Идеологические предпосылки Гражданской.

Тема, может и не совсем к сибирским казакам относится, но не потеряла актуальности и сейчас. Впрочем, если лишняя - просто сотрите.

В начале ХХ века в Сибири, самым большим слоем населения, было крестьянство. Именно оно, могло дать наибольшее количество новобранцев. К осени 1919 года, симпатии крестьянства оказались на стороне Советской власти. Разбираясь в причинах этого явления, советская историография традиционно, делала упор на отдельных, наиболее неудачных социально-экономических мероприятиях белой власти, таких как обмен советских денег, введение отмененных Советской властью налогов, изъятие уже поделенных земель, борьба с самогоноварением, зверства карательных отрядов, мобилизации крестьянской молодежи в белую армию. Вместе с тем, социально-психологическая атмосфера, царившая в те годы среди крестьян Западной Сибири, практически ни кем не исследовалась.
Гражданская война имеет свои особые законы. Умные, образованные, болеющие за судьбы страны офицеры, понимали это уже тогда. По свидетельствам современников, один из популярнейших белых героев генерал Каппель, как то на привале, охотно поделился своими впечатлениями о текущем моменте. Он сказал: «…гражданская война - это не то, что война с внешним врагом. Там все гораздо проще. В гражданской войне - не все приемы и методы, о которых говорят военные учебники, хороши. Эту войну нужно вести особенно осторожно, ибо один ошибочный шаг, если не погубит, то сильно повредит делу. Особенно осторожно нужно относиться к населению, ибо все население, активно или пассивно, но участвует в войне. В гражданской войне победит тот, на чьей стороне будут симпатии населения...». В гражданской войне для победы, надо первым делом завоевать симпатию народа, пользоваться со стороны населения абсолютным доверием.
Революция 1917 года и последовавший за ней слом старого административно-государственного аппарата, привели к власти в зауральском селе, наиболее экономическо-неудовлетворенные, но политически-активные группы населения, во главе с бывшими солдатами-фронтовиками. Причины этого были просты. Получив обязательное для армии образование, бывшие солдаты были более грамотны по сравнению со своими односельчанами. Будучи все без исключения, затронутыми широко разлившейся в армии в 1917 году, антивоенной и антиправительственной пропагандой, они могли, пусть и со своей точки зрения, но хоть как-то объяснить другим крестьянам, смысл происходящих в стране перемен. Вернувшиеся фронтовики пользовались уважением, как наиболее грамотные и «бывалые» люди. Цели их были радикальны. За время нахождения на фронте, их собственные хозяйства оставшиеся без мужских рук, за несколько лет пришли в упадок. Одновременно, остававшиеся дома более удачливые соседи, сумели всеми правдами-неправдами окончательно «прибрать к рукам» основные, наиболее лучшие участки земли, пастбища, сенокосы и леса. Вернувшиеся фронтовики, были возмущены произошедшей несправедливостью и явились выразителями чаяний беднейшего малоземельного крестьянства о социальной справедливости. К ним примыкали те крестьяне, кто фактически потерял связь со своей общиной, работал в городах, особенно на предприятиях. В рабочей среде, эти люди проникались духом популярных в то время идей социального равенства. Будучи родственно-психологически, еще связанными со своими односельчанами, они в эпоху перемен стремились донести «новые веяния» именно до них.
Основной задачей любой власти в те годы, было решить скопившиеся на селе экономические проблемы, нивелировать обострившееся в годы войны имущественное расслоение и поддержать наиболее малоимущую часть крестьянской общины. Однако, в условиях уже разделенных основных земельных и лесных «активов» в сибирской деревне, это можно было сделать только за счет своих же, более зажиточных односельчан. Этим и занялись вернувшиеся домой фронтовики. Так например, сусловский сельский Совет, одним из первых мероприятий, назначил проведение передела имевшихся в распоряжении общины земель и лесов равными частями. Это ударило по наиболее состоятельной части крестьян, владевших большими участками лучшей по качеству земли. Люди, психологически считавшие своим основным богатством именно «землю-кормилицу», в одночасье лишались значительной части своих наделов. При этом, у них отбиралась земля, приобретаемая зачастую трудами целых поколений, тщательно сберегаемая для детей и внуков. Перераспределение же, зачастую шло в пользу людей, чьи отцы и деды были в глазах крестьянского мира «неудачниками», пьяницами, не радели по хозяйству. Часто малоимущие, даже получив бесплатно отнятую у других землю, не могли самостоятельно обработать ее, не имея для этого элементарных орудий труда. В результате, плодородные участки дававшие каждый год хороший урожай, на глазах их бывших владельцев начинали засориваться, лежали непахаными и несеянными. Созданные для помощи малоимущим комитеты бедноты, выход видели в отобрании орудий труда и рабочего скота у тех же зажиточных соседей. С точки зрения состоятельных крестьян, это не могло выглядеть справедливым и было уже настоящим грабежом. Тем более, что в условиях натурального хозяйства, отбираемые орудия труда, особенно сделанные из железа, стоили чрезвычайно дорого, приобретались путем долгих накоплений всего семейства. Особые же психологические чувства, зачастую близкие к родственным, связывали крестьянина с отбираемым у них рабочим скотом.

Вместе с тем, передел земли, леса и скота, привлек на сторону фронтовиков другую, менее зажиточную часть деревни. С их точки зрения, уравнительное наделение землей было справедливым. Кроме того, впервые, передел земельных участков произвели и на женщин, а не только на мужчин, как бывало ранее. Это вызвало безоговорочную поддержку крестьян, в чьих семьях было больше женщин. Поистинне кардинальным выглядело то, что землю и лес получили так же иногородние, то есть проживавшие в селе, но не принятые формально в члены сельской общины. Эти люди, раньше не пользовались правом получения земли вообще, а могли только арендовать ее у более зажиточных односельчан. Введенный сельским Советом запрет купли-продажи, аренды и залога изъятых земель и лесов, закреплял уравнительный передел и лишал зажиточных крестьян, какой-либо потенциальной возможности выкупить обратно отобранную у них бывшую собственность.
Среди сельских общин начался страшнейший раскол - на тех, у кого отобрали нажитое имущество и тех, кому передали отобранное. При внешне пассивном середняцком большинстве, на селе сложились две, наиболее активные и радикально настроенные группы населения. В каждой деревне завязался смертельный клубок ненависти и борьбы. Вражда пошла страшнейшая. Состоятельные крестьяне стали вырубать отбираемые у них лесные участки и демонстративно продолжали засеивать переданную беднякам землю. Общая беда сплотила людей. В селе Суслово, как и в других населенных пунктах, они объединились в свою группу - священник Барышев, торговец Сукачев Иван Иванович и его брат Сукачев Кирилл, староста Шишкоедов Мартын Арефьевич, зажиточные крестьяне Немков Сергей, Медведев Степан, Юровских Абрам, Юровских Петр, Петров Давыд и его сына Ефим, середняки Тишков Павел, Ваткин Осип, Камиров Егор. Под их угрозами, получившие новые наделы малоимущие крестьяне, стали отказываться от предоставленной им земли. Столкнувшись с таким сопротивлением, сусловские фронтовики с помощью созданной ими вооруженной дружины, стали силой отбирать у бывших владельцев, срубленный после проведенного передела лес и засеянные посевы. Изъятое передавалось тем малоимущим крестьянам, которые получили эти наделы при переделе. По воспоминаниям очевидцев, например в д.Старопершино Мокроусовского района, возглавивший фронтовиков Савва Григорьевич Мезенцев, сам ездил по частным заимкам зажиточных крестьян и отбирал у них скот, который передавал малоимущим членам общины. В пос.Ксеньевка Узункольского района Кустанайской области, при переделе земли местная беднота затронувшая интересы зажиточных крестьян, была жестоко избита прямо на меже.(54) В результате, к весне 1918 года, аграрная политика Советской власти не только не разрешила имеющихся противоречий, а наоборот чрезвычайно обострила их. В этих условиях и пришло к власти Временное Сибирское правительство.
Главной задачей новой власти было хоть немного сгладить бушевавшие на селе страсти. А взаимная ненависть в крестьянских общинах плескала нешуточная. Используя смену власти, ограбленная часть состоятельных крестьян сводила счеты с обидчиками. По селам и деревням, прокатилась волна арестов, а порой и убийств. Производили их, присланные новой властью вооруженные отряды, но при самой активной поддержке и по указанию местных зажиточных крестьян. Так например, налимовские крестьяне Колесников Демид, Жарин Дмитрий и Ботников Алексей, сами привезли чешский отряд в свою деревню. По их указанию, были арестованы и расстреляны местные активисты - Головков Демьян Тимофеевич, братья Демьяновы - Егор, Демьян, Петр и Николай, а так же Рябов Гаврила Ермолаевич.(55) В селе Шмаково Варгашинского района, прибывшим чешско-русским белым отрядом был публично расстрелян председатель местного Совета, у которого осталось двое маленьких детей. В селе Головное Лебяжьевского района, местный крестьянин Коркин Гаврила Яковлевич принял деятельное участие в убийстве советского активиста Солодова. При конвоировании арестованных в Куртамыше сельских активистов Д.Я.Жильцова, Н.М.Гридина, И.Н.Гридина и Ф.Ф.Нехорошкова, последний был просто зарублен по пути без всякого суда. В с.Давыдовка арестовали местного председателя Наума Петровича Тупикина, а на стан.Лебяжье расстреляли Карпа Тимофеевича Тужика, начальника местной почты и секретаря партийной ячейки. В дер.Хутора, вместе со своим отцом, был расстрелян первый председатель сельского совета Артаментов Гаврил Мелентьевич.(56)

В условиях такого раскола среди собственных граждан, от новой власти требовалось мудрое компромиссное решение. Требовалось восстановить частично права зажиточных крестьян и вместе с тем, дать возможность для экономического развития, другой малоимущей части крестьянских общин, особенно проливавшим на фронтах кровь за Родину крестьянам-фронтовикам. Следовало взять из старого государственного устройства все лучшее, органически дополнив его всем тем новым и полезным, что было выдвинуто самой народной средой в 1917 году. Надо было дать населению уверенность в прочном порядке, предоставить возможность и охоту, заниматься своим обычным продуктивным трудом. Следовало опереться на само население, призвать к деятельности его лучшие и средние элементы, предоставить им возможность самим организовать волостную и уездную власть. Жизненно необходимо, было немедленно, не дожидаясь Учредительного Собрания, разрешить земельный и рабочий вопросы, так волновавшие народ. Тогда, власть могла бы опереться на большую часть крестьянства, отсекая лишь наиболее радикально настроенные и уголовно-люмпенизированные элементы.
К сожалению, Временное Сибирское Правительство адмирала Колчака, не смогло ответить на этот вызов времени. Причина – в людях составлявших госаппарат. По свидетельству современников, в условиях кипящей общественной жизни, новая власть «…пошла легчайшим путем, копирования старых дореволюционных бюрократических аппаратов, …создания самой обыкновенной канцелярской рутины во всех министерствах и ведомствах, там, где должна была властвовать только кипучая, творческая и созидательная деятельность». (57) Пришедшие к власти в Сибири эсеро-кадетские деятели, словно и забыли, что революция уже совершилась и народ ждал от нее многого. Однако, вместо признания и законодательного упорядочения новых общественно-экономических реалий, Временное Сибирское правительство попыталось вернуть старые, уже отжившие и сметенные народом государственные формы. Так, одним из первых декретов, стал закон «О денационализации частновладельческих земель», предусматривавший возврат полученной крестьянами от Советской власти земли, ее прежним частным владельцам, не являющимися членами крестьянской общины. Это вызвало заметное недовольство крестьян, послужило невыгодным сравнением Сибирского правительства с прежней Советской властью. Оторванность засевших в Омске бюрократов от жизни простого народа, еще более продемонстрировала неудачно проведенная денежная реформа, фактически парализовавшая на какое-то время всю хозяйственную жизнь на селе, а так же меры по борьбе с извечным злом русской деревни - самогоноварением. Но особое недовольство, вызвало беспрецендентное решение омского правительства о взыскании налоговых податей за 1917-1918 года, в том числе земских сборов. Крестьяне прямо считали это «беззаконием», поскольку в те годы, само Сибирское правительство еще не существовало, а бывшие тогда режимы - Советская власть и Директория, требований об уплате данных платежей не выдвигали. Эти дополнительные налоговые платежи, особенно тяжело ударили по вернувшимся с фронта бывшим солдатам, чьи хозяйства и так находились в упадке.
Стихийный ропот возник повсюду. Но вместо убеждения людей в необходимости проводимых мероприятий и введения льгот для малоимущих, омские чиновники решили просто принудить крестьян к уплате налогов, привлекая для выколачивания недоимок уездную милицию. Причем, ей предписывалось описывать имущество должников. Ошибочность такой политики понимали многие сражавшиеся на фронте офицеры. По словам генерала Молчанова, «…чего у нас не было – это способности опираться на народ и находить у него поддержку. Если бы мы умели, так или иначе находить подход к людям, все могло бы быть иначе, но мы были на это не способны…нам не хватало государственных деятелей, и наша армия была не готова управлять гражданскими делами. …среди наших старших командиров не хватало людей, способных стать государственными деятелями. Колчак таковым не был, и Деникин не был, и это было причиной нашего поражения». В результате, недовольство охватило широкие слои крестьянства. Одновременно, изменилось и отношение крестьян к Советской власти. «Большевики меньше грабили», — утверждали многие крестьяне.
На этом фоне, уже с лета 1918 года возникают первые антиправительственные группы из бывших фронтовиков, отстраненных от власти при новом режиме. Возникнув, как стихийный ответ, на неудачные административно-экономические мероприятия Сибирского правительства, подпольные группы получают вскоре широкое распостранение. Способствовала этому, объявленная весной 1919 года, мобилизация крестьянской молодежи в белую армию. Даже на фоне других, явно неудачных решений, это мероприятие не было предварительно подготовлено ни психологически, ни материально. Большинство крестьян, чьи сыновья и мужья, лишь недавно вернулись домой с фронта, восприняло новый призыв на войну, крайне болезненно. У них не имелось ни материальных, ни идейных стимулов оставлять свои дома и хозяйства. По воспоминаниям, оренбургского офицера Приданникова: «…война всех тяготила. А забранную на военную службу молодежь, даже поощряли к дезертирству, почему многие бежали домой, где их охотно укрывали. … большинство не знало, за что должны воевать их дети, мужья и братья. Ни газет, ни брошюр, в деревни не попадало. Никто им не разъяснял, цели борьбы с большевиками».(58) Между тем, в обстановке гражданской войны, правильно организованная пропаганда имела основное значение для успеха. Без четких идейных установок, ценность такого пополнения для боевых частей на фронте, оказывалась более чем сомнительной. Уже на момент призыва, новобранцы были настроены негативно к войне, для победы в которой, требовалась осознанная и стойкая гражданская позиция. Так, крестьянин деревни Новопершино Антонов Андрей Игнатьевич вспоминал, как в марте 1919 года, на проводах его и еще пяти односельчан в армию, его родственник Антонов Яков прямо посоветовал всем мобилизованным, при первой возможности перейти к красным. И такие настроения бытовали повсеместно. На сельском сходе в деревне Вехнеглубокое, крестьянин Захар Федорович Гаврилюк во всеуслышание заявил, что не пойдет «…защищать буржуазию». Писавший протокол сельский писарь Семен Скоков, скрыл такие опасные высказывания. В селе Давыдовка, был арестован крестьянин Михаил Матасов, который публично агитировал односельчан не пускать своих сыновей в армию.(59)

Дело еще больше усугублялось организационными недостатками при сборе мобилизованных. По воспоминаниям Степана Георгиевича Ижевского, мобилизованного из деревни Нагорской, всех призывников разместили в городе Кургане в купеческих каменных складах на берегу Тобола. Целых три недели с ними не проводилось никаких занятий, не выдавалось обмундирование. Собранные со всего уезда молодые крестьянские парни маялись от безделья, не понимая причин, по которым их оторвали от наступающей весенней крестьянской страды. По хранящимся в Белозерском районном музее воспоминаниям Сергея Игнатьевича Рыжкова, в их части в Кургане, где он проходил обучение в марте 1919 года, царили «…сплошная шагистика и офицерский мордобой», вызывавшие ненависть у мобилизованных. Возросли самовольные отлучки. Решил бежать и Степан Ижевский, вместе со своим односельчанином Петром Шевалдышевым. Первая попытка не удалась. Уйдя из части, беглецы у села Нагорского в роще наткнулись на патруль, были пойманы, избиты прикладами и посажены в селе Утятском в камеру-каземат, где просидев трое суток без пищи и воды, их под конвоем вернули обратно в часть. Тем не менее, даже таких сомнительных в благонадежности новобранцев, отправляли на фронт. Так Степан Ижевский, в гор.Бирске был зачислен в 29-й Бирский полк, причем поставлен на ответственную должность ротного писаря. Среди прибывших в полк зауральских призывников, он сразу же создает подпольную группу. По воспоминаниям Ижевского, вместе с фельдфебелем Циреньщиковым, солдатами Михаилом Баженовым и Петром Шевалдышевым, они обсуждали планы перехода на сторону красных. Мобилизованный из деревни Анчутино Евгений Константинович Лебедкин, так же организовал в своем полку подпольную группу. Пользуясь своей должностью унтер-офицера, он развернул широкую агитацию за переход части на сторону противника. Спохватившееся командование, по результатам дознания, арестовало 13 человек, но Лебедкину, благодаря заступничеству ротного командира удалось избежать наказания. Другие 12 человек, в том числе его родной брат Лебедкин Степан были расстреляны. Тем не менее, едва попав на фронт, Евгений Лебедкин подговорив нескольких солдат, перебежал на сторону красных.(60) Конечно, не все мобилизованные вели себя подобным образом, но в целом, пополнить свои части надежными новобранцами из числа зауральской крестьянской молодежи, белое командование не смогло.
Уклонившиеся же от мобилизации, были вынуждены скрыться в лесах, где создали свои вооруженные группы партизан-«кустарников». Они возникли по всем волостям, у каждого более-менее крупного села.
В ряде мест, из дезертиров и уклонистов, а так же сочувствовавших им крестьян, возникают целые подпольные организации, создавшие сеть связанных между собой групп и даже партизанские отряды.

Партизаны появились и по соседству – на территории современного Казахстана, в районе степных переселенческих сел, лежащих южнее казачьей линии. Там, у дер.Анновки, действовал отряд Дмитрия Алексеевича Ковалева, насчитывавший около 140 человек, из скрывшихся от мобилизации молодых 20-летних ребят.(64) Еще один отряд, по воспоминаниям Савина и Попкова, образовался из скрывшихся от призыва архангельских крестьян под руководством Носова, троицких крестьян под руководством Лидберга, спасских крестьян под руководством Сенченко и рождественских крестьян под руководством Коптюшина. Они все, ушли в заболоченные леса между селами Архангельское и Семиполка, где объединились под командованием троицкого крестьянина Тимофея Васильевича Лидберга. Комиссаром отряда выбрали спасского уроженца Изота Евдокимовича Сенченко. Действовали активно. «Оседлав» дорогу, ведущую из Пресновки в Кокчетав, партизаны нападали и обезоруживали небольшие группы проезжающих по ней казаков. В конце июля 1919 года, в селе Рождественском, они напали на белую милицию, а в селе Семиполка, даже решились вступить в бой с регулярной воинской частью. (65)

Если дальше интересно, черкните кто-нибудь какое-нибудь сообщение, а то у меня текст на следующую страницу не переходит.

Да, это выжимка из моей работы, отсюда и сноски на источники. Попытался проанализировать психологические настроения крестьянства в Сибири. Источники - в основном воспоминания участников, данные районных и школьных музеев, которые собирал во время экспедиций. Вечерком продолжу.

Это так, но чтобы прийти к выводу о духовном, надо сперва проанализировать просто фактические события, из которых будет этот вывод проистекать.

Таким образом, к моменту решающих боев за западно-сибирскую равнину, в лесах Зауралья скопилось большое количество партизан-«кустарников», ожидавших прихода Красной Армии. Однако, слабость вооружения и отсутствие настоящего организатора, свели партизанское движение в восточных районах Курганской области, лишь к отдельным локальным акциям. Вместе с тем, само наличие скрывающихся по лесам вооруженных групп, оказало сильное влияние на жизнь сельских общин. Так, новогубинские крестьяне Бахарев Фомин Васильевич, Сотов Гаврил Андреевич и Губин Григорий Иванович, сами донесли о скрывающихся от мобилизации односельчанах, из которых несколько человек было расстреляно. Расплата пришла позднее и все трое, были за это арестованы Особым отделом 5-й армии. Линия раскола и взаимной ненависти, проходила зачастую внутри одной семьи. Так, в селе Казаркино, дочь одного из зажиточных крестьян - Фотея Абрамова, была замужем за местным большевиком Кузьминым. Вооруженные партизаны, став фактически неофициальной властью, во многих местах парализовали всю деятельность органов власти. С теми из односельчан, кто этого не принимал, подпольщики не церемонились. Так, по воспоминаниям Банных А.Ф, в селе Серебряное проживали два брата Артюховы - Алексей и Афанасий, которые угрожали односельчанам, что в случае отказа отступать с белыми, они вызовут воинский отряд и уничтожат село. Крестьяне рассказали партизанам об этих угрозах. На общем совете, было решено убить братьев. Для этой цели направили Боровинских Афанасия Даниловича и Никонова Максима Тимофеевича. Верхом на двух лошадях, они выехали к д.Мишкино, где по лесной дороге из села Серебряного, должны были ехать братья Артюховы. Вскоре показалась пролетка. Боровинских выстрелил первым, но промахнулся, а вторым выстрелом убил пристяжную лошадь. Артюхов Алексей Павлович выпрыгнул из возка на землю, упал и по пластунски уполз в лес, а его брат Артюхов Степан убежал по дороге в д.Мишкино.
Несмотря на небольшую опасность в военном плане, подпольные партизанские группы серьезно препятствовали проведению на селе, любых мероприятий Временного Сибирского правительства. Фактически, к середине 1919 года, белая власть столкнулись с организованным саботажем своих действий, со стороны основной группы населения - крестьянства.

Нельзя сказать, что Сибирское правительство, не понимало сложившейся ситуации. Специальные органы – Осведомительные отделы, тщательно отслеживали настроения крестьянской среды. Сводки штаба Верховного Главнокомандующего, важное место уделяли анализу причин роста антиправительственных настроений. Среди причин армейские аналитики называли: «действия карательных отрядов», «расправы с невинными», «аннулирование керенок», «взыскание недоимок и вообще податей», а также мобилизации.(68) Вместе с тем, даже понимая причины недовольства, власть не нашла ничего лучше, как направить в села карательные «отряды особого назначения».

Огнем и мечом прошлись они по деревням Зауралья. Всюду на их пути пылали пожары, маячили виселицы, свистели розги и текли потоки человеческой крови. Эти отряды, зачастую комплектовались из людей скрывающихся от фронта, корыстолюбивых, храбрых на расправу с мирными жителями, но робких при встрече с вооруженным противником.

«Вообще правительственные войска до того действуют вяло против повстанцев, что становится обидным, но зато они энергично порют мирных жителей, и расстреливают без суда и следствия, и даже обирают мирных жителей, и лишь плодят большевиков; вообще весь край, крайне недоволен правительственными отрядами. А когда налетит шайка, убила, разграбила, — а от правительства нет никого, к чему же это поведет...», - жаловался в Омск, в мае 1919 года, один из алтайских крестьян.(69)

Схожая картина, наблюдалась и в Зауралье. По воспоминаниям Ижевского, прибывший в ноябре 1918 года в села Утяцкое и Нагорское карательный отряд, состоявший преимущественно из уроженцев Пермской и Вятской губерний, начал пороть крестьян. При этом, солдаты «…нещадно грабили» население. Сами современники признавали: «…мы, строевые офицеры-бойцы, убедились в том, что наше главное несчастье - это наш тыл. Все честные и храбрые стремились на передовую линию огня, а все жалкие, ничтожные устраивались в тылу». В дер.Гладково, солдаты «особого отряда», по доносу попа Сереброва, исхлестали плетьми мать и жену, дезертировавшего из армии Терентьева Ефима Ивановича. В селе Нижнеалабугское, прибывшим «особым отрядом» были арестованы Гаврилов Петр Евдокимович, два брата Анфиногеновы, Павел и Иван Семеновичи Морозовы, Прокопьевы Василий и Зиновий Антоновичи. Утром, всех арестованных показательно выпороли на площади. Арестовали так же и двух братьев Ивановых - Ивана и Никиту, одного из которых затем расстреляли. Видя происходящее, часть нижнеалабугских крестьян - Филиппов Алексей Дмитриевич, Филиппов Семен Иванович, Филиппов Михаил Илларионович, Гаврилов Петр Евдокимович, Скобелев Спиридон Митрофанович, Андреев Кирилл Степанович, пройдя оврагами миновала выставленные вокруг села посты и скрылась в лесу. Они составили основу местного отряда «кустарников». Другой их односельчанин - Усольцев Сергей Остапович, напротив поступил в белую милицию, но о всех ее выездах, предупреждал партизан.(70) В селе Суслово, прибывшим карательным отрядом, по одному лишь подозрению в сочувствии Советской власти, были арестованы и нещадно избиты Сидоров Савватей, Жалов Василий, Жалов Григорий, Жалов Михаил, Быков Евдоким, Тишков Андрей Васильевич, Бочагов Егор, Горушкин, Петров Яков, Пинигин Егор, Пинигин Игнат. По сведениям хранящимся в Белозерском районном музее, в дер.Зюзино за скрывшегося большевика Луку Гавриловича Мосина, который при побеге еще и украл у солдата винтовку, в отместку был выпорот каждый шестой крестьянин.

О том, как происходили эти расправы, ярко описывал еще в 1922 году, очевидец тех событий писатель Зазубрин в повести «Два мира»:
«Почти все село собралось на площади. Женщины, дети, старики, старухи, взрослые и молодежь. Красильниковцы оцепили площадь, загородили выходы пулеметами.
- Мужики! Разговаривать долго с вами я не буду. Говорить нам не о чем. Вы знаете хорошо, что я -- верный слуга отечества, враг изменников и грабителей - большевиков. Среди вас много есть этих извергов рода человеческого, не признающих ни бога, ни правителя. С ними я и думаю сейчас же расправиться.
Лица вытянулись. Глаза резко обозначились сотнями черных больших точек на бледно-сером лице толпы. Безотчетный, смертельный страх колыхнул массу. Люди попятились назад. Предостерегающе щелкнули шатуны пулеметов. Пулеметчики заняли места у машин. Площадь застыла. Полковник улыбнулся, зычно бросил:
-- Спасибо, молодцы-пулеметчики!
-- Рады стараться, господин полковник!
-- Что, боитесь, канальи? -- заорал полковник на толпу,-- видно, совесть-то у вас не совсем чиста. На колени, прохвосты, все на колени, сию же минуту!
Многоликая пестрая масса женщин, детей и мужчин потемнела, с плачем и стоном опустились на колени. Платочки, шапки, фуражки закачались на минуту и остановились. Площадь снова стала мертвой, тихой.
--Шапки долой!
Головы обнажились. Сотни рук мелькнули. Легкая рябь, как на воде, наморщила разноцветные ряды медвежинцев.
-- Первый эскадрон, ко мне!-- скомандовал полковник.
Гусары в пешем строю змейкой проползли через толпу, выстроились в две шеренги. Винтовки метнулись в руках. Черные, круглые отверстия стволов качнулись, двумя рядами повисли перед лицом толпы.
- Сознавайтесь, кто из вас большевики? Кто из вас помогал красным? Кто сочувствует им?
Толпа молчала.
- Честные люди, к вам обращаюсь: укажите негодяев, им не место среди вас.
С тяжелой одышкой человека, страдающего ожирением, прижимая рукой крест к груди, высокий, упитанный священник подошел к офицеру.
- Я вам, господин полковник, всех их сейчас укажу. Вот они все у меня переписаны.
Священник достал из кармана длинный лоскут бумаги. Толпа стала совсем черной, пригнулась тяжело к земле.
- Иванов, Непомнящих, Стародубцев, Белых. Этих двух первых, вот чего - расстрелять, а этих двух, вот чего - пока только можно выпороть.
Кипарисов читал долго, обстоятельно, пояснял, кого нужно расстрелять, а кого только выпороть. Толстый кривой палец в широком черном рукаве размеренно поднимался и опускался. По его указанию, гусары бросались в толпу, вырывали из нее поодиночке, по два, кучками. Площадь колыхалась, глухо стонала. Лавочник протискался к полковнику.
- Господин полковник, разрешите доложить, - и, не дожидаясь ответа, боясь, что его не станут слушать, быстро заговорил: - Батюшка забыл еще четырех большевиков указать вам.
- Кровопивец!- крикнул кто-то в толпе. Жогин обернулся. - Ага, это ты? Знаю тебя, большевика, и твоих товарищей: Степанова, Галкина и Чернова.
Всех четверых схватили. Полковник кивнул адъютанту.
- Корнет, прошу приступить.
- Слушаюсь, господин полковник!
Бледных, с запекшимися, перекошенными губами, поставили у каменной церковной ограды. Против них развернулся веер красных погон, круглых кокард. Черные дыры винтовок двумя рядами, покачиваясь, щупали головы и груди приговоренных.
- Господин полковник, разрешите начинать?
- Пжальста,-- небрежно бросил офицер.
- По красной рвани пальба эскадроном, эскадрон...
Площадь взвизгнула, застонала. Лица стали белыми, как платочки на головах женщин. Шашка, тонко свистнув, сверкнула. Черные круглые дырки винтовок, все два ряда, желтыми огоньками загорелись, стукнули. Полоса белых камней, на стене из белого камня, рассыпалась, рухнула на землю. Расстрелянные подпрыгнули. Упали навэничь. Залп опрокинул толпу на землю. Женщины судорожно бились, рыдали. Старики, старухи молились. Мужики стонали. Молодежь сжимала кулаки, кусала губы».

Волна подобных рассправ прокатилась по всей Сибири. Это был ответ белой власти, на нарастающее недовольство простых людей, грубейшее издевательство над личностью человека. Не было уезда и волости, где крестьяне не оплакивали бы свои жертвы.
В станице Звериноголовской, по указанию местных казаков, прибывший отряд арестовал 25 человек, считавшихся сочуствующими Советской власти. Это были Алексеев Петр Семенович, Алексеев Григорий Семенович, Бухаров Яков Архипович, Бухаров Федор Архипович, Вагапов Галим, Гуреев Алексей Агеевич, Житников Степан, Зулкарнаев Гализулла, Киселев Александр Тихонович, Крюков Иван Федорович, Музафаров Нагмеджан, Музафаров Сабир, Максимов Александр Степанович, Максимов Алексей Степанович, Максимов Иосиф Степанович, Нартов Андрей Григорьевич, Полухин Николай Степанович, Реутов Иван Илларионович, Салимов Султан Салимович, Синицын Максим Клементьевич, Толкачев Иван Андреевич, Трусов Афанасий Васильевич, Трусов Иван Васильевич, Фомин Николай Гаврилович и Шарапов Василий Андреевич. Арестованных закрыли в здании станичного правления (ныне сельсовет). Неизвестно, что именно побудило командира отряда принять такое жесткое решение, но 24 апреля 1919 года, всех вывели на берег Тобола и безжалостно расстреляли. Плач и стоны прокатились по станице.
Трупы казненных, были показательно оставлены на показ и лишь через некоторое время, родственникам разрешили их забрать. Двадцать человек, были погребены в братской могиле на русском кладбище, а пятеро татар похоронены в братской могиле на мусульманском погосте.
На территории современного Целинного района, 20 человек было расстреляно в станице Усть-уйской. При этом, по воспоминаниям Рахманина Г.Ф., в число расстрелянных попали Екимов Александр Иванович, вся вина которого, заключалась только в том, что двое его сыновей, уклонились от мобилизации в белую армию, а так же 70-летний старик, Пичугин Михаил Иванович. Тяжелое впечатление, от этой расправы, усилилось еще и тем, что по воспоминаниям очевидцев, один из расстрелянных, был только ранен, ночью очнулся и уполз с места казни, спрятавшись под амбар. По свидетельству Алютина Ф, когда солнце было уже высоко, трупы расстрелянных, из завалившегося погреба, стали перетаскивать в конюшню и там складывать. К обеду приехало начальство. В это время и начался переполох – не хватило одного расстрелянного. В конюшне на улицу, под стеной была дыра для стока воды, там был четко виден след ползущего человека и капли крови. По следу, под амбаром у Алексея Мельникова, разыскали раненного матроса, при чем когда его нашли, вся семья Мельниковых обедала. Матроса притащили обратно во двор и там местный житель, усть-уйский казак Аралов Павел Степанович зарубил его шашкой. (71)

На территории Кустанайской и Северо-Казахстанской областей, в селе Ксеньевка, прибывшим «отрядом особого назначения» под командованием штабс-капитана Ванягина, были расстреляны уклонявшиеся от мобилизации местные крестьяне - георгиевский кавалер Родион Лаврентьевич Штанько, Л.Ф.Чипенко, Ф.С.Щербак, И.М.Воина, В.И.Титов, В.С.Левченко, И.Гора. В селе Троицкое, был расстрелян дезертировавший из армии местный крестьянин Александр Владимирович Купко, а в большом степном селе Федоровка, отряд Ванягин расстрелял И.И.Бужинского, В.Ф.Пектюхова, М.Г.Глашенко, В.Е.Шниткина, А.Ф.Тиркова, И.В.Тястова. В деревне Исаевка(Чапаевка), у болота за околицей, были расстреляны местные крестьяне Яков Кубрак и Савчук, похороненные весной 1920 года, в братской могиле на восточной окраине деревни. Видимо, в те же годы, выросли братские могилы в селах Рождественское и Петровка.

Как ни странно, но все эти суровые меры, дали совершенно противоположенный результат. Зная, что суд будет скор и жесток, дезертиры и уклонисты, стремились всеми силами не попасть в руки белых. Так, 2 ноября 1919 года, из эшелона №168, бежали арестованные штабс-капитан Трово, казаки Оварко Иван, Скаврунский Василий, Древыльский Мефодий, солдат Фролов Алексей и пленный красноармеец Пананчук Иван.(83)

Порою, произвол карателей принимал неописуемые формы. Стремясь очистить свой тыл и пресечь саботаж населения, карательные отряды начинают действовать предельно жестко. По рассказу Шергиной (Сидоровой) Маргариты Филипповны, в их семье, из поколение в поколение, передается рассказ о том, как в селе Суслово, прибывшие белые солдаты поставили к стенке ее бабушку Сидорову Анну Никитичну, вместе с тремя малолетними детьми на руках – 9-летним Дмитрием, 6-летним Филиппом и дочкой несколько месяцев от роду. Угрожая немедленным расстрелом всей семьи, они выпытывали местонахождение их отца - Сидорова Савватея и других партизан.
В результате, к лету 1919 года, взаимное неприятие значительной части крестьянства и белых властей, достигает своего апогея. Отсутствие должного управления, создавало в районах, отдаленных от магистралей, полное безначалие и вытравляло у населения веру в законность и порядок белых. Из докладов сотрудников военной разведки Красной Армии, возвращавшихся в конце лета 1919 года из тыла противника следовало, что крестьянское население на всем протяжении от Омска до Кургана, относится враждебно к белым и сочувствует Советской власти.(91) Да и в сводках Осведомительного отдела отмечено, что: «Явленская волость – население наполовину сочувствует большевикам, села Явленское, Петровское, Ильинское, Штыревское, Александровское – наполовину большевистские, станица Полтавская - антибольшевистская, живет лозунгом «все на фронт».(92)
Между тем, враждебность местного населения по отношению к армии, в условиях гражданской войны всегда действует разлагающе. Видя явное недоброжелательное отношение со стороны зауральских крестьян, войска начали все чаще относится к гражданскому населению как к потенциальным солдатам противника. В условиях отступления, обычным явлением становится бессудная расправа на месте, с любым замеченным в симпатиях к противнику. Так, по свидетельству И.М.Бобкова, в августе 1919 года на лугу, на левом берегу реки Тобол, крестьянин из села Утятского Григорий Воденников пас лошадей. Внезапно к нему подъехали трое конных, которые спросили, нет ли в этих местах брода через реку. Воденников, решив, что перед ним белые солдаты, ответил, что брода нет. Затем крестьянин засомневался и решил уточнить, кто же именно к нему подъехал. На его вопрос, всадники ответили, что они из красной разведки. Тогда Воденников, с радостью сказал им, что брод есть, и он сейчас его покажет. В ответ, произошло ужасное. Всадники действительно оказались белым разъездом. Рассвирепев, они стали избивать крестьянина нагайками, а затем, привязав за хвост лошади, протащили его волоком через всю деревню и там, где сейчас стоит элеватор, в сосенках расстреляли. Озлобление солдат было столь велико, что уже у мертвого Воденникова, на лбу вырезали звезду. (93)

Аналогичная история, произошла и с крестьянином Михаилом Евфильевичем Ивановым, из села Большое Белое Мало-Беловодской волости. 13 августа 1919 года, он был убит белой разведкой, принятой им за красноармейцев и радостно приветствуемой. По воспоминаниям М.Н.Евдокимова, в селе Новопершино, заехавший белый разъезд, за высказанные слова сочувствия к красным, зарубил местную крестьянку Мавру. В с.Давыдовка, при отходе, белые до бессознательного состояния запороли шомполами Фадееву Василису, вся вина которой состояла лишь в том, что она сказала белому офицеру: «вот как вас красные попирают, что у вас пятки сверкают». Фадееву секли шомполами посреди деревни, прямо на глазах сельчан три солдата-башкира. Еще хуже, произошла история в дер.Хутора. По воспоминаниям Марьи Карповны Немировой, в дом прятавшегося «кустарника» А.Федотченко, пришли белые солдаты, выдавшие себя за красных. Они стали расспрашивать про Андрея. В это время, в доме находились Анисья (мать Андрея), Дуся (жена Андрея) и Марианна (сестра Анисьи). Приняв солдат за красных, женщины рассказали им все об Андрее. Выслушав, солдаты заставили всех трех женщин одеться и идти за ними. Была ночь. Женщины вышли на улицу. Солдаты вскочили на лошадей и приказали показывать дорогу к месту, где скрывался Андрей. Дойдя до березовой рощи, солдаты сказали, что они не красные, а белые. Осознав ужас ситуации, женщины отказались идти дальше. Тогда солдаты, застрелили всех трех женщин, бросив их тела на месте расправы. Куда исчезли женщины, никто в деревне не знал. Лишь через две недели, крестьянин Василий Васильевич Михайлов пошел в березовую рощу, заметив, что там, за рощей ходит чья-то лошадь. Он то и обнаружил убитых. И хотя нет уже давно, той старой березовой рощи, но до сих пор, стоят посреди поля, там где были найдены тела, три одинокие березы, в память о погибших во имя любви женщинах.(94)
Всего же, по данным «Курганского комитета общественного содействия жертвам» и краеведа Курочкина, жителями только Курганского уезда, было подано от 7226 до 9396 заявлений, о причиненном им белыми ущербе, на общую сумму 4893423 рубля. Было расстреляно, по разным данным, от 309 до 780 человек, пропали без вести 239 человек, перенесли аресты, порки и насилия от 602 до 894 человек.(95)