казакам удалось добежать до скалы. Вышедшие из кустов японцы, догонявшие казаков Костромина, дали залп и два казака упало, не добежав до своих. Прижав оставшихся четверых казаков с хорунжим к гранитной скале, японцы быстрым рывком кинулись в штыковую атаку. Казаки успели выстрелить по разу и схватились врукопашную с врагом.
Недолгой была схватка и неравной, на пятерых русских с шашками в руках как саранча налетело сорок японцев с длинными штыками-кинжалами. Все казаки были проткнуты несколькими штыками, но и три японца упало мёртвыми от ударов казачьих шашек. Японцы, озверев от вида крови и мстя за убитых товарищей, продолжали ещё несколько минут пронзать штыками уже погибших казаков и их командира.
Внизу у околицы деревни Портнов, Тарский и кореец Пах, услышав выстрелы позади себя, вскочили и бегом кинулись к отряду. Через несколько минут время они были у площадки где оставили отряд с хорунжим.
Тарский в бешенстве вытащил шашку и кинулся было на японцев, добивающих штыками его товарищей, но огромный Портнов навалился на него всем телом и, зажав ему рот своей рукой, заговорил шёпотом.
– Не рви сердце, Вася! Нашим уже не помочь! Мы отомстим, брат, я тебе клянусь, но вспомни о сотне. Они не знают, что отсюда могут прийти косоглазые. Не предупредим есаула, эти гниды всю сотню вырежут!
Тарский поднял глаза и увидел, как по каменному лицу Ивана Портнова текут слёзы. Тарский успокоился и молча убрал руку Портнова со своего рта.
– Вот и молодец, брат! Пах, мы по горам пойдём в сотню, ты, дружище, погляди уж тут, куда эти гады пойдут. Только не открывайся им, ты нам живой нужен!
– Хорошо, моя посмотрит – Кореец сжимал в руках револьвер и длинный нож – Моя хорошо посмотрит, иди казак!
Казаки быстро спустились к ручью, идущему по ущелью, и скрытно направились в сторону, где осталась их сотня.
Глава четвёртая

1.

Есаул Власов нервничал. Уже два часа, как ушёл Айзенштейн с казаками на разведку, а известий от него не поступало. Приказав третьему взводу хорунжего Усова усилить пехотинцев в дозоре, есаул приказал остальным двум взводам выдвигаться в сторону корейской деревни Чолбу.
Через полчаса марша, на тропу из ущелья вышли Портнов с Тарским и доложили о резне, устроенной японской засадой. Выслушав их, есаул распорядился дать им запасных коней и вести скорым маршем к Чолбу. Быстро, насколько можно передвигаться по горной тропе, сотня вышла на площадку где произошла резня. На поляне лежали зарезанные кони, убитых казаков на площадке не было.
– Ваше благородие, здеся наши! – хрипло прокричал урядник Астраханцев, показывая вниз ущелья, где протекал ручей.
Почти все казаки и офицеры бросились к краю тропы. Внизу лежали окровавленные казаки с хорунжим, все исколотые штыками.
– Подъесаул Баженов, оставить четверых казаков, достать убитых. Остальные в направлении деревни! Рысью арш!
Сотня рысью помчалась вниз по тропе, в сторону корейской деревни. Выскочив на край селения Тарский, бывший с Портновым впереди сотни, крикнул.
– Вон они! Уходят, сволочи!
Есаул увидел колонну японцев, около роты, уходящей из деревни.
– Сотня! Пики к бою! Шашки вон! Не дадим уйти косоглазым! В атаку! Марш!
Казаки, вынув шашки, с диким свистом и воем, лавой пошли на всём скаку на врага. Японцы не успели перестроиться и казаки со всего маху врубились в колонну. Задние ряды японской роты были снесены пиками, с флангов колонны налетели казаки с шашками. Офицер противника, что-то кричал гортанным голосом, стараясь сомкнуть ряды своей роты. Несколько японских солдат ощетинились штыками вокруг офицера, остальные солдаты в панике побежали в разные стороны.
Тарский вертелся как чёрт среди японских пехотинцев, каждый удар его шашки был смертелен. Есаул Власов пробился к офицеру противника и боковым ударом шашки снёс ему голову. Портнов, пробив пикой одного японца, шашкой срубил ещё троих. Подъесаул Сосновский врубился в шеренгу противника, наносил страшные удары шашкой по головам неприятеля. Сотник Бердин в запале соскочил с коня и рубил врага с земли, не давая пощады никому. Японцы, поняв, что им не уйти, начали поднимать руки и молить оставить им жизнь, но казаки не обращали на это внимание, рубили всех подряд, мстя за убитых товарищей.
Покончив с колонной, есаул Власов приказал взводу Бердина осмотреть деревню и собрать всех разбежавшихся японцев, если они найдутся. Бердин разбил взвод на группы по четыре человека и начал осмотр корейского селения.
Корейцы, выходя из своих жилищ, кланяясь, благодарили казаков за освобождение от японцев. К сотнику подошёл староста деревни и на ломаном русском сказал.
– Капитана, японаса плохой! Японаса убил десять наших и запретил хоронить!
– А ты, старик, не видел, не спрятались ли где ещё японцы? – спросил Бердин.
– Когда японаса уходила, десять солдата с капитана осталася. Паха пытала и за амбара повела.
– Они что Паха поймали?
– Поймали, офицер. Убивать повели.
– Показывай куда!
Кореец указал, в какую сторону повели японцы Паха. Бердин взяв с собой Портнова, Тарского и Корыпова быстро побежали выручать корейца.
– Сотник, вы куда? – крикнул в след Бердина подъесаул Сосновский.
– Паха выручать, староста сказал – японцы его за те амбары повели, – Бердин указал на стоящие на окраине деревни два амбара, где корейцы хранили свои запасы.
– Я с вами!
– Хорошо, догоняйте, подъесаул.
До амбаров было шагов триста, они стояли в конце деревни, огороженные крепкой оградой. Подойдя к ограде Тарский, осторожно открыл плотную калитку и заглянул во двор амбаров.
– Тихо!
– Тарский, Портнов обойдёте вокруг. Увидите врага, стреляйте без команды. Остальные за мной.
Бердин с Сосновским и Корыповым подошли к воротам амбара. Корыпов пинком открыл ворота и, целясь из карабина, медленно зашёл во внутрь. Офицеры, подняв револьверы, последовали за ним. Строение было вытянуто шагов на сто в длину, пройдя его, Бердин с товарищами подошли к задним воротом амбара и осторожно вышли из него.
Тарский с Портновым уже подходили к задним воротам второго амбара. Подойдя к воротам, Портнов поднял руку и показал на лужу крови у амбара.
Вдруг ворота распахнулись и на казаков с криками «Банзай» кинулось четверо японцев со штыками наперевес. Казаки вскинули карабины и сразу подстрелили двоих нападавших и, не успев перезарядить карабины, вступили врукопашную. Портнов отбил винтовкой штык бежавшего на него японца и прикладом со всего маху раскроил ему череп. Тарский успел выхватить шашку и, качнувшись вправо от нападающего японца, нанёс разящий удар клинком. Японец, получивший сильный удар шашкой по плечу, упал и взвыл от боли.
Тут к казакам подскочили офицеры с Корыповым и начали стрелять в открытые ворота амбара, откуда выбегало ещё шесть японцев со своим офицером. Меткие выстрелы из револьверов и карабина положили четверых солдат противника.
Японский офицер с саблей наголо бросился на Тарского, тот отбив удар шашкой, поднырнул под руку врага и с плеча рубанул офицера по спине. Японец упал на колени, выронив саблю, и тут Тарский нанёс второй смертельный удар по шее противника.
Портнов, работая карабином как дубиной, положил ударом по голове ещё одного нападавшего. Оставшийся в живых японец, проскочив между казаками, бросился на Бердина. Подъесаул, отбив штык японца шашкой, ударил его револьвером по затылку. Японец споткнулся и Бердин добил его шашкой.
Тарский, Портнов и Сосновский вошли в помещение и увидели лежащего рядом с входом корейца Паха с отрубленной головой.
– Не успели! Прости, дружище! – горько проговорил подъесаул Сосновский.
– Мир праху твоему! – проговорил Тарский, накрывая корейца циновкой найденной в амбаре.
– Ну что там, братцы? – крикнул Корыпов в раскрытые ворота амбара.
– Сотник, надо сказать старосте деревни, чтобы похоронили Паха, как у них там положено – Выходя из амбара, сказал Бердину Сосновский.
Пленных в этом бою не было. Не обнаружив больше противника в деревне Чолбу, есаул Власов приказал сотне возвращаться к остальному отряду.
2.

По возвращении на дорогу, где Власов оставил пехоту и взвод Усова, есаул начал было движение вперёд, но тут прискакал посыльный казак от полковника Попова и передал, что их сотня отзывается в отряд в связи с подходом больших сил японцев к перевалу у деревни Чахан.
Скорым маршем, посадив пехоту на запасных коней, сотня прибилась к основному отряду. Подходя к позициям основного отряда, Власов увидел установленные орудия и вырытые окопы на околице. Оставив старшим за себя подъесаула Баженова, есаул направился к полковнику на доклад о проведённой его сотней разведке.
Казаки сотни Власова, расположились в крайних фанзах деревни. Подъесаул Баженов разрешил отдохнуть казакам до прибытия есаула Власова. Казаки, управившись с конями, собрались все у сарая, куда положили убитых товарищей.
Кто помогал санитарам обмывать убитых, кто вызвался копать братскую могилу друзьям на выбранном высоком месте у края деревни. За неимением священника в отряде, погибших в засаде казаков, отпевал старый ветеран сотни урядник Юдин. Многие казаки были знакомы с погибшими ещё с дома, кто-то по пограничной службе в 3-ем полку на Зайсане. Трое погибших были из Зайсанской станицы, четверо из Чарышской станицы, двое из Усть-Каменогорской и один казак со станицы Антоньевской, все Бийской линии казаки.
Есаул Власов прибыл со всеми офицерами отряда на похороны казаков сотни. Полковник Попов после отпевания сказал короткую речь и поблагодарил казаков сотни за мужество, проявленное в бою с противником. Склонив сотенный значок над братской могилой, казаки молча перекрестились и, взявшись за лопаты, возвели небольшой курган над могилой.
Установив православный крест на вершине кургана, дали прощальный залп и строем прошли у могилы товарищей.
Тут же находились и корейцы из деревни, каждый из них подошёл к могиле и поклонился погибшим казакам. Так по-военному быстро, без лишних церемоний казаки попрощались со своими товарищами, навсегда остающихся на корейской земле.
Через неделю пришёл приказ командира Корейского отряда генерал-майора Анисимова, об оставлении позиций и отходе отряда на линию Хериен – Пурьенг – Мусан – Огны.
Там Приамурская казачья бригада, в которую входили 9-й и 6-й Сибирские казачьи полки, простояла до конца войны. Казаки бригады постоянно участвовали в дозорных разъездах, которые наблюдали за противником. При этом казаки не упускали случая вступать в стычки с японцами, мстя за погибших товарищей.
Весной 1905 года русские войска под давлением противника с боями отошли из Северной Кореи. Новая оборонительная позиция Корейского отряда пролегла по рубежу реки Тюмень-Ула, то есть по линии государственной границы России. 26-го августа к командиру 9-го Сибирского казачьего полка полковнику Захарову приехал японский парламентер майор Сибо и сообщил о заключении перемирия и о том, что японским войскам приказано оставаться на занятых ими местах и по командам с белым флагом огня не открывать.
Вот так закончилась война для алтайских казаков, служивших в Приамурской казачьей бригаде в 9-м и 6-м казачьих полках.
В Корее до сих пор ухаживают за казачьими могилами, и корейцы помнят казаков Бийской линии, погибших, защищая их от японских захватчиков.
Надеюсь, что помнят это и потомки тех алтайских казаков, которые геройски погибли на полях русско-японской войны.
Источник

Киринчук Е. В Корее 1904 год: повесть // Дети войны: ежемесячник.– Завьялово.– 3-5 вып.– 2013.
Отзывы и комментарии
06.06.2014 / Киншин Вадим
Прочитал повесть с большим удовольствием. Замечательный слог, отсутствие грамматических ошибок, любовь и уважение к своим героям, память о них произвели на меня неизгладимое впечатление. Низкий поклон автору. Не ошибусь, если скажу, что автор в работе над повестью использовал не просто скаченную из сети информацию, а реальные архивные материалы.
Евгений, хочу обратиться с просьбой. Прошу сообщить не встречались ли Вам в ходе работы конкретные документы 9-го Сибирского казачьего полка в период этой войны в которых есть сведения о подъесауле полка князе Михаиле Александровиче Накашидзе. Он с началом войны добровольно перевелся в 9 СКП из Гродненского гусарского полка и возглавлял в нем команду добровольцев-охотников (разведчиков)?
С уважением, Вадим.

Нашла исторический очерк французского автора Ива Деэре про Ермака.

Казачество...
Трудно переоценить то, что сделано им для создания российской государственности и утверждения всего того, что позволило России стать могучей державой, занять ведущее место в развитии мировой цивилизации, культуры, искусства.

Наполеон в 1807 году заявил: «Дайте мне одних лишь казаков - и я покорю всю Европу».

После нескольких лет безуспешных опытов по созданию «казачьих сотен», проводившихся в Англии и Пруссии, организаторы экспериментов пришли к выводу, что человека делает казаком вовсе не первоклассная джигитовка, не мастерское владение холодным и огнестрельным оружием, не умение вести разведку и не редкая отвага в бою, а «особое состояние души», присущее лучшим представителям восточного славянства.

Песня о гибели казачьего войска

Павел Васильев

Ярки папахи и пики остры,
Всходят на Знамени черепа,
Значит, недаром бились костры
В чёрной падучей у переправ.
Что впереди? Победа, конец?
Значит, не зря, объявляя Поход,
Самый горячий крутой жеребец
Под Атаманом копытом бьёт.

Войско Казачье — в сотни да вскачь.
С ветром полынным вровень — лети,
Чёрное дерево-карагач,
Камень да пыль на твоём пути!

Сотни да сотни, песни со свистом,
Песок на угорьях шершав и лыс…
Лебяжье, Черлак да Гусиная Пристань,
Острог на Берёзах да Тополев Мыс!

— Чтоб вольница ярмы на шею надела?!
— Штыки да траншеи — нашли, чем пугать!
Иртышской вольнице — скот и наделы!
Иртышской вольнице — степь и луга!

А если не так, из-за кровного хлеба
Пику направь и пошли заряд.
Значит, недаром на целых полнеба
Тянется красным лампасом заря.

………………………………………………

Эх, Иртыш, родна река,
Широка дорога,
Не мешает мужика
Пиками потрогать:

Понаехали сюда
С Самары да Рязани —
Кверху лаптем борода,
Тоже партизане!

Небо шашками дразня,
Сотни вышли в поле:
Одолеет кыргизня,
Только дай ей волю.

……………………………………………

Сотни да сотни, песни со свистом,
Пролит на землю тяжёлый кумыс.
Гладит винтовки Гусиная Пристань,
Шашками машет Тополев Мыс…

……………………………………………

Торопи коней, путь далеч,
Видно, вам, казаки, полечь.
Ой, хорунжий, идёт беда,
У тебя жена молода.
На губах её ягод сок,
В тонких жилках её висок,
Сохранила её рука
Запах тёплого молока…

Чёрный ветер с поречья дул,
Призадумался есаул:
Толь тоска, толь звенит дуга,
Заливные плывут луга.
Пыль дорог ещё горяча,
И коровы идут, мыча,
Вырезные трясут бубенцы
На конюшне твои жеребцы.

Неизвестен путь и далеч,
Видно, вам, казаки, полечь?
Кто же смерти такой будет рад?
Повернуть бы коней назад
Через волны чужих пшениц,
До привольных своих станиц…

………………………………………………

Белопёрый, чалый, быстрый буран,
Чёрные знамёна бегут на Зайсан,
А буран их крутит и так и сяк:
Клыкастый, отбитый волчий косяк.

Атаман, скажи-ка, по чьёй вине
Атаманша-сабля вся в седине?
Атаман, скажи-ка, по чьей вине
Полстраны в пожарах, в дыму, в огне?
Атаман, откликнись, по чьей вине
Коршуном горбатым сидишь на коне?

Белогрудый, чалый, быстрый буран,
Чёрные знамёна бегут на Зайсан.
Впереди вороны в тридцать стай,
Синие хребтины, жёлтый Китай.

Позади, как пики, торчат камыши,
Полк Степана Разина и латыши.
Настигают пули волчий косяк,
Что же ты нахмурился, молчишь, казак?

Поздно коня свёртывать, поди, казак,
Рассвет, как помешанный, пляшет в глазах.
Обступает темень со всех сторон,
Что подбитых воронов — Чёрных знамён!

<1932>

Писатель С. Залыгин подметил верно: «Во всей Западной Сибири павлодарские степи, вероятно, одно из самых унылых и однообразных мест, но для Васильева это золотая россыпь».

В степях немятый снег дымится,
Но мне в метелях не пропасть, —
Одену руку в рукавицу
Горячую, как волчья пасть,
Плечистую надену шубу
И вспомяну любовь свою,
И чарку поцелуем в губы
С размаху насмерть загублю.

О жизни и судьбе поэта, а так же стихи:

www.hrono.ru/biograf/bio_we/vasilev_pn.php

Поэма павлодарского поэта П. Васильева "Кулаки". Опубликована в книге: Васильев П. Собрание сочинений. Т.2. Поэмы. Проза. Письма. – Алматы, 2009. – С.167-238. Упоминается фамилия Ярковы.

Поэма павлодарского поэта П. Васильева "Соляной бунт". Упоминаются фамилии Ярковы, Меньшиковы, Устюжанины. Опубликовано в книге: Васильев П. Собрание сочинений. Т.2. Поэмы. Проза. Письма. – Алматы, 2009. – С.40-147.

СЛУЧАЙ ПРИ ОРГАНИЗАЦИИ КОЛХОЗА ЧЕРЛАК

Потушили цигарки, смолкнул шум.
И председатель, пол обминая,
Качнулся: «Товарищи, начинаю.
Выдвигайте президиум».
Кто-то встал: «Предлагаю зачесть,
Поскольку клуб беднячеством полон,
И также постольку, поскольку есть
Список от партии и комсомола». .
Но сзади крикнули: «Это что ж?
Мнениям не дозволяете ходу!
В карман его, список, в карман положь.
Дайте высказываться народу!»
И в ответ вспыхнуло: «Стервы,
Кулачьё, чекмарёвцы! Гоните их!»
И голос промеж остальных: «Во-первых,
Предлагаю комсомольца Алексея Седых!»
Вверх пятерни полезли: на-те!
Уверены, суровы, темны.
Вверх бесстрашно, считай, председатель,
Честные руки своей страны!
«Сорока!» «Довольно, довольно!» «Мало!»
Кой-где, не выдержав, тяжела
Рука, задрожав, в темноту ныряла,
Но новая вместо неё росла.
«Прошёл!» И снова сквозь долгий шум:
«Долой подкулачника Чекмарёва!»
«Учителыпу!»
И вот оно вдруг раскачалось, слово.
Плечом выдвигаясь из темноты:
«Требуем провести Чекмарёва,
Представителя от бедноты!»
И встал Потанин, кулак, икая,
В дрожи весь, слезою давясь:
«Когда без желанья народу, какая
Такая будет Советская власть?»
И сквозь слезу, торопясь, считал
Руки приспешников и подлипал.
Так Чекмарёв в табачном дыме
Прошёл к столу весёлый и злой,
Чтоб сесть под знамёнами меж другими
Под крики: «Да здравствует» и «Долой».

Хмурый лоб, весёлые брови.
Руку заложив за кушак,
Слово имел Михаил Петрович
Редников, партизан и бедняк.
«Товарищи, призываю вас, бросьте!
По краю покамест память жива
О том, как белели наши кости
На чёрных знамёнах Анненкова.
И хоть о костях тех слава плохая
И край от разбойных войн полысел,
Сабли через хребты Урян-Хая,
Должно быть, увёл атаман не все!
В правде и супротивстве повинных
У партизанов, бойцов, у нас,
Цел саблей вырезанный на спинах
Дарёный атаманский лампас.
Мы знаем счета всем нашим знакомым.
Боролись, товарищи, кто как мог,
И помним, как над потанинским домом
Летало на знамени: «С нами бог».
(Потанин на цыпочки встал: «Да что ты!
Немысленная клевета; боже мой».
Но слово державший бил с разлёта.
Тяжёлый, как маузер и прямой).
И помним (свист из задних рядов
И крики: «Крой, Редников!» «Брешет даром!»).
Как дядюшка твой, «бедняк» Чекмарёв,
Рубил нас в оврагах под Павлодаром.
И скажу, как умею: мразь –
Казачество, прошлогодняя сила,
Которую наша Советская власть
Всё же до времени пощадила,
Против колхозов вооружена.
Знаю, затеи у них какие:
Сабли в руки, сапог в стремена
И на рысях вымогать Россию!
Но я, Редников, бывший в боях,
Я говорю: «Не допустим этого!
На нашей любви, на костях
Да здравствует.власть Советов!
И мы теперь... («Не из тучи гром!»
«Правильно!» «Призывают к разбою!»)
Слушай, Потанин, всё отберем
За Век награбленное тобой.
Всё отберем, потому - кулак.
И не противься. Слышишь, Потанин!
Жить будет, слышишь, колхоз Черлак
Имени Ленинского восстания.

Опубликовано в книге: Васильев П. Собрание сочинений. Т.1. Стихотворения. – Алматы, 2009. – С. 126-128.

ТАМ, ГДЕ ТЕЧЕТ ИРТЫШ

Под солнцем хорошо видна
У берегов цветная галька.
Свой гребень подняла волна
Крылом нацелившейся чайки.

Шумят листвою тальники,
Но справиться с собой не в силе
На неокрепшие пески
Густые космы распустили.

Ой, звонок на ветру Иртыш!
На поворотах волны гибки.
В протоках медленных камыш
Зелёные качает зыбки...

Здесь в сорок лет не перебить
От корма ожиревшей птицы,
И от Алтая до Оби
Казачьи тянутся станицы.

По тем становищам реки
Не выжжены былые нравы,
Буянят часто казаки,
Не зная никакой управы.

Старинным праздником блинов,
Известной масленицей пряной,
Здесь перегон не одного
Роняет помертвелым с санок.

И на отцовскігх лошадях
Мальчишек озорные шайки
Съезжаются. И не шутя
Замахиваются нагайкой.

Не в меру здесь сердца стучат,
Не в меру здесь и любят люди,
Под тонкой кофтой у девчат
К четырнадцати набухают груди.

Ой, звонок на ветру Иртыш!
На поворотах волны гибки,
Под этим ветром не остыть
Лица рыбацкого улыбке.

Вода под вёслами кипит,
Над головою - лентой птицы.
От гор Алтая до Оби –
Казачьей вольницы станицы.

1927

Опубликовано в книге: Васильев П. Собрание сочинений. Т.1. Стихотворения. – Алматы, 2009. – С. 59-60.

ЯРМАРКА В КУЯНДАХ

Над степями плывут орлы
От Тобола на Каркаралы,

И баранов пышны отары
Поворачивают к Атбасару.

Горький ветер трясёт полынь,
И в полоне Долонь у дынь -

Их оранжевые тела
Накаляются добела,

И до самого дна нагруз
Сладким соком своим арбуз.

В этот день поёт тяжелей
Лошадиный горячий пах, -
Полстраны, заседлав лошадей,
Скачет ярмаркой в Куяндах.

Сто тяжёлых степных коней
Диким глазом в упор косят,
И бушует для них звончей
Золотая пурга овса.

Сто коней разметало дых –
Белой масти густой мороз,
И на скрученных лбах у них
Сто широких буланых звёзд.

Над раздольем трав и пшениц
Поднимается долгий рёв –
Казаки из своих станиц
Гонят в степь табуны коров.

Горький ветер, жги и тумань,
У алтайских предгорий стынь!
Для казацких душистых бань
Шелестят берёзы листы.

В этот день поёт тяжелей
Вороной лошадиный пах, -
Полстраны, заседлав лошадей,
Скачет ярмаркой в Куяндах!..

Пьёт джигит из касэ, - вина! –
Азиатскую супит бровь,
На бедре его скакуна
Вырезное его тавро.

Пьёт казак из Лебяжья, - вина!
Сапоги блестят - до колен,
В пышной гриве его скакуна
Кумачовая вьюга лент.

А на сёдлах чекан-нарез,
И станишники смотрят - во!
И киргизы смеются - во!
И широкий крутой заезд
Низко стелется над травой.

Кто отстал на одном вершке,
Потерял - жалей не жалей –
Двадцать пять в холстяном мешке,
Серебром двадцать пять рублей...

Горький ветер трясёт полынь,
И в полоне Долонь у дынь,

И баранов пышны отары
Поворачивают к Атбасару.

Над степями плывут орлы
От Тобола на Каркаралы.

1930

Опубликовано в книге: Васильев П. Собрание сочинений. Т.1. Стихотворения. – Алматы, 2009. – С. 140-141.